Напророченной настоятелем шипастой двери не было вовсе. Вход в домик преграждала занавесь из ракушек и речных камешков, нанизанных на множество спутанных нитей. Я озадачилась, чей же голос мог померещиться тому, кто подошел к жилищу колдуна, но так и решился пересечь порог: настоятель говорил, что тот послушник вернулся белее мела и наотрез отказывался признаться, что же именно ему сказали. По всей видимости, там было что-то насчет неразумности тех, кто собирается мародерствовать в доме колдуна, где может оказаться все, что угодно: почему-то именно глас собственного здравого смысла в этом городе вызывал у всех неподдельный ужас.
Но запутанная и грязная занавеска на особо грозный вид не претендовала, так что я, собравшись с духом, откинула ее в сторону и шагнула внутрь.
Половица у входа отозвалась душераздирающим скрипом, больше походящим на человеческий стон. Я замерла на одной ноге, не решаясь поставить вторую, и попыталась оглядеться.
Тесная комнатка оказалась доверху забита жутковатым на вид барахлом. В дальнем углу стояла статуя темнокожего мужчины, опирающаяся на палку; у его ног лежали две курительные трубки и пучки трав. Стены покрывали рисунки, выполненные где мелом, где углем, а гдеи вовсе болотным илом. Ближе ко входу обнаружился колченогий столик, усыпанный чьими-то клыками, синими перьями, высохшими водорослями и гнутыми монетками, ни одна из которых не была похожа на найденный артефакт. Центром композиции служил выбеленный змеиный скелетик с причудливо разделенной надвое нижней челюстью, но сей анатомический изыск занимал меня недолго.
На кривоватых полках вдоль стен громоздились непрозрачные бутыли и банки, плотно закрытые крышками. На каждой красовалась надпись, сделанная явно впопыхах неаккуратным почерком покойного.
Чьи-то имена.
- Никакой он не колдун, зачарованно уставившись на бутыли, вникуда сказала я. Звук собственного голоса действовал успокаивающе. Онбокор был. Тогда какая еще, к чертям, погнутая монетка выпуска предыдущего года? Разве все не должно быть по-другому?
Сказалаи поспешно замолчала. Появилось назойливое ощущение, будто статуя темнокожего мужчины уставилась прямо на меня и чего-то ждет.
Чтобы поскорее избавиться от этой иллюзии, я пересекла комнату и остановилась перед полкой, пытаясь разобрать написанные на бутылках имена. Буквы чуть расплылись, и из-за того, что нанесены они были прямо на рисунки, разобрать удалось всего одно, но и этого хватило, чтобы в животе сжался тугой ком ледяного ужаса. Как же там чувствовал себя почтенный настоятель?..
За спиной раздался тихий перестук ракушек. Я вскрикнула и обернулась, выпустив бутыль из рук. Та с гулким звуком упала на пол, но так и не разбилась.
На пороге стоял мертвец.
Не неупокойник, как мне с перепугу показалось вначале, тех отличали темные пятна на коже и жуткие бубоны на шееа серокожий человек с остановившимся взглядом.
От неожиданности я тоже застыла на месте, судорожно соображая, что же делать. Помочь зомби уже нельзяон сам уйдет в землю, когда развеется заклятье бокора, но никак не раньше; и в какую сторону драпать, если монетка на него не подействует, а мертвеца оставили сторожить дом?! Хотя тогда бы он неотлучно торчал возле входа
Мертвец любовно поправил занавеску и прошел мимо меня, как мимо пустого места, к лестнице на второй этаж, заваленной хламом настолько, что я ее сначала и вовсе не заметила. В руках зомби тащил поднос с бутербродами и бокалом какого-то вина. Когда он скрылся из виду, я опрометью бросилась на веранду, но остановилась на полпути, беспомощно оглянувшись на бутыли с именами.
А ведь не исключено, что, когда я вернусь, настоятеля уже не будет в живых что же полагалось делать в таком случае? Разбить бутылку? Не будет ли только хуже?
Так меня и застал вернувшийся зомбизастывшей перед полкой, в нерешительности переступающей с ноги на ногу. Не обращая на меня внимания, мертвец поднял уроненную бутыль, бережно отряхнул и поставил на место. Я нервно дернулась, но он уже развернулся и направился к выходу, механически выполняя все, что ему приказал уже покойный хозяин.
