Вот дерьмо!
Я съезжаю на обочину и хочу врезать кулаком себе в лицо. Именно этого я и боялся! Я знал, что рано или поздно это произойдет. Я позволил себе отвлечься на одну гребаную секунду, и теперь у меня спустило колесо. Даже не знаю, на что я наехал; вот как я был сосредоточен не на том, что важно.
Я ставлю байк на подножку, снимаю шлем и разворачиваюсь, чтобы сказать Рэйн о том, чтобы она убиралась к чертовой матери. Нет, мне хочется накричать на нее! Я хочу ткнуть пальцем в ее прекрасное маленькое личико и заставить ее плакать, чтобы слезы смыли весь этот гребаный макияж. Может быть тогда она перестанет таскаться за мной, как потерявшийся щенок, и наконец я смогу снова сосредоточиться.
Но когда я резко поднимаюсь, Рэйн теряет свою хватку на моем теле. Ее глаза широко распахиваются, а руки описывают огромные круги, в то время как она падает с сиденья моего мотоцикла, приземляясь на свой гигантский рюкзак, как перевернутая черепаха.
Какого хрена, Уэс? кричит она, перекатываясь с боку на бок в жалкой попытке встать.
Смех из недр моей потускневшей черной души вырывается наружу, когда я наблюдаю за тем, как она корячится на земле. Она бросает на меня «да пошел ты» взгляд, который длится всего секунду, затем тоже начинает смеяться. Когда она случайно хрюкает, как поросенок, ее покрытые толстовкой руки взлетают ко рту от унижения.
Просто сними рюкзак! я плачу сквозь смех, наблюдая, как она попеременно пытается встать с каждой стороны и снова поддается собственному приступу смеха.
Рэйн вынимает руки из ремней, и я наклоняюсь, чтобы поднять ее дрожащее тело с земли. Как только она встает, то прижимается к моей груди, фыркая и икая, и прячет свое свекольно-красное лицо в мою недавно постиранную рубашку.
И, как в том кошмаре, ее прикосновениеэто все, что мне требуется, чтобы полностью потерять контроль над ситуацией, над моей силой воли, над моим собственным телом. Вместо того чтобы дать ей подзатыльник и отправить домой, как я должен поступить, я смотрю, запертый в своем собственном сознании, как мои руки обнимают ее крошечные плечи и притягивают ближе.
Нет! Какого хрена ты делаешь, придурок? Отпусти ее!
Я кричу на себя, обзываю всеми возможными ругательствами, но голос в моей голове заглушается эйфорией, которую я испытываю, держа эту девушку в своих руках. Она сжимает мою рубашку в своих кулаках. Утыкается лицом мне в шею. Ее дыхание учащается и становится горячим, когда она снова хихикает, прижимаясь к моей коже. У нее холодный нос. И все, что я могу сделать, это наблюдать, испытывая унижение, как мясной сосуд, в котором я живу, наклоняется вниз и вдыхает аромат ее гребаных волос.
О Боже, как же ты жалок.
Сахарное печенье. Она смеется, как дикое животное. Она похожа на выброшенную фарфоровую куклу, одетую как мальчик-подросток. И от нее пахнет чертовым сахарным печеньем.
Отпусти ее, придурок! Припасы! Укрытие! Самозащита! Вот, что тебе нужно!
Но это сообщение остается без внимания, потому что теперь мой тупой гребаный член тоже вышел из-под контроля. А почему бы и нет? Больше меня никто не слушает. Он оживает и вонзается в молнию моих джинсов, тоже ища внимания Рэйн. Я делаю маленький шаг назад, ровно настолько, чтобы удержаться от того, чтобы не пихнуть свой стояк ей в живот, как настоящий извращенец, но она отвечает мне тем же, делая свой собственный шаг назад.
Вот и все.
Момент исчез.
Смех испарился.
Мы опускаем руки и начинаем идти.
Я несу рюкзак и толкаю свой байк, чья передняя шина почти полностью спущена, когда Рэйн догоняет меня. Я все еще тверд, и, наверное, это продлится вечность, благодаря тому, как она все еще краснеет и накручивает прядь волос на палец. Я решаю сделать то, что должен был сделать в первую очередь: сосредоточиться на дороге, объезжая обломки.
Итак сколько нам еще идти до хозяйственного магазина? спрашиваю я, не поднимая глаз с тротуара перед собой.
Эмм, Рейн смотрит вдаль, как будто отсюда может его увидеть.
