Сбоку, точно дворняжка из подворотни, бросилась под ноги полупрозрачная, быстрая тень. От неожиданности Матвей шарахнулся в сторону, едва не кувыркнулся, но тут же понял, что опасности нет. Бесшумно парит над головой воздушный шар; самый настоящий, прямо как на старинных картинках. Правда, нарисованные-то элегантно выглядят, а этот неприглядненький: материал купола грязно-серый, рубчатый; корзина коряво сплетенаруки оторвать за такую работу; какие-то верёвки и тряпьё клочьями болтаются, словно бахрома. Но, тем не менее, прогресс налицо. Не обманул Анридействительно, люди здесь уже летают. Пусть медленно и не шибко высоко, но всё-таки.
Пока на чудо рукотворное пялился, от корзины отделилась маленькая, чёрная точка, быстро долетела до земли и мягко шлёпнулась в седую подушку мха меж деревьев. Матвей не поленился, подошёл, полюбопытствовал. Бутылка. Самая обыкновенная, прозаическая бутылка мутно-белого стекла, с багровыми подтёками на внутренней поверхности. Пустая, понятно, кто ж полную-то выбросит? Мужской голос проорал что-то бесшабашно-пьяное прямо из небесной синевы, к нему немедленно присоединился женский визгливый голос, тоже не трезвый.
Идите вы все в зад со своим мором! У нас в небе мора нет!
Матвей криво усмехнулся. Действительно, у тех, кто на земле не о море должна голова болеть. Если у нетрезвых небожителей даже мусорки нет, то про туалет и думать смешно. С опаской глянул в прозрачное небо, но там, на высоте, какой-никакой ветерок погуливает и потрёпанный шар в сторону тащит. Значит, вряд ли ещё что-то оттуда на Матвееву голову свалится.
Воткнул в мягкую землю острый конец посоха, плечи развернул и одежду старательно поправил. Технический отдел Министерства постарался от души, и Матвей приобрёл вид бродячего монаха. Самое то, чтобы ходить везде, где душа пожелает и не нарываться на каверзные вопросы. А вид у этой консервативной братии не меняется веками, а то и тысячелетиями. Сапоги, штаны, рубаха навыпуск, куртка с капюшономвсё архаичного кроя и серенькое, страшненькое, точно не первого года носки. Чтобы внимания не привлекало. На самом деле очень надёжное, добротно сшитое, а куртка ещё и особо прочная. Холодным оружием точно не пробьёшь, а если сыщется в этих краях огнестрел, так и от пули защитит. Правда, косточкам перепадёт неслабо, но тут уж ничего не поделаешь.
На ремненожны с коротким ножом. Тоже с виду бросовый предмет, даже нищий на такой не польстится, но качество стали отменное, железо можно рубить наверно. Проверять Матвею и в голову не пришло, не для того нож придуман. А для работы по металлу другие инструменты человеком разработаны, можно найти, если прижмёт.
С другой стороны ремнянейробич в грязном, потёртом чехле. Замаскирован под какую-то свиристелку, разные мелодии можно худо-бедно насвистывать. Матвей пробовалвесьма на любителя музыка, где и сыскать такого.
Но самое главное в экипировкепосох. Корявый, плохо обработанный шест тоже вряд ли кого заинтересует, да и нет от него постороннему человеку никакого толку. Матвеева ладонь нужна, чтобы активировать. Или мысленный приказтоже не чужой. В неприглядном, корявом посохе много чего поместилось: блок питания с возможностью подзарядки, осветительный прибор, генератор защитного поля, маячок-опознаватель, медицинский комплекс Всё портативное, лёгкое. Очень нужная вещь в хозяйстве, Матвею ли не знать.
Через плечосумка, почти пустая. Хотя, по монашеским традициям принято называть не сумкойсумой. Побрякивают на донышке фляжка, ложка да кружка; разная мелочь бытовая в отдельном кармашке: иголки, нитки, шило Вот и всё. Не положено бродячему монаху барахлом обрастать, не по чину. Никаких припасов на долгое время с собой не унесёшь, и оттого лучше сразу привыкать на месте едой разживаться. Вообще, на таких заданиях правильнее на свою сноровку да смекалку рассчитывать. И опыт. Богатый опыт, без стеснения можно сказать.
Вскоре Матвей выбрался на широкую, грунтовую, но хорошо утрамбованную дорогу. Просто-таки до состояния камня утоптанную. Как знать, может здесь другого покрытия и не требуется? Вон, звенит аж под каблуками. А скорее всего, цивилизованные дороги в других местах проложены. Сам ведь выбирал место поглуше, побезлюднее.