- Стой, пискнула я не своим голосом и испуганно шарахнулась назад, когда он вдруг замер посреди движения. Но, похоже, ему всего-навсего велели приносить еду бокору и следить за порядком в доме Где колдун хранил записи?
Зомби продолжал невозмутимо стоять спиной ко мне. Я нервно сглотнула.
- Отведи меня туда, где твой хозяин хранит записи, рискнула яи сама же вскрикнула, когда мертвец резко обернулся и печатающим шагом направился наверх.
Я сделала несколько глубоких вздохов, чтобы комната перестала плыть перед глазами, и пошла следом, сама себе поражаясьна что же я готова ради денег.
Лестница вела на чердак, захламленный еще пуще основной комнатки; зато здесь все-таки обнаружилась лежанка изо мха, возле которой громоздились подносы с уже испорченной едой, и столик с высохшей чернильницей и ворохом бумаг. Сверху лежал незапечатанный конверт и неоконченная записка с одной-единственной фразой: «Вы похоронили его без савана!». Остальные бумаги оказались рецептами мазей и микстур и счетами от трактирщика с Краевой улицы. Никаких подробных инструкций к монетке не прилагалось.
Я схватила записку, перечитала ее и беспомощно огляделась, силясь вспомнить, что же это все мне напоминает. Зомби стоял неподвижно, раскаленным взором уставившись в стену.
- Без савана, вслух проговорила я, и мертвец вдруг вздрогнулно тотчас снова застыл.
Я осторожно отступила назад, прижимая к груди записку. Зомби не двигался. Тогда я все-таки закричала и скорее помчалась прочь, громко шлепая босыми ногами по болотной грязи и поминутно оскальзываясь, от души сопереживая всем тем, кто предпочел понапридумывать небылиц, лишь бы не соваться в дом колдуна.
Но через минуту крадучись вернулась и забрала бутыль с именем наставника. И лишь потом припустила со всех ног, едва услышав тяжелые шаги на лестнице.
Паникане лучший стимулятор для памяти, и о содержании записки я начала соображать, только когда оказалась за крепостными стенами и уже пыталась отдышаться, поминутно оборачиваясь, ожидая увидеть за собой серого мертвеца. Он вовсе не выходил из дома, но иррациональный страх упрямо твердил, что зомби рядоми оттого остановиться я рискнула только на границе освященной земли.
- Без савана, повторила я, тихо сползая по спасительной ограде храма. Похоронили без савана нахцерер! наконец вспомнила я. И, пискнув от страха, бросилась во внутренние помещениясамо собой, с черного хода, хоть и пришлось намотать лишний круг. Против некоторых привычек оказался бессилен даже бродячий мертвец с украденной душой.
* * *
Я опоздала.
Это было понятно уже по одному только выражению лица Раинера, встретившего меня на пороге черного хода.
- Наставник начал было говорить брат Раинер и заметил в моих руках бутыль с кривоватой надписью. Что за?..
- Душа, буркнула я, невольно потупившись под пронзительным взглядом храмовника. Колдун украл его душу, пока был жив. Видимо, чуял, что добром вся эта история с чумой для него не закончится, даже если он и не заразится.
Раинер нахмурился. Я приготовилась выслушать уже знакомую отповедь про ведьм и, на всякий случай, драпатьно десятник отлично помнил, что я не испытывала никакого дискомфорта от нахождения на «святой» земле, и переживал вовсе не из-за этого.
- Но ведь его казнила толпа, а не Храм!
- А ему-то об этом откуда было знать? Он просто обезвредил предполагаемого противника, брякнула я и поспешно заткнулась.
Не положено грязным (да и отмытым, по совести, тоже) нищенкам знать слова вроде «предполагаемый противник», как, впрочем, и про кражу души. А уж про чтение надписей на бутыли и говорить нечего, что уж теперь
Но Раинер на мою оплошность не обратил никакого внимания, только беспомощно оглянулся назад, в темноту коридора, откуда еле слышно доносился ритуальный плач по покойному. А потом собрался с духом и спросил:
- Еще можно что-нибудь сделать?
Со мной давно не говорили в таком тонесловно я разбиралась в чем-то если не лучше, чем собеседник, то хотя бы на том же уровне или, по крайней мере, вообще имела мозги. Это вызывало на откровенность куда эффективнее любых храмовых пытоки, кажется, благополучно опровергало последнее.