В этой части города есть только старые фермерские дома, вроде ее, с неухоженными полями и дерьмовой тучей деревьев между ними. Никто ничего не выращивает. На этой земле даже нет лошадей. Только куча старых машин и ржавых сараев.
Думаю, минут пятнадцать-двадцать. Он находится на другой стороне этого холма, сразу за катком.
Я смеюсь и качаю головой.
Что?
Ты говоришь, как настоящая жительница деревни.
Рэйн фыркает.
Если ты думаешь, что я говорю, как деревенщина, то ты не слышал
Нет, это не из-за акцента, перебиваю ее я. Просто здешние жители измеряют расстояние в минутах, а не в милях, и используют ориентиры вместо названий улиц.
О, Боже мой! у Рэйн отвисает челюсть. Мы действительно так делаем!
Я улыбаюсь, хотя мое пулевое ранение дает о себе знать от того, что я толкаю мотоцикл вверх по этому бесконечному холму.
Она наклоняет голову набок, наблюдая за мной.
А где ты жил до того, как вернуться? Где-то на севере?
Можно и так сказать. Я ухмыляюсь, смотря ей в глаза не больше секунды, прежде чем снова бросить свой смертельный взгляд на замусоренный тротуар. Какое-то время я жил в Южной Каролине, а до этого в Риме.
О, кажется, я была в Риме. Это ведь недалеко от Алабамы, верно?
Я фыркаю.
Рим не в штате Джорджия. Рим, который в Италии.
Не может быть!
Рэйн шлепает своей ладошкой по моей руке, едва не задев пулевое ранение. Я вздрагиваю и делаю глубокий вдох, но она даже не замечает этого.
О Боже, Уэс, это просто потрясающе! А что ты делал в Италии?
В основном я был обычным отбросом европейского общества.
Рэйн наклоняется ближе, пожирая мои слова одно за другим, как ядра попкорна. Поэтому я просто продолжаю их извергать.
После того как я уехал из Франклин Спрингс, дольше года нигде не задерживался, обычно это было несколько месяцев, а потом меня отправляли в следующий дерьмовый дом в следующем дерьмовом городе. Как только я вышел из системы, я понял, что хочу убраться как можно дальше. Черт возьми, меня тошнило от маленьких городков. Тошнило от школы. Я устал от того, что у меня не было никакого гребаного контроля над тем, куда я попадаю и как долго там остаюсь. Поэтому в свой восемнадцатый день рождения я выбрал самое выгодное предложение из всех, предлагаемых разными авиакомпаниями, купил билет в Рим, и уже на следующее утро я проснулся в Европе.
Из системы? темные брови Рэйн сходятся вместе. Системы опеки?
Ну, да. В любом случае, я мысленно пинаю себя за то, что проговорился. И дело не в том, что я стыжусь этого, просто сейчас я не хочу говорить о худших девяти годах моей жизни. Или вообще никогда. Рим чертовски невероятный город. Он древний и современный, деловой и тихий, красивый и трагичныйвсе это одновременно. Я понятия не имел, чем займусь по приезде, но как только сошел с трапа, понял, что все будет хорошо.
Почему? Рэйн так увлечена моим рассказом, что спотыкается об валяющийся на дороге глушитель и чуть не приземляется на задницу.
Я стараюсь не засмеяться.
Многие говорили по-английски. Почти все вывески были на английском языке, и меню, и даже уличные музыканты пели свои песни на английском языке. Итак, в скором времени я обменял свои доллары на евро, купил гитару у одного из уличных артистов и провел следующие несколько лет, играя классические рок-песни перед Пантеоном за чаевые от туристов.
Я оглядываюсь и вижу, как Рэйн смотрит на меня так, словно яэто гребаный Пантеон. Глаза огромные, губы приоткрыты. Я протягиваю руку и тяну ее к мотоциклу, чтобы она не ударилась головой о покрышку перевернутого микроавтобуса «Хонда», рядом с которым мы идем.
Тебе приходилось спать на улице? спрашивает она, не моргая.
Нет, я всегда находил кого-нибудь, у кого можно было бы переночевать.
Это заставляет ее наконец-то моргнуть.
Кого-нибудь, да? Ты имеешь в виду какую-нибудь девушку?
Когда я не поправляю ее, она так сильно закатывает глаза, что я почти ожидаю, как они выпадут из орбит.
Ты тоже направлял пистолеты им в головы и заставлял платить за свои продукты?
Я поднимаю на нее бровь и ухмыляюсь.
Только тем, кто дерзил мне в ответ.
