«Какая дерзость! Да как ты смеешь, греховная смертная, так говорить с синодом?!»ясно обозначилось на обращенных ко мне лицах, хотя так и не прозвучало в зале. Но я и без того почувствовала, что перегнула палку.
- Я всего лишь женщина, лишенная поддержки семьи. Но я еще надеюсь прожить достойную жизнь, «что не так-то просто сделать без денег», мысленно закончила я и смиренно опустила взгляд, но никого этим не провела.
Младший епископ неприятно сощурился. Непроизнесенное окончание фразы в озвучивании не нуждалось, и мне стало не по себе. Новый настоятельлысый старик с бельмом на левом глазубросил вопросительный взгляд на епископа, и тот, помедлив, отодвинул на край стола храмовую расписку с большим синим гербом. Быть младшим ему явно оставалось совсем недолго.
Я быстро пробежала текст глазами, пока члены синода страдальчески морщились и перешептывались, мечтая вывести на чистую воду нечестивца, научившего женщину читать. Я прервала этот разговор, деловито кивнув, и спрятала бесценный свиток за пазуху. Младший епископ проводил его взглядом и немедленно произнес:
- Итак?
Я огляделась и стащила свободный стул. Разговор предстоял долгий, и страдать из-за чьих-то там предрассудков яныне почтенная горожанка с приличным капиталомрешительно не собиралась.
- Полагаю, вы никогда раньше не сталкивались с нахцерерами? вежливо поинтересовалась я, усевшись на стул, и сложила руки на коленях, как примерная прихожанка.
- Нет, скупо покачал головой настоятель.
- Это покойник, с готовностью пояснила я. Чаще всего нахцерер просто лежит в могиле и грызет свой саван, а потомсобственную плоть. Семья такого мертвеца очень быстро заболевает и гибнет, иногда попутно заражая соседей и друзей, но чаще всего ими болезнь и ограничивается. Однако если покойника похоронить без савана, то он восстает из могилы и рыщет по округе, сея чуму на всех, без разбору.
- И ты знаешь, где этот нахцерер сейчас? быстро среагировал младший епископ.
- Понятия не имею, честно призналась я. Зато я знаю, что делать, когда вы его найдете.
- Мы? переспросил епископ, приподняв левую бровь. Что-то в выражении его лица подсказывало, что правильный ответ на этот вопрос«Нет, конечно».
- Вы, любезно повторила я. Ваши боевые отряды. Добровольцы из города. Но уж никак не одинокая беззащитная женщина.
«Выжившая на самом дне, куда не всякий храмовник сунется?! безмолвно вопияли скрывшиеся под густой челкой брови младшего епископа. Испепелившая на месте неупокоенного колдуна и потом еще и пролезшая в его дом, чтобы протащить через все болото бутыль с чужой душой и записочкуза восемь дием?!»
- Я могу помочь с поисками добровольцев и сообщить некоторые указания, кого искать, сдалась я под его пристальным взглядом. Нахцерерами становятся умершие необычной смертью или погибшие первыми в эпидемию. И еще этого мертвеца колдун знал. Возможно, присутствовал на похоронах. И не исключено, что хотел за него отомстить, потому и украл душу прежнего настоятеля.
Настоятель нынешний сделал вид, что страшно скорбит по этому поводу.
- От чумы первым умер сын мельника, нахмурился младший епископ. И его совершенно точно похоронили в саване. Но сам мельник и его жена умерли через три дня, а больше родственников в городе у них и не было.
- Это было после казни колдуна? уточнила я, машинально потянувшись к вороту, где спрятала погнутую монетку.
- До, поправил меня настоятель. Толпа сожгла его, когда эпидемия пошла по городу. Люди думали, что это все из-за него, и с его смертью болезнь прекратится.
Я покрутила в руках монетку. Все правильно, второй такой же в его доме не было.
Но монетки высыпали на стол и старательно разложили решками вверх, будто выискивали что-то среди них
- Что ж, цинично хмыкнула я, тогда вам однозначно понадобятся добровольцы. Не исключено, что нахцереров двое.
Глава 3 Храм и дети Мертвого квартала
Идея найти добровольцев вне храма имела большой успех среди священнослужителей.
В Нищем квартале дома строились по типично тангаррской схеме: каждый последующий этаж чуть выдвигался вперед относительно предыдущего, так что мансарды противоположных зданий едва ли не смыкались друг с другом. Промозглый осенний дождь на улочку почти не попадално и сухо здесь тоже не было.