- Максимумзомби, но я не умею. То есть, я могу его поднять, но не знаю, что делать дальше, растерянно созналась яи поняла, что вот теперь точно ляпнула лишнего. Что-то в позе Раинера резко изменилось, хотя он так и не сдвинулся с места, но теперь все в нем просто кричало о том, что в десятники храмовых отрядов производят отнюдь не за красивые глаза.
- Ты училась у колдуна? вкрадчиво поинтересовался храмовник.
Я отступила назад, беспокойно мотая головой и судорожно прижимая к груди бесполезную уже бутыль.
- Я да я я спохватилась, пытаясь заглушить подступающие к горлу рыдания, но таившуюся последние дни тихую истерику было не остановить. Да что ты вообще понимаешь?! неожиданно даже для себя взвыла я сквозь хлынувшие слезы, но, когда удивленный напором десятник шарахнулся от вопля, сама кинулась к нему. Просто потому, что он был теплый и восхитительно живой. У него там мертвееец быыыл!..
Связи с женщинами в Ордене не запрещалисьочень сложно запретить что-то подобное толпе пышущих тестостероном и адреналином мужиков, регулярно сталкивающихся с ордами неупокойников и прочей нежити, но резко осуждались. Те, кто изъявлял желание хоть немного продвинуться вверх по сложной лестнице храмовой иерархии, в обязательном порядке приносили обет безбрачия.
Раинер, похоже, тоже произнес клятву, чтобы получить звание десятника, и оттого изрядно растерялся, застыв столбом. Утешать истерящих женщин его определенно не учили, но от острого чувства нарастающей неловкости я угомонилась сама и поспешно отстранилась, пока нас никто не увидел.
- К артефакту никаких инструкций не было, пробормотала я, потупившись. Только записка. Вот.
Брат Раинер благодарно ухватился за повод сменить тему, но содержимое записки его изрядно озадачило.
- «Вы похоронили его без савана», без выражения прочитал десятник и недоуменно нахмурился. Ну и что?
Уже потускневшая картина светлого будущего расцвела новыми красками, и я заинтересованно заломила бровь.
- Понимаешь, что это значит? вкрадчиво спросила я.
Раинер глянул куда-то поверх моей макушки и обреченно вздохнул.
- Что сейчас ты будешь торговаться, как базарная баба, безо всякого уважения к покойному, уверенно предположил он.
Но до моей совести предсказуемо не достучался.
- Я пролезла за этой запиской через все болото в дом колдуна, хмуро напомнила я. И стащила ее вместе с душой твоего наставника прямо из-под носа у зомби. И артефакт вам тоже принесла я. И реагирует он опять-таки только на меня. Однако все, что я до сих пор получила, это потеря собственного статуса среди нищих. Скорее всего, мне придется снова начинать с обыска трупов под городской стеной, мрачно просветила я десятника. А мне ведь уже почти позволили попрошайничать на второй улице от центра. Так напомни мнео каком уважении я сейчас должна думать?
- Попрошайничать, говоришь? насмешливо приподнял брови Раинер. Знаешь, я ведь видел, что было у тебя в рукавах.
Я раздраженно отмахнулась. Объяснять ему, всю жизнь прожившему в тепле и свете, разницу между дневными и ночными попрошайками? Пытаться донести мысль, что отнюдь не всем позволено греться на солнышке на ступенях храма, где так много жалостливых прихожан? Что чужаков не любят нигде, и Нищий кварталне исключение? Для него ведь все мы на одно лицо
- Храм выплачивает мне десять дием, безапелляционно заявила я, и я объясняю, что имел в виду бокор.
- Десять? нахмурился брат Раинер. С наставником ты договаривалась о восьми!
- Тогда у меня еще не было его души, мрачно напомнила я. И я не знала, с чем придется столкнуться.
- А что нам дадут твои объяснения? предусмотрительно поинтересовался Раинер. И откуда тебе вообще знать начал было он и запнулся, уставившись на зеленую расписную бутыль. Погоди-ка. Где тебя учили читать?
Я упрямо скрестила руки на груди. Страшно уже не было, словно внутри расплавился какой-то предохранитель.
- Храм платитя говорю, отчеканила я. Одиннадцать дием. И мне позволяют беспрепятственно покинуть город.