Рэйн морщит нос, как будто хочет показать мне язык.
Так почему же ты тогда уехал, раз тебе так хорошо жилось с твоим классическим роком и итальянскими женщинами? дерзит она.
Моя улыбка исчезает.
Это было уже после того, как начались кошмары. Эй, осторожнее!
Я указываю на осколок стекла, торчащий под странным углом на ее пути. Она осторожно обходит его, не спуская глаз, а затем снова обращает свое восхищенное внимание на меня.
Туризм полностью иссяк. Я больше не мог зарабатывать на жизнь, играя на улице, а без визы я не мог устроиться на нормальную работу. И снова у меня не было выбора. Моя соседка по комнате была американкой, чьи родители предложили оплатить наши билеты на самолет обратно в Штаты, так что вот так я и оказался в Южной Каролине.
А ты ее любил?
Ее неожиданный вопрос застает меня врасплох.
Кого?
Твою соседку!Ее большие глаза сужаются до щелочек, когда она делает саркастические кавычки вокруг слова: «соседка».
Я ненавижу то, как мне сильно это нравится.
Нет, честно отвечаю я. А ты его любила?
Кого?
Я опускаю глаза на желтые буквы, украшающие ее задорные сиськи.
Парня, у которого ты забрала эту толстовку.
Взгляд Рэйн падает вниз, и она останавливается, как вкопанная.
Думаю, это означаетда.
Скрестив руки на логотипе группы, она поднимает голову и смотрит на что-то позади меня. Я сразу вспоминаю то, как вчера она наблюдала за той семьей в парке.
Прямо перед тем, как свихнуться на хрен.
Вот, дерьмо.
Эй слушай, прости. Я не хотел этого говорить
Это его дом.
Что?
Я следую за ее взглядом, пока не оборачиваюсь и не нахожу желтый фермерский дом с белой отделкой, находящийся примерно в сотне футов от дороги. Это место лучше, чем у ее родителей, и даже больше, но двор такой же заросший.
Значит парень по соседству, да? Я изо всех сил стараюсь, чтобы в моем голосе не слышалась злость, но от понимания того, что кусок дерьма, расстроивший Рэйн, находится где-то внутри этого дома, я закипаю.
Когда Рэйн не отвечает, я оборачиваюсь и вижу, что она стоит ко мне спиной. Я опускаю байк на подставку, готовясь броситься вслед за этой задницей, если она снова решит сбежать, но стук таблеток о пластиковый пузырек говорит мне о том, что Рэйн никуда не денется.
Она нашла другую форму спасения.
Рэйн проглатывает таблетку и засовывает пузырек обратно в лифчик. И все это гребаное время я практически слышу, как кровь приливает к моим ногам.
Кем бы ни был этот парень, он труп.
Рэйн, мне нужно, чтобы ты назвала хотя бы одну вескую причину, по которой я не должен ворваться в этот дом по этим ступенькам, вытащить за горло этого ублюдка и заставить его съесть свои собственные пальцы после того, как я отрежу их своим перочинным ножом.
Она издает печальный смешок и снова поворачивается ко мне лицом.
Потому что он уехал.
Я делаю глубокий вдох. Слава, мать его, богу!
Он уехал со своей семьей несколько недель назад. Они хотели провести 23 апреля в Теннесси, откуда родом его родители, усмехается Рэйн, закатывая глаза.
23 апреля. Вот как называют этот день, когда не хотят говорить об апокалипсисе. Как будто это гребаный праздник или что-то в этом роде.
Рэйн смотрит на меня со смесью горя и ненависти в глазах, и мне знакомо это чувство. Благодаря ненависти жить с разбитым сердцем становится легче. По крайней мере, так было у меня.
А теперь я вообще ничего не чувствую.
Перегнувшись через байк, я обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Рэйн наклоняется через кожаное сиденье, чтобы тоже обнять меня, и мое сердце вместе с членом увеличиваются в ответ. Все, что я хочу сделать, это целовать ее до тех пор, пока она не забудет, что этот тупой деревенщина когда-либо существовал, но я этого не делаю. Не потому что она слишком уязвима, а потому что я не доверяю себе в том, что у меня хватит сил остановиться.
Эй, посмотри на меня, говорю я, изо всех сил стараясь снова не вдыхать запах ее гребаных волос.
Две большие голубые радужки глядят на меня из-под испачканных черной краской век, и потребность, которую я в них замечаю, заставляет мою душу болеть.
