Но вот пришло подтверждение: огонь открыла финская артиллерия. В полку замелькали комиссары. Был зачитан свежий номер «Правды» с официальной нотой советского правительства к финскому руководству. Но финны стояли твердо, отрицая факт обстрела со своей стороны. Комиссар взвода, низенький и непомерно широкий в плечах, рубил рукой воздух, гортанно раскатывая слова: Кр-расная ар-рмия, р-родина, р-разбить вр-рага!
Тяжелые сомнения сильнее поглощали Ивана. Особенно стало не по себе, когда к нему подошел Матвей Синицын и, пряча глаза, заявил, что ошибся, определив на слух направление, откуда стреляли.
Бывает, Матвей, и на старуху проруха, кивнул Иван, ловя взгляд Синицына. Ветер, деревья, усталостьмало ли чего послышится.
Он почувствовал, что Матвей понял его.
Иван с детства помнил школьный розыгрыш: сидящего за партой впереди товарища нужно было сильно шлепнуть линейкой, подкравшись сзади. Причем шлепнуть так, чтобы подумали на другого, сидящего непосредственно за спиной. При известной ловкости фокус удавался, и ни в чем не повинный одноклассник получал от жертвы незаслуженный удар. Нечто похожее происходило и сейчас. Только вместо линейки в ход пошли минометы.
Иван дал себе слово разобраться во всем, когда наступит мирное время. Он верил, вопреки всему, что это время придет.
Тридцатого ноября, утром, их полк получил приказ о наступлении.
Воспоминания недавних лет вихрем кружились в голове Ивана, пока его вели по лесу к тому месту, где должна была закончиться его жизнь, а вместе с ней и боевые будни, и сомнения старшего лейтенанта Клюева.
Нет, не старшего лейтенанта, а классового врага народа, хитро маскирующегося под своего! Политрук Воронов смотрел в затылок арестованному и чувствовал, как подступает к телу дрожь, означающая высшую степень ненависти вот к таким клюевым. А повидал он их на своем веку немало. Это был особый род врагахудший, по твердому мнению Воронова. Шпион и предатель работают скрытно, но отдают себе отчет, что являются пособниками вражеских сил. С ними все просто и ясно. А такие, как Клюев, этого не осознают, но постоянно во всем сомневаются. И никогда не знаешь, в какой момент из червоточины сомнения вылезет червяк. Политрук сплюнул и утерся рукавом: хоть бы он, сука, из благородных был или из офицерья царского, было бы понятно. За тридцатые годы массу бывших белопогонников с поддельным документами вычистили из рядов армии. И он, Воронов, лично расстрелял не один десяток.
Впрочем, чего можно ожидать от сына кулака-маслобойщика! Пока у папаши маслобойню не забрали, другие с голоду пухли, а этот щенок масло жрал и щи густые хлебал. С такого харча слезать-то неохота. А пришлось. Вон чего в книжонке своей написал: помирить бы все народы, чтобы войны не было! Иисусик какой! И мысли все детские, под стать юродивому.
Вспомнился Воронову один случай. Много их было на веку политрука, начиная с революции, но этот врезался в память особо.
Шел тридцать седьмой год. Еще куча всяческой швали гнездилась в полках. Работать приходилось не покладая рук, а точнеемаузера. Каждый день аресты и расстрелы. Отдохнуть было некогда. Стрелковый полк, куда направили комиссара Воронова, базировался в Пскове, отдельные его части расположились у ближайшей деревеньки.
Как-то вечером, вернувшись из полкового штаба в деревеньку, Воронов увидел у крайней избы группу красноармейцев. Стояли они неплотным кольцом, а в центре дергался мужик в белой рубахе.
Воронов пересчитал собравшихся: шестнадцать бойцов. Разинув рты, они слушали мужика и не замечали комиссара.
Это что за митинг?! рявкнул он. Бойцы бросились строиться. Из шеренги вышел сержант.
Разрешите доложить, товарищ комиссар! Вот, юродивого обнаружили.
Юродивый, говоришь? прищурился Воронов.
Так точно, юродивый! Сам не знает, чего болтает.
Комиссар повернулся к мужику. Тот блаженно улыбался, почесывая спину рукой. Левый глаз у него косил.
Ну, что ты здесь говорил? кивнул Воронов юродивому.
Подбежала баба. Запричитала, схватила мужика за рукав.
Ой, горе ты наше! Да не слушайте его, товарищи военные, он умом повредился еще в детстве! Пойдем домой, Мишенька!
Комиссар оттеснил бабу.
Пошла прочь!
