Она взирала куда-то вдаль, за пределы стен.
- Нездешние Силы питаются страданием, - говорил я. - Не только людским. Панчаселл сделал Ее владыкой пустошей, чтобы все здесь живущее жило в страданиях. А когда Черные Ножи приносили Ей добавку, угощение, Она дарила им силу.
Я поглядел в окошко на сад, на лик Ада. - Так ведется и сейчас.
- Говоришь, она еще здесь.
- Говорю, что всё здесь и есть Она. - Я указал за окно, в темноту. - Вот это. И то. дилТ'ллан. Здесь.
- Откуда ты все узнал? - Голос был тихим, но полным благоговения, не подозрений.
- Ты же сказала, что читала донесения.
- Но... за все эти годы...
- Дерьмо, т'Пассе. Я был дитем малым. Не понял, что узнал. Три года назад... До этого лишь Ма'элКот и мой отец знали, что Тихая Страна - это Earth, ну, Арта - а мой отец был совершенно чокнутым. Не то чтобы Нездешняя Сила понимала, что делает; она даже не разумна в нашем смысле слова. Просто клубок странных тропизмов с дальнего края реальности. Вот почему самки Черных Ножей могли ее использовать без Связывания. Она уже Связана здесь. При правильной настройке часть Ее автоматически резонировала с разумами самок, их желаниями. Треклятая обратная теургия.
- Если даже так, в чем интерес Монастырей?
- Его нет. Прямого - нет. Это интерес Империи. Потому что разработки "Черного Камня" на деле - операция артан, скорее всего, актиров и бандитов из компании "Поднебесье", запертых здесь со дня Успения. Они нашли способ контролировать дилТ'ллан.
- Откуда ты узнал?
- Не важно. Суть в том, что анханские повстанцы уже действуют в Пуртиновом Броде.
- Дымная Охота?
- Лик Свободы.
- О, прошу, Кейн - мы знаем о...
- Так вам кажется. Среди идеалистов с горящими глазами, детишек среднего класса Анханы притаились тертые оперативники - почти все перворожденные под разными типами иллюзий. А может, и люди. Адепты Тавматургического корпуса, Серые Коты, не знаю кто еще. Они здесь, чтобы изгнать артан и вернуть контроль над дилТ'лланом, однако артане защищены силами рыцарей Хрила. Никто не знает, насколько хриллианцы осведомлены о планах Арты. Лично я знаю только, что весь город вскоре запылает.
- И откуда знаешь?
Я смотрел ей в глаза. - Потому что я здесь.
Ответный взгляд был задумчивым.
- Ты должна изложить всё это в докладе Совету, а они должны выслать по меньшей мере усиленную ударную группу. Так быстро, как эти засранцы умеют ходить по-монашьи. Возможно, это единственная возможность.
- Возможность?
Я глубоко вздохнул. - Орден Хрила имеет здесь одну, а может, и две Истинные Реликвии.
Перьевая ручка сложилась надвое с треском ломаемого пальца. - Ты что, шутишь?
- Могу ошибаться. Но точно не шучу.
- Кейн, это невозможно. Мы бы знали.
- Разумеется. Они здесь, в Пуртиновом Броде, и регулярно используются. В повседневных ритуалах.
- Но они... - Она позволила обломкам ручки упасть на пол и провела рукой по глазам. Сказав через миг, мягко: - Какого рода ритуалы?
- Некий вид Искупления. Похоже, эта привилегия, положенная каждому присяжному рыцарю. Насчет других не уверен.
Я поднял правую руку, в задумчивости сжимая и разжимая пальцы.
Малейшее дыхание мыслезрения позволяло мне созерцать сияние Крови Хрила. - Истинная Реликвия, которая есть у них и насчет которой я не могу поручиться, хотя вполне уверен... это Рука Хрила.
Ее лицо побелело, как пергамент-скатерть на столе. - Кулак Забойщика...
- Они называют это Рукой Мира.
- Эти могут.
- Думаю, они владеют ей с самого начала; думаю, Ма'элКот вделал ее в Шпиль. Думаю, это единственная причина, почему Шпиль не рушится.
- Думаешь?
Я пожал плечами. - Мы с Ма'элКотом последнее время не разговариваем. Есть какой-то источник силы, удерживающий его чудище. Не могу вообразить ничего меньшего, чем Истинная Реликвия.
- Крепость их веры, - пробормотала т'Пассе. Бескровные губы пытались сложиться в улыбку, но лишь кривились. - Это было бы в согласии с, э... так сказать, чувством юмора Ма'элКота. Или артистической иронии, может быть: построить неприступную твердыню Ордена Хрила на реликвии их бога... чтобы поклонение поддерживало Вечную Хвалу...