Каменные стены, густо поросшие темно-зеленым мхом, уходили вверх, упираясь в пролеты вторых этажей. Ноги чавкали по щиколотку в густой грязи. Между зданиями оставались узкие, отсыревшие в вечном полумраке проходы, в которых не разминулись бы и два человека. На входе в квартал запах помоев и нечистот казался невыносимым до дурноты, но десяток шагов впереди обоняние милосердно отказывало, затихало, смятенное наплывом жутковатых впечатлений. Здесь, в Нищем квартале, не было ни барских ливневок, ни канав, ни даже дворников. Местных жителей это ничуть не смущало, и они как ни в чем ни бывало продолжали выплескивать содержимое горшков и ведер прямиком из окон. Они уже давным-давно ничего не чуяли, но меня выдавал вовсе не запах.
Чистая и целая одежда, пусть и явно с чужого плеча, здесь выглядела настолько неуместно, что за мной сразу за поворотом начали следить грязные, оборванные соглядатаи. Один попытался было запустить руку ко мне в карман, но я схватила его за запястье и от души обложила по матушке. Ничего серьезнее предпринимать не стала, отлично понимая, насколько важны в нашем ремесле здоровые руки, и соглядатаи растерянно перемигнулись и поотстали, удивленные таким сочувствием от чужачки.
Я стиснула зубы и ускорила шаг. После мытья в храме я выглядела вызывающе ухоженной для трущобного квартала, но поделать ничего не могла. Новый настоятель оказался куда более осторожным и недоверчивым, чем прежний. Мне и так пришлось убить все утро на уговоры и клятвы, чтобы просто выйти за ограду, и я торопилась закончить свои дела прежде, чем новые мои хозяева решат, что их добыча что-то задерживается.
Постепенно дома становились все ниже, кое-где встречались деревянные новостройки из посеревших, остро пахнущих сырым гниением досок. Улочка сузилась так, что протискиваться приходилось боком. Соглядатаи бесшумно скрылись в щелях между домами, не рискуя соваться дальше без приглашения.
Самое сердце Нищего квартала, куда никто не забредал случайно. Возле крепостной стены, на крохотном пятачке, с трех сторон отгороженном заброшенными халупами, одиноко горел нещадно дымящий костер. Сидящий возле него оборванец лениво помешивал веткой варево, булькающее в почерневшем от гари котелке. На меня он демонстративно не обращал внимания, пока я не заговорила первой.
- Я к Старшому, нервно сглотнув, сообщила я.
- Нет его, флегматично поведал оборванец, не отрывая взгляда от котелка.
- Есть, напряженно ответила я, слишком хорошо знакомая с местными обычаями. И я себя выкупаю.
Ветка, неприятно булькнув, скрылась в буром вареве (держу пари, это только улучшило его вкус). Оборванец дико завращал глазами и нырнул в сторону, прячась за покосившейся стеной заброшенной хибарки.
Груда тряпья в стороне от костра недобро зашуршала и зашевелилась, являя свету лохматую голову и широкие, мощные плечи, какие меньше всего ожидаешь увидеть у уличного нищегоно Старшой никогда и не попрошайничал сам. На то у него были сотни городских юродивых и еще большепришлых, которых сразу определяли в ночные.
Сначала заспанное и сильно обветренное лицо повернулось к костру. Красноватые ноздри коротко дрогнули, пытаясь уловить запах варева, но, похоже, не преуспели; а потом негласный хозяин Нищего квартала медленно поднял мутноватый взгляд, и мои внутренности свернулись ледяным клубком: на шее Старшого набух темный бубон. Поворот головы явно дался ему нелегко, и обветренное лицо искривила болезненная гримаса.
С тем изворотливым уличным псом, каким я видела его в последний раз, этот умирающий мужчина имел критически мало общего.
- И что ты можешь предложить, живая? еле прохрипел Старшой. На его лбу выступила испарина. Сноваденег?
- Больше у меня ничего нет, честно ответила я.
- А зачем они мне сейчас? Старшой хрипло расхохотался, на мгновение став похожим на себя прежнеговечно с улыбкой, видящим что-то светлое и забавное в любой безнадеге. У меня защемило в груди. Почти все наши или заражены, или мертвы. Подожди еще месяц, живая, и, если останешься на этом свете, будешь свободна и без выкупаНищий квартал вымрет!