Эй, монах!
Матвей виду не подал, повернулся на голос степенно, с достоинством, но напрягся, вспотевшей ладошкой посох покрепче сжал.
На обочине устроились два мужика в одинаковых, коричневых плащах с капюшонамив таких городские жители ходят, их цвет. Странно, подивился Матвей, чего это их в лес-то занесло? Лица звероватые, бородатые; жёсткие, чёрные волосы во все стороны клочьями торчат. Братья, что ли? Или просто одинаковая жизнь всех на один манер обстругивает?
Сюда иди.
Один из близнецов рукой с широкой, корявой ладонью приглашающе помахал, улыбнулся, как мог приветливо. Вместо передних зубов обнаружился чёрный провал и от того улыбка вышла зловещая. Но чёрные глаза по-доброму щурятся, а зубы такая штука: раз потерялдругие не вырастут. Не показатель.
Мир вам, добрые люди, проговорил Матвей универсальное приветствие, кивнул как полагается.
Ты иди, иди сюда, просипел второй мужик, то ли простуженным, то ли надорванным голосом. А возможно и от рождения такой, поди знай.
Здесь работа для тебя есть. Очень ты вовремя, как знал прямо, что нужен.
Только сейчас, подойдя поближе, Матвей заметил ещё одного человека. Лежит третий путник на обочине, лицом вверх и не шевелится. Матвей подошёл, собрался было наклониться к нему, но мужик сноровисто ухватил за плечо, дёрнул назад.
Отсюда гляди, божий человек, близко не суйся. Заразный он, помирать собирается.
Так помочь надо, протянул Матвей слегка растерянно и присмотрелся к умирающему. Им оказался худенький пацанёнок лет десяти. Щёки впалые, тёмные волосёнки ко лбу прилипли, а на макушке непокорным пучком торчат. Носик остренький, что у птички-невелички. Худобу даже одежда скрыть не может, выпирают кости во все стороны, как только рубаху не разодрали ещё.
Ничем бедолаге не помочь, низким, глубоким голосом отозвался первый мужик. Видишь, горячка уже взялась? Выходит, к ночи помрёт. Ну, к утру-то уж точно.
Ваш мальчонка? спросил Матвей, чтобы время потянуть.
Нет, вчера к нам прибился. В городе как мор начался, все и побежали, кто куда. Этот с нами увязался, да видно успел уже заразу подхватить.
Что за мор?
А я что, на лекаря похож? удивился мужик. Зараза какая-то.
Ну, а моя-то тут какая работа? решился, наконец, спросить Матвей. Я ведь тоже не лекарь, знаешь. Сам говоришьпомрёт вот-вот.
Да ты в себе ли, монах? с подозрением покосился на него мужик, а сиплый голову наклонил, точно забодать собрался; ощетинился и глянул диковато. Молитву почитай, облегчи болезному страдания, проводи в последний путь. Я тебе объяснять должен, что ли?
Матвей болезненно сморщился. Ну да, монах же. Поскорее надо в образ входить, чай не мальчик на первом задании.
В какого бога малец верил?
Какая разница? пожал худыми плечами сиплый. Ты молись давай, а боги сами разберутся, чей пацан.
Это никогда не поздно, буркнул Матвей примирительно, в последний-то путь с молитвой проводить. Отойдите, а я тут рядышком с ним посижу, помолюсь.
Так зараза же, напомнил сиплый и лицом тревогу изобразил.
Я не боюсь. Белый Дух мне защитой.
Кто? тут уж изумились оба мужика.
Бога моего так зовут, объяснил Матвей терпеливо. Идите уже.
Посмотрел вслед, усмехнулся. Кто, кто? Сам не знаю, только что в голову пришло. Звучит красивоБелый Дух. И вряд ли тут ещё один монах из Ордена Белого Духа сыщется. Не бывает таких совпадений.
Осторожно опустился на колени, посох перед собой положил, вздохнул глубоко, плечи опустил и голову склонил. Мужики почтительно в сторонку отошли, на травку уселись, взялись что-то своё вполголоса обсуждать. Матвей вновь посмотрел на лицо умирающего. Кожа бледная, аж просвечивает. У тонких крыльев носа и под глазами тёмные тени леглисловно специально шутник какой-то спящему подрисовал. Губы сухие, в трещинах, а дыхание сбивчивое, горячечное. Не ошибся мужик, совсем плохо дело. Бездумно протянул руку, положил ладонь на полыхающий лоб, едва не отдёрнулобжечься можно.