Встав вплотную к юродивому, он повторил вопрос:
Так что ты говорил красноармейцам?
Мужик открыл рот и почесал затылок.
Так я ж вот того товарищ комиссар все думаю да размышляю про человека!
Поясни, сказал Воронов.
Ну вот я тут вот так разумею бога ведь нет?
Правильно, нет бога, подтвердил Воронов, отметив, что для ненормального мужик слишком здраво рассуждает.
Тот оживился.
Бога, значит, нет. А человекон от обезьяны произошел?
Комиссар одернул портупею и развернулся к красноармейцам.
Был такой английский ученыйтоварищ Дарвин, жил в прошлом веке. С помощью науки Дарвин доказал, что бога нет, а человек произошел от обезьяны! внушительно и громко сказал он.
Мужик осклабился и показал ряд крепких белых зубов. И почему-то эти зубы подействовали на Воронова особенно раздражающе.
Чего скалишься?
Мужик замахал руками.
Да и я о том же! Стало быть, товарищ комиссар, правда это? Бога нет, а человек произошел от обезьяны?
Верно, сказал Воронов, не понимая, куда клонит мужик.
И все люди на земле, стало быть, произошли от обезьяны? заглядывал комиссару в глаза юродивый.
Сказано уже было! Да, все люди на земле произошли от обезьяны! терял терпение Воронов. Похоже, у мужика это была любимая тема.
Юродивый повернулся к красноармейцам, притихшим в этой словесной перепалке, широко развел руками и хитро посмотрел на них.
А ежели все люди на земле произошли от обезьяны, стало быть, и товарищ Сталин произошел от обезьяны? А?
Комиссар покачнулся и закрыл глаза. Мужик продолжал:
А ежели товарищ Сталин произошел от обезь
Воронов выхватил маузер и выстрелил мужику в рот. Тот навзничь хлопнулся в траву и судорожно засучил ногами, изо рта плеснулась струйка крови. Юродивый затих.
Баба кинулась к нему.
Мишенька! Миша-а-а! захлебнулась она криком, прижимаясь к убитому.
Воронов грозно обвел маузером застывших бойцов.
Ну?! Кто хочет шутки слушать про товарища Сталина?!
Вспомнив тот случай, Воронов заскрипел зубами, но усилием воли унял дрожь. Не хватало еще хлопнуться в падучей прямо в лесу, ведя арестованного на расстрел.
Ивана политрук отметил сразу, как только прибыл в полк. После боя у озера старший лейтенант Клюев сидел возле дальнего костра и напряженно думал. Воронову не нужно было спрашивать, о чем тот размышляет, он и так знал: похожее выражение он видел слишком часто на лицах тех, кому потом приводил в исполнение приговоры.
Как-то вечером политрук стоял за гаубицей и наблюдал, как Клюев что-то записывает в книжонку. Воронов быстрым шагом направился к нему, делая, однако, вид, что идет к палатке. Клюев захлопнул написанное и вскочил с бревна.
Сидите, сидите, товарищ старший лейтенант, махнул рукой Воронов. Письмо домой пишите?
Так точно, товарищ комиссар полка, отчеканил Клюев. Вот, пока есть свободная минута, решил пару строк черкнуть родным.
Правильно делаете, Клюев, кивнул Воронов. Матери, жены и невесты должны знать, что боец живздоров! Продолжайте.
Про себя он отметил эту книжонку.
Уходила осень. С ней шел к концу тысяча девятьсот сорок второй год. Финская авиация бомбила аэродромы. Со стороны Сегежи ползли глухие разрывы. Пара бомбардировщиков прошлась над полком. В результате бомбежки в их взводе осколками повредило гаубицу и ранило наводчика, в других частях серьезных потерь тоже не было. Авиацию отбили. Клюев смотрел, как падает за дальней поляной, оставляя в воздухе темный след, финский «Бленхейм», уничтоженный не то артиллерией, не то истребителями. Он опустил голову и встретился взглядом с политруком.
В декабре их дивизия переместилась в район Ругозерадля прикрытия дорог. Клюев надеялся, что к концу месяца они начнут теснить финнов, зажав их с двух сторон. Но случилось то, чего меньше всего ожидал Иван: его арестовали.
Двадцать третьего декабря, после обеда, к расчетам подкатил закрытый брезентом артиллерийский «газик-тягач», сержант выпрыгнул из машины и подбежал к Клюеву.
Товарищ старший лейтенант, вам приказано срочно явиться в штаб полка!
Пока Клюева везли к штабному начальству, он размышлял, что бы это значило. Наказыватьвроде не за что, награждатьтоже. Но, войдя в низкие штабные двери землянки и отрапортовав, он все понял.