- Я знаю, тихо сказала я.
- Тогда зачем пришла? насмешливо спросил хозяин Нищего кварталасловно надеялся, что издевки помогут мне встретить его грядущую кончину без сожалений.
Я упрямо сжала губы.
- Ты спас меня, когда меня выбросили умирать, взял к себе. Научил выживать, и я я запнулась и опустила взгляд, но все же продолжила:И я выжила. И понимаю, что теперь моя свобода стоит денегпотраченных на меня. Что бы ни произошлоя в долгу перед тобой.
- Верно, усмехнулся Старшой. Только что мне теперь долги? А вот ты рисковала, живая, придя в Мертвый квартал!
Я вздрогнула, услышав новое имя привычных трущоб, и обреченно вздохнула. Образование, смекалка и пародия на жизненный опыт всегда пасовали перед крысиными инстинктами Старшогодаром что единственная наука, которую он осилил, была наукой выкручиваться и жить дальше.
- Мне нужна помощь нищей братии, созналась я. Храм готов оплатить
- Храм?! хищно прищурившись, перебил меня хозяин Нищего квартала. Оплатить? Живая, ты слышала, о чем я говорил? Что нам, мертвым, эти чистюли на своем пьедестале? Любой нищий в этих трущобах готов убить их просто за то, что они до сих пор живы! И убил бы, если б только я позволил! он зашелся надсадным кашлем, хватаясь за шею.
- Вы хотите мести? искренне удивилась я. До сих пор я была уверена, что у меня начнут требовать то «волшебное лекарство», благодаря которому я умудрилась не заразиться, будут искать чудесное избавление от болезни. Но Старшой, как обычно, оказался мудрееили отчаялся куда сильнее, чем хотел показать.
- Мы хотим жить, оскалился он. Но жизнь ты нам не предложишь, верно, белянка?
Я прикусила губу и покачала головой, стараясь скрыть предательски заблестевшие от слез глаза, но все же сказала очевидное:
- Если бы был хоть какой-то способ, Храм уже давным-давно принялся набивать мошну, спасая знать и купцов. Но они так и не нашли ничего умнее, чем запирать людей в домах и молиться, чтобы зараза не пошла дальше.
Это прозвучало до того кощунственно, что в любом другом районе города меня бы безо всяких угрызений совести забили камнями. Но в Нищем квартале цинизм правил бал, и подобные изречения были позволены даже женщине.
По крайней мере, его женщине. Пусть и бывшей.
- Эк заговорила, криво усмехнулся хозяин Нищего квартала. А мне вот одна птичка напела, что ты теперь сама одна из них
- Птичка? Я недоуменно приподняла брови, судорожно соображая, кто из Нищей братии мог подслушать мой разговор с покойным настоятелем. Ночные к Храму не суются, дневные давно ушли подсчитывать выручку кто-то из мальчишек, его сыновей?
Но пока я вспоминала, из ближайшего сарая к костру вышвырнули весьма потасканного и явно побитого брата Раинера. От яркого света храмовник прищурил только правый глазлевый надежно заплыл, и без того превратившись в щелочку, но, похоже, все-таки уцелел. Судя по тому, что Раинер распластался в грязи и не спешил подниматься, иначе, как чудом, такое везение было не назвать.
Я обреченно закрыла лицо ладонью.
- Я же сказала, чтобы за мной никто не смел ходить!
Десятник насупился и промолчал, зато Старшой зашелся лающим смехом. Из сарая подобострастно подхихикнули. Я тяжело вздохнула и заговорила:
- Меня действительно принимают в Храм. Временно. Оттуда и деньги на выкуп, и одна просьба. Этот красноречивый кивок головой в сторону храмовника, даже не пытающегося подняться, потащился за мной по собственной воле. Охраны со мной не отправляли.
- Итак, ты полезла в их драный Орден, еще не выкупив себя? хитро прищурился Старшой, и я незамедлительно ответила точно таким же взглядом, ясно предвещающимс меня и лишнего медяка не получат.
- Еще не долезла, просветила я. Церемония принятия состоится завтра. А сегодня я пришла возвращать долги.
Старшой снова захохотал и махнул рукой.
- Валяй. Только вот где ты нашла целую диему, живая?
- Диему?! возмутилась я. Выкуп за ночную всегда был десять куполов!
