Сонное эхо барабанов гудело в голове.
Это не походило на видение, когда я был Орбеком. Сон был живым как жизнь. Куда там воспоминаниям о реальной пьянке.
Или не совсем реальной? Я так не напился.
Какой-то ритуал. Я не мог вытащить подробности из туманного рассудка. Пламя в пещере. Прыжки, топанье и кружение. Пение. Костер размером с дом, аромат курящегося чабра. Каменный потир с кровью.
Калейдоскопическое. Галлюцинаторное. Бум-бум-бум. Барабаны, танцы и зелья...
Отец, сев на антропологического конька, назвал бы это ритуальным безумием: намеренным систематическим разрушением себя, снятием защиты эго, рассечением самосознания ради открытия ума перед бесконечностью. Безоглядное, необузданное, энтузиастическое стремление к трансцендентному единению с...
С чем?
У меня было недоброе чувство, что я знаю.
Книги говорят о более высоких состояниях. Но это не казалось чем-то трансцендентальным. Не опустошением себя в беспредельность. Скорее наоборот.
Это казалось призывом.
Я Дымная Охота.
Меня преследовало мучительное чувство, что я почти понял... есть какие-то соответствия. Дикая Охота? Возможно. Мне всегда нравилась мифология Дикой Охоты: буря хаоса над мирными землями, разрушающая все на пути своем. Не так уж непохоже.
Напоминает мою актерскую карьеру.
Но тут не Дикая Охота. По крайней мере, не вся. Это другой вид охоты.
Сон или видение или что там... не останавливалось на барабанах и плясках, но расцветало в беспрепятственный бег по залитым луной улицам среди запахов мочи и дождевой воды, пролитого вина и человечьего пота... чувство связи - как ритуал Слияния у перворожденных - ощущение, что ты не одна личность... или что твоя личность распространяется на другие тела, на все тела, и в своей своре я гляжу на себя разными глазами, одновременно, и вижу себя извивающимися в мерцающем пламени, алом и не отбрасывающем свет, и это пламя было связью, и связь пульсировала густо и горячо в разделенной жажде оборотней.
Вломиться в дом. Дверь сорвана с петель. Лампы разбиты, пламя ползет: настоящее пламя, треск и ожоги плоти. Одним ударом пробита стена. Вонзаю зубы в мягкий вопящий розово-плотский узел хумансов под одеялом, лью яркую сладкую кровь на рваные матрацы.
Еще пламя, еще ужас, еще сладость медной крови.
Жесткие серые кулаки крушат мясо и кости с тем же чавкающим звуком, что семигранные булавы людей в кольчугах с солнечными коронами Хрила, гром их длинных ружей, ширрр дроби и жжуух пуль, стук подков по мостовым и нет страха нет боли, лишь касания: кровь отдана, кровь принята.
Картинно лежащие в развалинах стены обрывки тел столь истерзанных, что не понять, люди это или гриллы, или смесь, свежая мертвечина, косые лучи лунного света выхватили струйки пара над разрезанным мяском...
Пар от ран...
Отец, лет сорок назад, рассказал мне теорию антропологов о происхождении мифа о человеческой душе: испарения от глубоких ран могли приниматься древними людьми за души, убегающие из тел. Или духов. Слово spiritus происходит от корня, означавшего дыхание. В большинстве традиций призраки похожи на туман, который можно в стылый день увидеть у рта... Вся чепуха о послежизни и Небесах за облаками... все из простых завитков пара, ползущего ввысь словно дым...
Словно дым.
Я сказал: - Сукин сын. Сукин сын.
Точно. Оно. Должно быть. Барабаны. Пляски. Изменяющие разум снадобья. Экстатическое единение с высшей силой... ни страха, ни боли.
"Даже пули вам не повредят. Разве что убьют".
Возьмите религиозный пацифизм людей Земли, профильтруйте через сознание разумных хищников, стайных охотников, и что получите?
Дымную Охоту.
- Это же Пляска Духа, вот так срань. Гребаные огриллоны - Плясуны Духа. [13]
Раздолби конем мой сраный зад! Кровавый Иисус на палочке!
Я глубже уткнул лицо в ладони. - Орбек, какого хрена ты влез во всё это, тупая собачина?
Это был риторический вопрос. Ибо во сне было много чего еще.
Там была она.
Латы, словно манекен из перекрывающихся зеркал. Из тени улицы на площадь, тяжелый двуручный моргенштерн небрежно вскинут на плечо. Отблески пожара пляшут на фасадах. Трое меня мчатся по мостовой навстречу, залитые кровью лучших солдат Дома. Небрежно снимает шлем, встряхивая волосы. На лице нет гнева. Нет страха. Лишь далекая, отстраненная печаль.