За столом сидел командир полка и начальник штаба подполковник Кожин. РядомВоронов. Сбоку примостился писарь. За спиной Ивана встали с винтовками два сержанта из штабного взвода. Но не это было главным. Из-под ладоней политрука выглядывала записная книжка Клюева! Узнал он ее сразу по характерно загнутому и потрепанному уголку. Как же она оказалась у них? Клюев перевел взгляд на политрука. Воронов! Не даром он в последнее время все чаще появлялся во взводе. Когда же он успел вытащить ее из вещмешка?
Комполка Кожин повернулся к Воронову. Тот откинулся на спинку стула и постучал пальцами по книжке.
Товарищ старший лейтенант, ваша вещица?
Отпираться было бессмысленно, и Клюев ответил просто и коротко:
Так точно, моя.
Кожин встал, оперся руками на стол и внимательно посмотрел на Ивана.
Клюев, объясни, что означают эти записи?
Политрук взглянул на Кожина, и в его взгляде промелькнуло торжество.
Товарищ командир полка, это лишнее! сказал он. Мы об этом уже говорили. Я понимаю: факт вам неприятен, потому что свидетельствует о недостаточной политической бдительности. Вот для этого здесь я. Иван Клюев находится во вверенных вам частях уже на протяжении нескольких лет. И все эти годы он старательно скрывал от товарищей и руководства свое истинное лицо. Вот это, Воронов потряс книжкойи вдруг с силой хлопнул ею о стол.
Говори, сука! Сомневаешься?! подскочил он к Ивану. Клюев решил промолчать, потому что все, что бы он сейчас ни сказал, только сильнее разозлило бы Воронова.
Политрук сжал кулаки, но сдержался. Хоть его полномочия и позволяли в отдельных случаях отдавать приказы даже командиру полкавыходить из себя не стоило. Он знал, как поступит с Клюевым. С подобными типами разговор был короткий, никакие дознания не требовались. Это шпиону и предателю можно развязать язык: пароли, явки, связь и прочее. А с классовыми врагами говорить было не о чем.
Завтра, Клюев, я лично вас расстреляю, без трибунала, без следствия! прохрипел он, уставившись на Ивана налитыми кровью глазами. Приказал:
Арестовать!
Пройдя лесом, троица поднялась на пригорок и оказалась возле обширных кустов можжевельника. Дальше было болотце, превратившееся под снегом в небольшую поляну с редкими бугорками. Сбоку, за болотцем, у огромного валуна стояла непохожая на своих величественных сестер корявая сосенка, устало опустившая куцые ветви.
Посмотрев на сосенку, Клюев обернулся к конвоирам и понял: вот он, конец.
Политрук остановился, расставил ноги и вскинул маузер.
Вперед! заревел он, багровея.
Клюев, спиной вперед, сделал шаг.
Красноармеец без слов понял, что сейчас произойдет, и поднял винтовку, ожидая приказа. Но Воронов не спешил. Он растягивал удовольствие. Секунды перед выстрелом были самыми дорогими, именно в них заключался великий смысл его работы: все то, во что он верил и ради чего жил. Воронов положил палец на курок. Прицелился.
Клюев отходил дальше, не отрывая взгляда от маузера. Дрянное чувствовот так заглядывать в ствол. Говорили, что перед смертью в последние мгновения проносится в голове вся жизнь. Врут люди. Кто этого не пережилзнать не может, а кто испыталуже ничего никому не расскажет.
Сволочь ты, Воронов! усмехнулся Иван. Я врагов на фронте уничтожал, а ты своих расстреливал.
Он отошел уже метров на семь. Остановился. За спиной была сосенка. Рвануть бы сейчас тудаи за валун! Но не успеет, тем более по снегу. Нет, он не доставит такого удовольствия этому издерганному психической болезнью человекудать застрелить себя в спину, как труса и предателя.
Все произошло одновременно и быстро. Что-то с глухим свистом вспороло воздух, Воронов выстрелил, сверкнуло, грохнулои оглушенного Ивана шматануло к сосенке. Он ударился о ствол и потерял сознание.
Отключился Клюев всего на несколько минут. Придя в себя, он с усилием разлепил веки. В глазах двоилось, и сквозь мутную пелену Иван разглядел горящую землю у болотца и белесый дым. В воздухе стоял горелый запах.
Он приподнялся, прислонился к дереву. Что это было? Авиабомба? Попытался встать в полный рост, охнул и ухватился руками за сосенку. Кружилась голова, и тело болело так, словно по нему шваркнули дубовой доской.