- Ага. Смотри, уже хохочу. Вторая Истинная Реликвия... ею Совет должен заинтересоваться еще сильнее. Лучше сказать и послу Райте. Ее могу подтвердить лично, я был так близко, что мог бы прикоснуться. У них есть рукоять того, что они называли Проклятым Клинком.
Я шлепнулся в кресло у очага и попытался подавить рвотный позыв. - Это Меч Мужа.
Трость т'Пассе стукнулась о пол. Держа голову обеими руками, она встала. - Это... это не реликвия... Джерет не был богом...
- Это реликвия. Кем бы там ни был Богоубийца - чем бы ни был его меч - сейчас это самая-растакая Реликвия.
- Как...
- Откуда мне знать? Пусть этим займутся великаньи мозги Монастырей, на что еще они годятся?
- Ну... полагаю, - нахмурилась она, - нанеся опаснейшую рану их Владыке, меч вполне мог стать Фетишем...
- Не они одни фетишизируют треклятый клинок. Мы зовем его Мечом Мужа, драть этого мужа во все дыры.
Она опомнилась и прищурилась. - Это не только рефлекторная враждебность. Ты зол. Что ввело тебя в гнев?
Я понял, что шумно дышу сквозь стиснутые зубы. - Вот еще кое-что для великаньих мозгов. Думаю, с Райте тоже надо поделиться. Я говорю: я был чертовски близко. Эта штука стара. Готов дать ей пять сотен лет, как и должно быть. И она была в распоряжении рыцарей чертовски долго, может, все пятьсот лет. И ее не показывают неприсоединившимся. Но я держал ее в собственной руке. Как и Райте.
- Не понимаю.
- Я тоже. - Я смотрел в пламя камина. - Эту погань вытащили из моих кишок, одиннадцать лет назад. Три года назад я вогнал ее в личико Ма'элКота.
- Кейн, ты о чем?
- Меч Мужа, Проклятый Клинок, назови эту хрень так и эдак. - Я встретил ее взгляд, голос прозвучал тускло.
Я сказал: - Совершенно уверен, что это Косалл.
Котел
"Отступление из Бодекена", отрывок
Вы Кейн (актер-исполнитель профл. Хэри Майклсон)
Не для перепродажи. Незаконное распространение преследуется.
2187 год. "Неограниченные Приключения, Инкорпорейтед". Все права защищены
Влага
холодная влага жжет губы язык горло
вода чтоб меня это вода
хаааах
черт как болит
черт больно дышать
дыши
булавочная головка звезды в бездне ярко еще ярче и становится алой и ветер шелестит ревом и звезды вопиют ко мне и зевают во всю вселенную -
И я очнулся. И это не было сном.
Я все еще на кресте.
Это Драная Корона. Холодные желтые глаза в обрамлении блестящих перьев отсвечивают черно-красным огнем костров. Смотрю на нее и в груди горит кузнечный горн, мечтаю трахнуть ее кулаком прямо в эти глазницы, вогнать в каждую...
Она подносит черпак к губам, я набираю ледяной чистой воды - мать моя, это вода, она самая - но я плюю водой в ее лицо.
Пытаюсь.
Вода стекает по шее и груди, кое-что даже попало в горло и знаете, если она поднесет еще, я просто выпью; но губы цвета сырой печени ползут над клыками, и она что-то говорит мне, машет черпаком в сторону нижних ярусов, разливая воду, последнюю надежду небес, развалина стены украшена потеками, черными полосками в пыли и я охотно лизнул бы ее зад, чтобы найти влагу там...
Внизу, куда она указывает, самки занялись Преторнио.
Дерьмо, они даже не раздели его. Но нужно всего пару минут.
Дерьмо.
Лучше бы не видеть.
Там, где сучки его держат, стоит кол семи футов высотой, тупой и толстый, с мое запястье. Закреплен в железной опоре, чтобы не упал, когда он начнет биться. Хотелось бы не глядеть. У меня, знаете ли, предубеждение к анальным пенетрациям. В целом. А эта будет, знаете ли...
Особенно глубокой.
Реально, лучше бы мне уснуть.
Надеюсь, есть способ не примеривать происходящее на себя.
Самки срезают одежду, не трогая веревок, а он смотрит вверх, на меня - то есть как бы смотрит, в безумном смысле - с той же глупой улыбкой, как когда сам просил выбрать его. Для этого. С жуткой до дрожи коростой на лице, с залитыми кровью дырками на месте глаз.
Ну, ты сам просил, человече. Трахните меня, если я могу понять, зачем.
Под рясой он мягкий и белый. Тяжело смотреть. То есть, конечно, жрецы не должны быть атлетами, даже каннитаны, но вот дерьмо, у него отвислые мужские титьки... а когда самки срезают штаны, в промежности лишь клочок бурых волос. Ха. Давно ли Дал'Каннит выбирал себе, знаете, полных евнухов...