Ее запах: человеческий, женский, густой от смерти. Залитые алым пластины доспеха покрыты вдавлениями в форме клыков, дырочками от пуль. Волосы слиплись от сохнущей крови. Булава вздымается с механической точностью, падает стальными громами. Клочья мяса облепили скулы и лоб, нечеловеческая маска с живыми глазами.
Васса Хрилгет, звали они ее. Я отлично понимал почему.
- Ага, окей, - пробормотал я. - И чего ты ждала от меня? Что нужно сделать? - Не то чтобы я ожидал ответа. Или нуждался в ответе.
Я поморщился, смотря на оранжевый рассвет на краю неба. Слишком рано для кофе, точно. Может, найду зерна на кухне, пожую как аспирин... вот еще какой хреновины не хватает этому миру - голова раскалывается уже не от барабанов, от мигрени...
Еще не вполне проснувшись, я натянул сапоги и шарил в поисках куртки, когда вдруг сообразил: свет зари не пульсирует. - Ох, - сказал я. - Ох, дерьмо.
А это что за шум? Голоса?
Я встал на койку и налег на раму окна, пока не открылась щель.
Да. Голоса вдалеке, тихие, но ясные...
- Дизрати голзинн Экк!
Окей. Не сон. Не видение.
Пророчество.
Я сжался, отстраняясь от окна. - Сукин сын.
Мне что, разбираться с этим, даже не испив кофе? - Сукин сын. - Я протер больные глаза. - Ага, ладно. Как скажете.
Подняв и зафиксировав раму окна, я схватился за подоконник, с утренним стоном человека среднего возраста подтянулся, перебросил ногу через край. Заскользил по крыше мансарды, собирая животом сажу и осколки черепицы; и когда наконец встал на колени, потер затылок, озираясь в поисках лестницы. Уже хотелось отлить.
Далекий прилив рева огриллонов, вопли ужаса, боли и ярости. Человеческие. Наверное.
Там: за три или четыре квартала. Оттуда доносятся голоса, там пламя. Отнюдь не заря.
Здания в огне.
Я вдохнул дым. Вода стекала с лица на голую грудь, порождая мурашки. Я глянул вниз, на теплую смятую постель - но ложная заря привлекала больше. Там тоже, казалось, было тепло.
Я уже пятился, чтобы набрать разбег и прыгнуть на крышу напротив, когда подумал: сладостный трах, какого рожна я делаю?
Мне пятьдесят лет, ради всего дрянного. Пятьдесят лет старости, а готов бежать по крышам в сторону кровавой бойни. Без цели. Просто ради того, чтобы быть там. Приходи-кто-хочешь.
Даже без рубахи.
Я потряс головой и поднял руку, будто приказывая какому-то траханому козлу убираться в ад. - Не мое дело.
Прозвучало неубедительно. Ни для кого.
- Не мое дело. - Так лучше. Вполне годно.
К воплям и стонам добавился сочный барабанный ритм. Стрельба. Очень громкая: крупный калибр. Хриллианцы прибыли.
Все, что нужно, узнаю утром. Когда перестанут палить.
"Хочешь, чтобы я засунул стареющую задницу в мясорубку?" Я монологировал для аудитории из одного слушателя. "Так посули выгоду".
Бог не ответил.
Я пожал плечами. - Делай что хочешь, - сказал я вслух. - Пойду в кроватку.
Сидеть на краю кровати. Склонившись грудью до коленей. Смотреть в пол. На мокрое пятно там, куда сплюнул воду. Пятно размером с ладонь, местами вода уже просочилась в дерево сквозь ветхую подстилку.
Она была на вкус как кровь...
А теперь, в тусклом свете пожара сквозь окно в скошенной крыше, она и выглядела как кровь.
Пушечный огонь и вопли.
- Дизрати голзинн Экк!
И бульканье все в том же черном болоте сна: каменные стены рушатся под кулаками, двое меня прыгают в спальню, полно криков и крови - тощий, бледный хуманс лежит, умирает поперек тела юной стриженой рыжеволосой...
И слюна капает с клыков-бивней, когда оба меня слышат плач из двух корзин у кровати...
Да в собачью жопу засуньте все пророчества!
Я натянул рубаху. Чуть подумав, добавил куртку и все остальное: ножи, пружинную дубинку, гарроту и запасные гранаты для автомата. Даже пачку зубочисток. Ибо никогда не знаешь, когда. И двинулся по лестнице.
На лестничной площадке ниже второго этажа я услышал голос Пратта. Отнюдь не полный счастья. Скорее казалось, он боится обделаться.
- Извиняюсь, господа хорошие. Прошу, отель закрыт, вам лучше пойти... нет, Кравмик, не надо!
Незнакомый голос протянул: - Ага, Кравмик. Не надо.