«Только бы не контузило», подумал Иван.
Жгло правую ключицу. На шинели виднелась дырка. Клюев сунул руку под одежду и нащупал рану. К счастью, пуля прошла вскользь.
Немного оклемавшись, он оторвался от дерева и заковылял к месту падения бомбы. Здесь взрывной волной разметало снег. В центре образовалась широкая продолговатая воронка глубиной с метр, в ней догорали язычки огня и сильно дымило. По краям воронки шипела вода.
Если это бомба, то очень диковинная, пробормотал Иван.
Он огляделся. Верхушки сосен с одной стороны болотца были поломаны и подпалены. Наверняка это сделало то, что сюда бухнулось. Нет, бомба так не падает. Тогда что? И где конвой?
Иван осмотрелся. Из смятых кустов можжевельника виднелась опаленная голова политрука. Тот лежал навзничь. Подойдя ближе, Иван с отвращением обнаружил, что нижней половины туловища у Воронова нет. Запекшиеся кишки и горелые кусты, перепутавшись, стали одним целым, словно тело выросло прямо из можжевельника. Иван отступил и наткнулся за кустами на красноармейца. Тому начисто снесло голову.
Или от такого зрелища, или от удара, но Клюева стошнило. Он зацепил горсть снега и вытер лицо. В стороне валялся маузер. Иван поднял оружие и сунул в карман.
Клюев слышал об огромном метеорите, упавшем в сибирской тайге за год до его рождения. Рассказывали, что там на десятки километров все разнесло. Может быть, и сюда бухнулся кусок такого камня?
Он подошел к воронке. Огонь прогорел, и дым рассеялся. На дне ямы было пусто, если не считать грязевой каши. Копаться в ней у Клюева не было никакого желания. Следовало подумать, что делать дальше. Наверняка в полку слышали взрыв. Вот-вот здесь могли показаться наши.
Наши! Клюев с горечью понял, что отныне для него нет наших. Теперь онвраг народа, любой боец обязан застрелить его на месте. Но не к финнам же податься!
Иван направился вдоль узкого края болотца. Главное сейчасуйти подальше, а там придумается что-нибудь. Миновав валун и сосенку, он углубился в лес, досадуя, что нет метели. Морозная тихая погода, которой любовался Иван в последние, как ему представлялось, минуты жизни, сейчас была против него: за Клюевым тянулся по снегу отчетливый след. Найти беглеца труда не составит.
Он шел в тыл, на северо-восток, подальше от мест сражений, туда, где, по его расчетам, было меньше вероятности наткнуться на кого-нибудь.
Иван прислонился к дереву передохнуть, поднял порванный воротник шинели. Зря он побрезговал шапкой помполита. Мороз хватал за уши. До вечера требовалось найти убежище, иначе к утру можно замерзнуть до смерти.
Он пошел дальше.
Сосны вскоре расступились, и Клюев спустился к речушке. Пройдя по обледенелым камням на другую сторону, он поднялся на пригорок и снова углубился в лес. Прибавил шагу и через некоторое время вышел к озерцу. Опасаясь идти берегом, свернул к деревьям в обход.
Словно прочитав его мысли, погода начала портиться. Дунул ветерпредвестник близкой метели. Иван подумал, что при небольшом везении следы заметет раньше, чем до него доберутся.
Миновав склон, он вышел на поляну и почти дошел до ее середины. Сделав очередной шаг, почувствовал, как проваливается правая нога. Иван попытался выдернуть сапоги понял, что застрял. Под снегом нельзя было разглядеть, что его держит. На капкан не похоже. Сапог по щиколотку будто ушел в какую-то щель. Клюев матюгнулся. Судьба явно играла с ним. Сначала чудесное спасение, теперь нелепая задержка.
Можно было вытащить ногу из сапога, но тогда он лишился бы обувки, а сейчас не лето. Глухо дернулась земля. Иван замер. Неужели землетрясение? Почва снова поползла под ним. Ногу сильно сдавило. Он вскрикнул от боли и с ужасом почувствовал, как затягивает и второй сапог. Гул из-под земли нарастал. Снежный покров вокруг ушел вниз, и Клюев мгновенно провалился по пояс. Он стал лихорадочно грести руками, в отчаянии хватая снег. Совсем не так представлял Иван свою кончину. Видимо, судьба спасла его от комиссарской пули для такой вот дурной смерти. Происходящее было нелепым, словно кошмарный сон в перерывах между боями. Может, это ему снится? Но во сне боли не бывает. И ледяного снега, забившегося под одежду, тоже нет.