- Десять за тебя, благосклонно кивнул хозяин Нищего квартала и снова закашлялся, кое-как выдавив:И девяносто за чистюлю. Или оставишь его мамаше Жизель?
Раинер честно промолчал, не портя намечающиеся торги за его шкуру, но заметно дернулся и съежилсяне иначе, знакомство с любвеобильной мамашей Жизель он уже свел и скорее предпочел бы попрошайничать у крепостной стены, чем продолжать общение с почтенной работницей Мертвого квартала.
- С каких это пор обычный храмовник ценится больше обученной ночной?! Пять куполов! внесла я щедрое предложение. Десятник возмущенно вытаращил правый глаз, но сдержался.
- Его дружки дадут двадцать, усмехнулся Старшой. Только пока ты еще за ними пробегаешьмало ли что
Можно было согласиться на более чем трехкратное понижение цены, но я не была бы собой, если бы не предложила:
- Пятнадцать за чистюлю и еще сорок от храма за то, что Нищая братия прочешет городское кладбище в поисках могилы с мертвецом без савана.
- Зачем это Храму нужно, чтобы кто-то мародерствовал на погосте? мгновенно насторожился Старшой.
- Да им кто-то сказал, что чуму сеет неупокойник, которого похоронили без савана, сделав лицо попроще, сообщила я. У Раинера от удивления приоткрылся-таки левый глаз, и я старательно не смотрела в его сторону. И если его найти и положить какую-то особую монетку под язык, то он прекратит.
И больше никто не заболеет? тут же уточнил хозяин Нищего квартала. Из тех, кто сейчас здоров?
Я грустно улыбнулась и кивнула.
Уточнять, не выздоровеют ли больные, Старшой не стал.
Раинер заметно прихрамывал на правую ногу и досадливо морщился при попытках рассмотреть что-то слева от себя, но, по всей видимости, сильно не пострадал. Я уверенно лавировала по узким улочкам Нищего квартала, медленно, но верно выводя десятника к цивильной части города.
- Почему ты не сказала, откуда Храм узнал про нахцереров? тихо спросил он, изо всех сил стараясь не отставать.
- Потому что это Нищий квартал, хмыкнула я, не оборачиваясь. И если здесь начнутся вопли про «на костер ведьму!», остановить их будет некому, сколько бы там Храм ни платил.
- Мне казалось, этот главный к тебе хорошо относится, осторожно заметил Раинер.
- У него на это были все причины, отрезала я, не желая выслушивать вежливые догадки вокруг да около.
Десятник споткнулся, выдавая, что на него умирающий Старшой произвел не лучшее впечатление, но вместо ожидаемого: «Да как тебя угораздило?!»спросил все же о другом:
- Почему тогда он требовал еще и денег?
Я все-таки обернулась, уже открыв рот, но наткнулась на незамутненно-честный взгляд. Раинер спрашивал безо всякой задней мысли, искренне не понимая, как можно требовать платы со своей женщины за то, что она предложила способ спасти хотя бы здоровых.
Подобных взглядов я тоже не видела ужасно давно, а потому честно ляпнула:
- Потому что я не оправдала его надежд на двадцатого по счету сына.
- Родила дочь?
Вопрос он задал с таким же честным и открытым лицом, и я заподозрила, что в храме их специально тренируют выводить на откровенность привыкших к совершенно другому обращению людей, но почему-то все равно призналась:
- Я вообще не могу понести.
И быстро прикусила язык, потому что здесь, где предназначение женщины было безальтернативным и весьма однозначным, среднестатистическая реакция на подобное признание варьировалась от «В храм бегом, Темным Облаком помеченная!» до «На костер ведьму!» (то есть была еще более однозначной, чем собственно предназначение), и замолчать мне стоило минутой ранее.
Если уж Старшой, при всем его лояльном отношении к чужим странностям и заскокам, отставил меня сразу же, как убедился в бесплодности своих стремлений, то чего ждать от истово верующего храмовника?..
- Не отчаивайся, сказал Раинер и мимолетно коснулся моего плечано тотчас убрал руку, опомнившись. Небо милостиво, и у всех есть шанс. Помолись в женском крыле, попроси
Я начала давиться смехом. Учитывая уровень медицины, доступной в Нищем квартале, Небо действительно было ко мне милостиво. Но он ведь не об этом говорил где их таких делают, идеалистов светлых?..