Слова сопровождались холодным двойным щелчком: взведен ударник револьвера.
Акцент у чужака был анханский.
Кто-то еще сказал спокойным тоном: - Сядьте. Оба. Рядом с девицей.
Я застыл в начале последней лестницы, шепнув: - Вот дерьмо.
В конце коридора виднелось окно. Я уже поворачивался, представляя, как лечу в переулок, с четырех или пяти метров, когда услышал: - Его вообще здесь нет.
Пратт говорил с отчаянием: - Он поел, сменил одежду и ушел снова - дела с Рыцарем Аэдхарром - не знаю, какие именно...
- Да хватит, Ястреб, - сказал спокойный голос. - Нет нужды. Пока что. Свистун?
- Засек.
- Что вы делаете? Что это за штука?
- Не беспокойся.
Голос Свистуна: - Итак. Фримен Шейд точно покинул нас?
- Ну, не совсем, - сказал Пратт, будто засыпая. - Я это выдумал, боясь, что вы, парни, ему навредите. Или еще что.
- Пратт? - Голос Кравмика был полон удивления. Женщина сказала: - Лессер, что ты делаешь?
- Ох, да ладно, - отвечал Пратт. - Это хорошие ребята. Точно.
- Согласен, - сказал Ястреб. - Мы хорошие люди. А теперь молчите. Все.
- Эй... - Пратт заговорщицки понизил голос. - Вы знаете, где он сейчас? Реально?
- Ага, - ответил Тихоня. - Знаем. Мы его друзья.
- О, хорошо. Всегда хорошо, когда вокруг друзья.
Застыв на площадке, я вовсе не чувствовал дружелюбия.
Профессионально наложенные Чары. По крайней мере один револьвер. Трое в холле, один из них тавматург. Вполне возможно, один в резерве у входа и еще парочка в переулке. С чем-то потяжелее. И Дымная Охота в городе.
- Пратт, давай поднимемся в его номер. Свистун, со мной. Ястреб, следи за гриллом и девушкой.
- Я? - Ястреб казался скорее удивленным, чем рассерженным. - С вами было бы интереснее.
- Если он обойдет нас, используй их. Девушку.
- А ему не все равно?
- Иногда он становится сентиментальным. Особенно с хорошенькими.
- Я сам чувствую себя с ней сентиментальным...
- Не снимай штаны. Она не доживет.
- Я могу по-быстрому...
- Ага. Если будет время, попользуемся вместе. Чур, я первый? Свистун, идем.
Я завел руку под куртку, вытащил автомат и очень осторожно снял предохранитель. Держа большую пушку у бедра, пошел вниз.
Иногда становлюсь сентиментальным. Особенно насчет людей, трудом зарабатывающим на жизнь. Миловидные они или нет.
Слева, за перилами: Кравмик сидел, горбясь, около Итралл Пратт, закрывая ее крошечную фигуру огромным плечом. Дальше была дверь в кухню. Напротив в небрежной позе стоял бледный юнец из ночного клуба, весовая категория перышка - черные приглаженные волосы, стройное и, похоже, тренированное, тело облачено в бархатный дублет и брючки под широким плащом. В руках ничего. Расслаблен.
Ястреб, стрелок.
В середине холла: Пратт, лампа в руке, лицом к лестнице, он заметил меня, лицо осветилось вполне искренней улыбкой узнавания. Рядом был еще один тощий тип, долговязый, лысоватый, брылы щек висят как у бульдога, на нем охотничья "разгрузка", вся в карманах, между пальцами вьется нить, поблескивает драгоценный камень.
Свистун. Тавматург.
И в полуобороте к ступеням стоял главный, левая рука вытянута, указывая дорогу Пратту: побольше, солиден как боксер полутяжелого веса, голова выбрита и блестит как махогоновая, тоже в складчатом дублете, но небрежно расстегнутом; не брюки - штаны, которые казались бы нормальными в темном переулке, но даже при свете лампы Пратта они привлекали глаз знатока. Толстая кожа, накладные пластины на лодыжках и бедрах, складки на коленях, местами прошиты проволокой - ничто против пули или булавы хриллианца, но способны остановить небольшие клинки - я готов был спорить, что поддевка под дублетом скроена подобным же образом. Ведь такой стиль предпочитали Серые Коты, выходя на "красную работу". Или бывшие Коты, перешедшие в наемники.
По имени его не называют. Тихоня. Отдает приказы. Правую руку не видно.
От этого стоило ожидать фокусов.
Еще шаг вниз, и Пратт, по природе хороший человек, разразился искренним восклицанием: - Эй, а вот и он!
- Эй, а вот и я. - "Автомаг" холодил тонкий хлопок брюк. - Давайте не будем глупить.
- Звучит разумным планом. - Тихоня не шевелился. Даже не моргнул. - Ты первый.