Ох.
Святая срань. Понял. Врубился. Это не мужские титьки.
Преторнио...
Цыпочка.
>>ускоренная перемотка>>
Когда мир проходит весь путь назад, по-прежнему тут пахнет кизячным дымом и старым мясом; бриз так же веет на лицо и грудь, не на руки и ноги, они онемели, как деревяшки и как штыри, которыми пронзены. Голос за ветром - тот же голос Преторнио, высокий и рваный, поющий на высоком старолипканском языке, и когда глаза находят ее, она так и нанизана на кол, словно форель на копье рыболова.
Но не извивается.
Я, я бы дергался всем, что у меня есть. Загоняя кол поглубже. Чтобы всё кончилось скорее.
Она же совершенно неподвижна. Должно быть, держится на чем-то от Дал'каннита.
Божья удача-незадача.
Луна ушла на запад. Главные самки возвращаются ко мне. Слышу голос Короны позади, ее подружка Вислосиська сидит на стене и жрет жареное мясо с крылышка гигантского цыпленка... только это рука кого-то, кого я знаю.
Знал.
Может, кого-то погибшего в бою. Стелтона. Рабебела. А может, кого-то погибшего потом. Выбранного мной. Это Кесс или Нолло.
Или Тизарра.
Вислосиська видит, как я смотрю, и кидает руку Носопырке, а та приветливо фыркает мне, будто львица - ноздри шире моего члена. Насмешливо, маняще подносит руку к моим зубам.
И я откусываю.
Почему нет? Лучше губки с уксусом. На вкус неплохо.
Гребни плоти, что у нее вместо бровей, подскакивают. Я жую, она хихикает и что-то говорит другим сучкам и они смеются, а когда снова смотрит на меня, закинув голову и хохоча, я понимаю, что в животе стало лучше. Делаю эксперимент: плююсь куском не-знаю-кого ей в глаз.
Чтоб тебя. Хотел в ноздрю.
Она бросается, но Драная Корона останавливает ее командным лаем. Вислосиська что-то бормочет, смеша сучек, и отвешивает шлепка обглоданной рукой, и они сцепляются, и Короне приходится разнимать их лично, и пока все пихаются, царапаются, воют и визжат...
Адово место вдруг озаряется светом.
Тени плотны, камни блестят, да какого хрена? Не заря. Еще нет. Заря в здешней пыли похожа на вермильон. А свет желт, как от лампы, исходит от...
Исходит от...
О мой горячий трах! Преторнио в огне.
Венец пламени на черепе овевает ночь, ослепительно-синий на голых костях, рассылает лучи подсолнечника, и по всей стоянке Черные Ножи оборачиваются и встают и смотрят, и мир затихает, кроме шепота ночного ветра и сердитого шипения пламени. Плоть выгорела на спине, позвоночник выплевывает колонну синего сияния, сливающуюся с венцом, яркую, как дуговая сварка. Яркую как звезда.
Дерьмо, она перегружена.
И она все еще поет...
Похоже, Дал'каннит наконец вошел в нее. Со своим до хренотени ветхим Заветом.
Сучки забыли обо мне. Забыли о себе. Стоят вдоль развалин стены, взирая в тухломозглом одурении на самодеятельное факельное шоу.
Корона пробуждается первой. Что-то ревет в сторону стоянки, где Черные Ножи прекратили есть, трахаться и веселиться и так далее, стоят и тупо глядят, скорчив кабаньи рыла. Корона рычит еще, и парочка самцов хватает ведра и спешит к Преторнио. Щекотка в кишках, похоже, будет предвестником смеха. Им придется несладко.
Самцы резко тормозят у основания живого фонарного столба и плещут воду. Сила взрывается, словно керосиновая бомба. Ударная волна превращает костры в фейерверки горящего навоза, рвет палатки, роняет огриллонов. От самцов остается то же, что оставалось от Селезня Даффи, которому сунули динамит в клюв.
А Преторнио поет.
Снова рев Драной Короны. Самцы ищут луки, четырехфутовые стрелы толщиной с большой палец взлетают в ночи и шмякаются в беззащитную плоть, и это похоже на вялые аплодисменты.
Каждая стрела загорается: новые факелы, питающиеся горячим жиром. И я наконец ухитряюсь рассмеяться.
Смех сотрясает меня. Корежит. Колючей проволокой Неверленда [12] вырывает через жопу куски диафрагмы. Мне все равно.
Смех всегда несет боль.
- Эй... - Дохлая ворона шумела бы сильнее. Если еще не протухла. - Эй. - Никто не оглядывается. - Тупые щелки...
Гаххр. В горле еще хуже, чем в брюхе.
Да срать на всё.