За спиной говор стих и Матвей кожей почувствовал два тяжёлых, немигающих взгляда. Похоже, теперь и к нему никто близко не подойдёт, побоится. Ну, всё к лучшему. Закрыл глаза, руки на коленях чинно сложил. Судя по позедействительно молится, не придерёшься. А в головемыслей ураган сумбурный!
Нельзя вмешиваться в события на подконтрольной территории! Суждено этому мальчонке умереть сегодня от болезни. Нет в этих местах лекарства от заразы. Не первый он, и не последний. Сколько их в городе поумиралопредставлять не хочется. И этот помрёт. Судьба такая.
Мальчишка судорожно вздохнул, показалосьнапоследок уже. Но нет: успокоился, вновь задышал. Матвей щёлкнул фиксатором на посохе, в руку скользнул тёплый, блестящий цилиндр медицинского комплекса. Приложил к шее мальчишки, прибор автоматически включился, работу почуял. Погудел недовольно, сухо щёлкнул мудрёными внутренностями и впрыснул в тощее тельце смесь необходимых препаратов. Матвей по-хозяйски прибрал цилиндр и аккуратно защёлкнул крышку гнезда. Эту вещь лучше не терять. Конечно, перед заброской медики организм щедро накачали, от всяких напастей комплексная защита, а всё равно с приборчиком спокойнее как-то.
Матвей на мужиков осторожно покосился. Нет, ничего не заметили. Да и не смотрят уже в его сторону. Монах для них теперь и сам всё равно, что покойник, только бодренький пока. Ненадолго, дело точное.
Матвей головой сокрушённо покачал, хмыкнул укоризненно. Не один год главному правилу курсантов училне вмешиваться! а сам в первый же день нарушил. Тут же упрямо головой мотнул, отогнал угрызения преподавательской совести. Как умирающему не помочь, если возможность есть? В теории-то всё гладко, понятно, обоснованно а когда рядом ребёнок умирает, кому нужна та теория? Хоть и требует она отвернуться, да только кем ты будешь, если отвернёшься?
Матвей почувствовал вдруг свинцовую усталость, наполнившую неподъёмным грузом плечи, руки, ноги С чего бы вдруг, что за напасть? Прилёг рядом с притихшим пареньком, глаза прикрыл, расслабился. За себя страха нет, и Белый Дух тут ни сном, ни духом. В крови столько препаратов плещется, что неизвестно ещё, чего там большехимии или крови. Можно без страха в самый очаг эпидемии идти, никакая зараза не прилипнет. Кстати, что за фраза странная в голову пришла: ни сном, ни духом? Бессмыслица какая-то. Похоже из тех, которыми Анри отдельно погордился, из пословиц, да поговорок. Объяснили бы, хоть, что это значит?
Капюшон на голову натянул, клубочком свернулся и совершенно неожиданно провалился в глубокий сон. Успел только заметить, что багровый диск местного светила запутался в ветвях деревьев, зацепился надёжно, однако старательно вниз продирается, закатиться норовит. А значит к месту сон пришёлся. Ко времени.
Тут же из сонного тумана выплыло лицо Лилы. Улыбается, пухлые губы приоткрыты, зубки белые выглядывают. И смотрит одобрительно, словно не она когда-то, а он ей прямо сейчас экзамен сдавал. И похоже, сдал. Ехидный голос Анри тут же: они, видишь ли, тоже люди Они, видишь ли, лучшей жизни заслуживают
Дяденька!
Матвей очумело головой дёрнул, сквозь тенёта сна с трудом продрался, выдохнул хрипло.
Чего орешь, парень? Ожил?
Ага.
Голос у паренька оказался тонёхонький, слабенький. То ли от болезни, то ли по возрасту такой положен. Глаза, оказывается, большие: карие, глубокие, дна не видать. Оно и к лучшему, есть такое чувство. Ни к чему разглядывать, что там, на дне. Судя по всемумного чего. Матвей лицо ладонями потёр, глянул на мальчонку уже осмысленно.
Отступила, значит, болезнь? Вот и слава Белому Духу.
Не должна была, тихо пробормотал тот. Я уж не маленький, знаю. Если горячка началасьвсё, конец.
Это не нам с тобой решать, отрезал Матвей. Подарили тебе жизнь, вот и радуйся.
Я радуюсь, печально ответил малец.
Оказалось, что уже рассвело. Неужто всю ночь проспал? Хотя, летние ночи короткие. Утренний туман ещё меж деревьев рваными лохмотьями болтается, но лес уже встряхнулся, наполнился суетливым шебуршанием божьих тварей, да заливистым, птичьим щебетанием. Матвей огляделся. Ничего в округе не поменялось: всё та же пустая дорога, густой лес по обеим сторонам и обочины, густо заросшие травой.