Еще шаг вниз. - Гражданские могли бы уйти. Ха?
- Может, и могли бы, - согласился Тихоня, - если бы так решил я. А раз так хочешь ты, я предпочту иметь их рядом. По крайней мере, пока не увижу обе руки.
- Ты первый.
Плечи вздернулись. - Да легко.
Тихоня повернулся и поднял пустые руки. Кружевные рукава не давали увидеть запястья и даже часть ладоней. И, естественно, рукава на предплечьях неестественно оттопыривались.
- За такие клинки в рукавах тебя вобьет в землю любой рыцарь.
Он снова пожал плечами, кивнул в сторону двери. Из темноты за порогом доносилась вся та же медная дробь стрельбы. - Рыцари заняты.
- Ага. В том и проблема. - Я сделал еще шаг. - Мы все же можем разойтись, не оставив трупов.
- Трупов? - Пратт глядел то на меня то на Тихоню, все сильнее волнуясь. - Что такое тут...
Свистун сказал: - Тихо. Не беспокойся.
Пратт расслабился. - О, о. Да. Забыл, вы же все друзья.
- О да. - Свистун крутил в руках камень. - Мы друзья.
Тихоня прищурился. - Твои руки так и не вижу.
- Ага. Признателен за приглашение, но...
- Думаешь, это приглашение?
- Если бы вы пришли меня убить, но болтали бы.
- Убить тебя - это план Б. Лучше перейдем к плану А-с-половиной. Ты идешь с нами. Тихо-мирно. Или в хорошем обществе, или в мешке.
- Люблю, когда тихо-мирно. - Я умею играть вежливого, когда очень нужно. - Всегда за мир.
- Так идем.
Я не пошевелился. - И куда же?
- Саймон Феллер желает получить удовольствие от твоего общества. Настоятельно желает.
- Феллер? - Я испытал их, перейдя на английский. - Знаете, хотелось бы услышать пару слов от самого мистера Ф...
Он ухмыльнулся типа "Какого хрена?" и посмотрел на друзей. - Ты слишком много болтаешь, - ответил Тихоня по-английски. С бруклинским акцентом. - А мы пришли не болтать. - Он хихикнул, иронически поклонившись. - Простые ребята на работе, понял? Служба доставки.
Я вернулся к вестерлингу. - Заключим сделку.
Он тоже. - Не думаю. - Похоже было, он привык к вестерлингу и не испытывал затруднений.
В отличие от меня.
- Снаружи Дымная Охота, - начал я. - Мы же не хотим встретить ее на улицах? Подождем здесь. Все мы. Когда рыцари позаботятся о Дымной Охоте, я пойду с вами в "Черный Камень" и повстречаюсь с Феллером. Тихо-мирно.
А когда эти усиленные Богом мерзавцы ворвутся сюда и найдут вместо сонных постояльцев хренову тележку вооруженных актиров, кем я окажусь? Плохим пророком. Но счастливым пророком.
А мучил бы меня стыд, если бы Тиркилд, Кайрендал и сама Ангвасса Хлейлок узнали, что я не могу заняться порученным делом, ибо уведен на прием к Волшебнику страны Оз? Не уверен, и проверять не особо хочу.
Но так просто тут дела не делаются.
Тихоня покачал головой. - У нас график. Когда рыцари успокоят Охоту, будет слишком поздно.
- Слишком поздно? Для чего?
- Не успеешь понять, умник.
- Я сделал хорошее предложение. Подумайте.
- К чему?
Я вздохнул. - Этот чертов график ценнее ваших жизней?
- Может, и нет. - Тихоня ухмылялся. - Но ценнее их жизней. Ястреб?
- Эгей. - Под блестящей черной шевелюрой открылась блестящая белая улыбка. - Хочешь фокус?
- Не особо.
Правая рука Ястреба размылась, менее чем за мгновение ока обзавелась большим черным револьвером, дуло повисло в дюйме от красивой головки Итралл.
Кравмик бессловесно зарычал и попытался подтащить ее ближе.
- Давай, - согласился Ястреб. - Тебя застрелю первым.
Я опустил плечи. - Фокус отличный.
- Кто спорит?
- Ты быстрый парень.
- Быстрее ты не видел.
- Быстрее всех был Берн. Святой Берн, называют его сейчас. Может, слышал, что с ним случилось? - Я кивнул в сторону бывшего Кота. - Или спроси его. Он знает. Может, был там.
- Древняя история, старикан. Из иного мира.
Я посмотрел на ухмыляющегося киллера. В те годы ходил в коротких штанишках. Рожден после того, как отсюда ушли Черные Ножи. Или чуть позже. Древняя история. - Догадываюсь.
- Посмотрим же на твои руки.