Поверь тому, кто профессионал в том, чтобы оставаться покинутым, я заставляю себя улыбнуться. Все, что тебе нужно сделать, это послать их к черту и двигаться дальше.
Я не знаю, как это сделать. Глаза Рэйн умоляют хоть о чем-то, что сможет избавить ее от боли.
Я узнаю этот взгляд, но не могу вспомнить эти ощущения.
Потому что сейчас именно я тот, кто уходит.
Боль даже не знает моего нового адреса.
Это очень просто, ухмыляюсь я. Во-первых, ты говоришь: «Да, пошли», а затем добавляешь: «они»!
Рэйн улыбается, и мой взгляд падает на ее губы. Они сухие и опухшие от того, что она чуть не расплакалась, и когда они шепчут: «Да пошли они!», клянусь, я чуть не кончаю в штаны.
Хорошая девочка, шепчу я в ответ, не в силах оторвать взгляд от ее губ. А теперь пойдем и подожжем его дом.
Уэс! визжит Рэйн, хлопая ладошкой по моей руке с едва заметной улыбкой. Мы не станем поджигать его дом.
Она поворачивается и снова направляется в сторону хозяйственного магазина, и я позволяю ей идти вперед. Но не потому, что не хочу поджечь дом этого маленького засранца. Я действительно этого хочу.
А потому, что из-за руля перевернутого микроавтобуса на меня смотрит мертвая женщина.
Глава 14
Рэйн
К тому времени, как мы добираемся до хозяйственного магазина «Хардвер Бак», я чувствую себя потрясающе. Солнце светит ярко, таблетки подействовали, Уэс снова хорошо ко мне относится, и я не могу дождаться момента, когда смогу нарисовать столь необходимую букву «Ф» поверх буквы «Б» на вывеске магазина.
Боже, не могу поверить, что рассказала Уэсу о Картере.
А чего ты ожидала? Ты привела его прямо к дому своего бывшего.
Я такая идиотка.
Заметка для себя: с этих пор передвигаться только по лесу.
Я киваю в знак согласия, следуя за Уэсом через парковку. Когда мы приближаемся к разбитой стеклянной двери, он замедляет шаг, становится снова серьезным и тянется за пистолетом. Боже, должно быть это очень утомительнопытаться выжить в апокалипсис.
Я лишь стараюсь оставаться постоянно под кайфом, чтобы все время не плакать, и то, это дается мне с трудом.
Уэс останавливается рядом с входом, ставит байк на подножку и бросает на меня предостерегающий взгляд через плечо. Наблюдая за ним, я вспоминаю то, как он описывал Рим. Уэс тоже одновременно и мягкий, и грубый. Взрослый и совсем юный. Его светло-зеленые глаза обрамляют густые темные брови. Мягкие каштановые волосы ложатся на жесткую щетину. Цветастая гавайская рубашка скрывает черные татуировки. Меня тянет к нему, как парню, но мужчина в нем пугает меня, и я почти уверена, что получу пулю за них обоих, хотя даже не знаю его фамилии.
Но, честно говоря, я бы сейчас получила пулю за кого угодно. Это ожидание смерти просто убивает меня.
Стекло на входной двери выбито, и Уэс, похоже, не слишком этому рад. Он держит пистолет наготове и прислоняется к стене рядом с входом, затем дергает головой, давая понять, что мне лучше присоединиться к нему, а не стоять прямо напротив двери, как идиотке.
Ах, ну да.
Я быстро оказываюсь рядом с Уэсом и начинаю различать слабые, мужские голоса, доносящиеся из глубины магазина.
Уэс поворачивается ко мне, и наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга, я задерживаю дыхание. Знаю, он не собирается меня целоватьэто даже не имеет смысла, но мое тело, кажется, этого не понимает. Оно все напрягается и дрожит, когда губы Уэса касаются моего уха.
Я отдам тебе рюкзак, чтобы мне было легче передвигаться. А ты оставайся здесь и сторожи мотоцикл.
Я яростно качаю головой.
Нет. Я пойду с тобой.
Нет, не пойдешь, шипит Уэс сквозь стиснутые зубы.
Он опускает глаза, и я чувствую, как его рука касается моей. Я смотрю вниз, ощущая, как мое сердце бешено колотится в груди, затем Уэс сжимает мои пальцы на рукоятке своего пистолета.
С тобой я не смогу нормально сосредоточиться, и поверь мне, те парни тоже. Глаза Уэса скользят вверх по моему телу и останавливаются на лице, забирая с собой всю ту небольшую силу, которая у меня есть. Останься здесь. Пожалуйста.