Малой, повернулся к пареньку, хмыкнул удивлённо. А попутчики твои где?
Я, когда проснулся, никого уже не было, со вздохом ответил тот. Наверно, вечером ещё ушли. Мы очень старались подальше от города Из-за меня только здесь задержались. А по дороге-то можно и ночью: не заплутаешь, ноги не поломаешь.
Глаза бездонные на Матвея уставил и тот поёжилсяне у каждого взрослого такой взгляд. Отчего-то стало не по себе бывалому, жизнью битому человеку.
Почему я не умер? тихо спросил пацанёнок. Молитва помогла? Я видел, ты молился надо мной.
Похоже на то, хмуро ответил Матвей. Белый Дух решил, что не время тебе помирать.
А другимвремя? уточнил малец, и Матвей вновь зябко поёжился. Не каждому взрослому такой вопрос в голову придёт. Похоже, дети здесь быстро взрослеют. Другая бедаживут недолго.
Выходит, время, Матвей встал, отряхнул штаны и куртку от налипшей, сухой травы. Моё дело помолиться, а Дух уж сам решит кого куда. Сказано тебе: живой, вот и радуйся.
Ну, и куда мы теперь?
Матвей вздохнул обречённо, взгляд к небу устремил. Пробормотал кое-что, не для детских ушей. Не зря говорят, что правила кровью писаны! Не нарушил быне пришлось бы сейчас башку дурную ломать, решать, что с пацанёнком делать.
Звать-то тебя как? спросил со вздохом. Для себя твёрдо решил сбагрить мальца при первой возможности, всучить в добрые руки. Но до той счастливой поры надо его как-то называть.
Миха! звонко сообщил парнишка и гордо выпрямил костлявую спину. Словно не имя назвал, а почётным званием представился.
Миха так Миха, махнул рукой Матвей. Без разницы.
А чего спрашивал тогда? немедленно оскорбился малец.
Звать тебя как-то надо. А то ещё послать куда-нибудь соберусь
Поглядел на мальчонку с непонятной тоской в душе. Точно что-то ноет в груди, дышать спокойно не даёт.
Родители где? спросил без надежды. Коли один, на дорогепонятно где. Мальчишка безнадёжно махнул рукой, Матвей понятливо кивнул.
Город в какой стороне? В той? Значит нам в другую. Молитвыдело хорошее, но в пекло без нужды лучше не лезть. Второй раз может и не свезти.
Значит, возьмёшь меня с собой? с робкой надеждой спросил пацанёнок, попытался в Матвеевы глаза снизу заглянуть.
Куда ж тебя теперь? сокрушённо выдохнул тот. До деревни какой-нибудь дойдём, авось и пристроим: учеником или, к примеру, помощником, к мастеру какому.
Фиг ты меня куда пристроишь, монах! весело сообщил мальчишка, ухмыльнулся и глазёнками озорно блеснул. Точно подменили человечка! Вечером ещё Духу душу отдавать собирался.
Кому лишний рот нужен? пояснил со знанием дела. Так что, я с тобой.
Я счастлив, угрюмо буркнул Матвей.
Так понятное дело, счастлив, согласился пацан, топая голыми пятками по твёрдой дороге. Я ж полезный! По хозяйству и вообще. А ещё я писать и читать умею! Не быстро только У меня и бумага с карандашом есть.
Спёр, поди? скептически хмыкнул Матвей.
Ну, не стал спорить попутчик. Не купил же. Я ж говорюя полезный. Со мной не пропадёшь. Голодным-то уж точно не останешься.
* * *
К полудню лес начал редеть, всё чаще расползались вдоль обочин большие проплешины полян, а вскоре дорога и вовсе выбралась в поле. Матвей огляделся, кивнул в подтверждение своих мыслей. Не луг, именно поле: обработанное, засеянное, всходы уж по колено вымахали. По левую руку и деревня ожидаемо обнаружилась. Разнокалиберных домов не меньше сотни, не захудалое поселеньице. Да и то сказать: возле такой дороги грех не раздобреть.
С первого же взгляда Матвей понялнеладно что-то в деревне. Суматоха непонятная, шум, крики. Недалеко от крайних домов люди в стайку сбились, человек тридцать, а то и побольше. Галдят, руками машут. Пацанёнок Матвея за полу куртки ухватил, глянул встревоженно.
Может, стороной обойдём?
Глянем, что за переполох, подмигнул Матвей. С нас не убудет.
Идти долго не пришлось. Шагах в двадцати от дороги скрючились в траве две коричневые фигуры. Видно, как присели отдохнуть, так и упали, словно подкосило чем.