- А лошадь тебе не подогнать?! возмутился Раинер.
- Я не умею ездить верхом, неприязненно ответила я, сделав вид, что не распознала сарказм. И еще мне нужна бумага, подтверждающая ваши обязательства, прежде чем я все объясню.
- Город заражен чумой, попытался достучаться до здравого смысла храмовник. Его никто не может покидать до окончания эпидемии. Приказ короля. Храм не может взять на себя обязательства, противоречащие ему.
Здравый смысл на стук не отозвался.
- Я не заражена.
- Я тоже, развел руками Раинер. Пока что. Но никто не может быть уверен, что все обойдется.
- Я в принципе не могу заразиться, хмыкнула я. Прививка.
- При что? удивился десятник. Да кто ты такая? Какие силы могут
Это, наконец, заставило меня опомниться.
- Забудь, со вздохом перебила я его. Какие бы это ни были силы, больше они никому не помогут. Ладно, раз вы не можете позволить мне уехать, то обеспечьте мне неприкосновенность, что бы я вам ни сообщила. И чтобы никаких воплей в духе: «Ведьма!»или: «Да откуда этой грязной бабе знать?!».
По лицу брата Раинера можно было сказать, что он как раз разрывается между двумя вариантами воплей и необходимостью срочно сложить костер, но героически сдерживается во имя памяти о почившем наставнике, который уже выдал мне огромный кредит доверия.
- Надо полагать, ты скажешь что-то крайне неблагопристойное, хмыкнул он, наконец. А подтверждение твоей правоты мы получим?
- Я останусь в городе, сказала я. Могу даже дать расписку, что не улизну через пробоину в стене. Права я или нет, видно будет по числу вновь заболевших после того, как вы выполните э-э нужный ритуал. Но он вам чертовски не понравится, честно предупредила я.
Десятнику уже не нравилось.
Но в городе бушевала болезнь, люди лишались верыи умерший настоятель не добавлял храму авторитета.
- Нужно созвать синод. Я еще могу заплатить тебе, но обещать неприкосновенность или нетрешать высшим чинам, сказал Раинер и уставился на меня так, будто я была в этом виновата.
Синод проводился в огромном помещении, по виду больше всего напоминавшем бывший конференц-зал. Обилие витражей должно было создавать таинственную атмосферу размытого многоцветия и легких отсветов на лакированном дереве церковных скамей и рельефных узорах на стенах; но зарядивший не на шутку дождь накрыл город серыми сумерками, и в зале царил унылый полумрак. Тусклый свет тонких храмовых свечек превращал морщинистые лица епископов и сотников в жуткие маски, расчерченные черными полосами теней.
Я подозревала, что и сама выгляжу не лучше. Тут, понятное дело, новым кафтанчиком положение не исправишь.
- Итак, нарушил тишину один из младших епископов, ты утверждаешь, будто тебе известно, что делать с чумой, сказал он и скривился. За его фразой последовала пауза, в которой так и не прозвучало: «Светлейшие умы Ордена и всех храмов страны трудились над лекарством долгие месяцы, но могут лишь виновато развести руками над новыми и новыми могилами. А теперь являешься ты, девка, в одежке с чужого плеча и туповатой растерянностью на физиономии, и утверждаешь, что знаешь, как излечить чуму, унесшую столько жизней?!»
Но передо мной сюда вызывали брата Раинера, и, похоже, его рассказ о растаявшем неупокойнике впечатлил если не всех, то многих. Иначе меня бы и слушать никто не стал.
- Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить ее распространение. Я не стала никого обнадеживать. Но те, кто уже заболел, не исцелятся.
В огромном зале мой голос заполошно метался эхом и по-детски дрожал. Епископов явно не впечатлило.
- И взамен за это ты хочешь, конечно же, денег, чуть презрительно усмехнулся тот же епископ. «Мелочная душонка!»почему-то так и не сказал он.
- А вы на моем месте непременно попросили бы о прощении всех грехов? прорвало меня. Годы терпения и смирения отнюдь не способствовали этому самому терпению и смирению, а епископ определенно был не так страшен, как ходячий мертвец с душой в бутылке, хотя робкий голосок здравого смысла подсказывал, что это впечатление весьма обманчиво. Брат Раинер, должно быть, уже изложил вам события позавчерашнего вечера. Артефакт, на который так рассчитывал Орден, активируется только мной.