Я ищу складку губы между зубами и кусаю, и густой солено-металлический сироп скользит в глотку, и я не сразу понимаю, что могу утонуть в собственной крови.
- Эй, вы, тупые проклятые коровы...
Вислосиська оборачивается и смотрит рыбьим глазом. Я вдыхаю, набирая силу в легкие. - Скажи главной дерьмоежке, что у вас две минуты. Ну, три. Потом будет кончено.
Оделяющая меня от Драной Короны Носопырка рычит что-то варварское, Вислосиська огрызается, Носопырка поднимает кулак, которым впору глушить бизонов, но Корона снова с нами; рука сжалась и реальность втягивается в ее кулак и я понимаю, что если они снова серьезно сцепятся, она серьезно убьет их, прежде чем они снова станут серьезными.
Они тоже знают. Носопырка затыкается. Вислосиська бурчит, и Корона гавкает на нее. Носопырка отпрыгивает и что-то повторяет, все громче и громче.
Сейчас Драная Корона смотрит на меня. Гиперреальное свечение вокруг кулака тянется к моему лицу, и когда она что-то рычит, я понимаю. - Чего скулишь, крольчонок?
Я поднимаю голову, чтобы она видела блеск зубов. - Я знаю, что она делает. Могу рассказать вам. Самое время.
Она покачивает титьками, идя ко мне, задевает вороньим головным убором. - Нершранник паганнол. Пелшрагикк лагган?
"Зачем тебе говорить? Зачем мне слушать?"
- Потому что я хочу сойти с треклятого креста. - Несколько вздохов, и могу продолжать. - Потому что ты знаешь.
Еще шаг. Остальные сучки бездумно собираются за ее спиной. Желтые глаза никогда не моргают. - Паггалло неззиок. Буршраггик оюмиктрей, пагтаккунни. Юмик.
Короче, говори.
С запада доносится тихий скулеж нарастающей бури, готовой вымести гравий пустошей, но сквозь ее шум я еще слышу шипение и треск синего венца пламени и высокий, тонкий звук голоса Преторнио, еще поющей заклинания, еще взывающей к Богу, пока Его сила сжигает ее груди и пальцы, и щеки, и брови, и крик теряет слова и вонзается сам в себя, становясь обычным треском перегретых газов, и все завершается громом, словно наступил конец света.
Шоковый удар бича настигает нас, и стоянку, и вертикальный город, и пустоши. Костры, факелы и ураганные лампы, каждая чертова свечка вспыхивает огненным пожаром, царапая звездное небо...
И гаснет.
Тьма. Лишь ущербная монета луны, да искры летят ввысь.
И почти тишина, по ослепленные ночью Черные Ножи приходят в себя и проверяют, насколько всё худо.
Фигуры шевелятся в чернильной темноте у кресса: Драная Корона и ее сучки. Одна что-то мурлычет, и парапет отбрасывает мутно-зеленый свет, достаточный, чтобы они не путались в собственных ногах.
Там, на стоянке, от Преторнио остался курящийся уголек на конце факельного кола. Трехфутовая сигара.
Корону малость подпалило, но вскоре она опомнилась и уже раздает приказы, крича вниз, веля зажигать факелы, костры, лечить ожоги.
На западе буря переходит с шепота на стон.
А я так и вишу. И слежу.
Слежу за Драной Короной и Вислосиськой, и Носопыркой, и Вжопековыркой, и Грязношлепкой и прочими, как они озираются и ощупывают себя и хихикают и убеждают себя, что ничуть не испугались. Что глупой липканской сучке-на-палочке не хватило духа умереть как мужчина. Вижу, что они становятся еще наглее, ведь страх пришел, да прошел.
Драная Корона отдает команды, поводя рукой реальности, расхаживая по парапету, строя из себя киношного Наполеона-под-победным-стягом, и даже не глядит на меня.
Я лишь слежу. Не произнося ни слова.
Потому что, знаете, всё придумал наспех. Насчет Преторнио. Сказал, чтобы сойти с креста и впиться зубами в горло Короне. Вот так. Но не так просто.
Вот кое-что интересное насчет монастырского образования...
Оно говорит, что есть время для урока истории. Короткого.
Монастыри были основаны Джанто из Тирнелла в конце так называемой Деомахии - войны Богов. Когда боги собираются воевать, дело дрянь - Армагеддон-буги-вуги и Рагнарок-н-ролл. Дерьмо. Война не кончается, пока не умерли все. Вот что придумал брат Джанто Железной Руки, Джерет: он решил сделать войну столь же уродливой для богов, сколь для их несчастных поклонников. Что сделало Деомахию относительно короткой и кровавой. Кровавой для всех. Хотя Джерет не пережил войну, перед смертью он заслужил репутацию надирателя божественных задниц.