- А ты мне вообще пятнадцать куполов должен! сообщила я ему, не дослушав рекомендации.
Брат Раинер замолчал на середине проповеди и до самого храма выглядел до того обескураженным, что я подспудно, каким-то безальтернативным женским чутьем поняла: он тоже не знал, с чего его потянуло на разговор.
* * *
Старшой сдержал слово, и уже через два дня к храму прибежал его младшенький с благой вестью: Нищая братия нашла подозрительную могилу.
Дождь все шел и шел, то усиливаясь и яростно барабаня по серым надгробиям, то утихая до унылой мороси; жирная черная земля превратилась в топкую жижу, в которой вязли босые ноги: новые сапоги было ужасно жаль, и я оставила их в Храме. Десяток священнослужителей с хмурым Раинером во главе по поводу обуви так явно не переживал, но месить кладбищенскую грязь от этого было ничуть не легче.
Что делать со злосчастной монеткой, синод спорил до хрипоты. Упокоить нахцерера, чья семья давно мертва, или смиренно ждать, пока жители Нищего квартала или храмовники найдут в бесчисленных братских могилах того самого мертвеца без савана? Несмотря на нехватку рук и состояние отчаянной, бессильной паники, охватившей вымирающий город, погибших старались хоронить с соблюдением всех положенных обрядовпусть и в одной общей яме, но одетых и отпетых. Искать того, о ком писал колдун, можно было до посинения; да и угроза неупокойников никуда, увы, не делась, хоть и получила приемлемое, с точки зрения синода, объяснениев виде кривых полок с бутылями в доме бокора. Я здорово сомневалась, что колдун действительно нуждался в крысах-зомби и упорно охотящихся на них даже после смерти кошках, но предпочла не нагнетать обстановку раньше времени.
Город затопила вторая волна ненависти к магии, в Храме собирались на ежедневные молитвы все, кто мог до него дойти, но ситуации это, понятное дело, никак не исправило.
Все решил непомерно шустрый младший епископ, когда я смутно вспомнила что-то про отрубание нахцереру головы и варку оной в уксусе; в эффективности методы я была не слишком-то уверена, но святоша незамедлительно вцепился в идею, как клещ в собачье ухо, и выдал вполне жизнеспособный план.
Пока неизвестно, кем же был похороненный без савана, монетке самое место под языком сына мельника. Где его искать, все в курсе, а во избежание самоуправства горожан вокруг могилы должен круглосуточно дежурить десяток храмовниковесть тут один на примете, а смену ему потом подыщут. Когда найдут второго нахцерера, голову первого приготовят со всеми кулинарными изысками, о каких я вспомню; а монетка понадобится, чтобы обезвредить бокорова знакомца.
Вооруженный лопатами десяток Раинера план активно не одобрял, но деваться ему было некуда.
Могила мельникова сына обнаружилась на самой окраине кладбища; рядом высились покосившиеся, второпях воткнутые в землю надгробия его родителей. Дальше шли братские захоронения, в которых, невзирая на погоду, добросовестно рылись серые фигуры нищих, явно рассчитывающих если не на поживу прямо сейчас, то на благодарность Старшогопотом. На меня они демонстративно не обращали внимания. Куда больший интерес у них вызвали храмовники с лопатами, и из-за сплошной стены дождя вынырнул тощий мальчишкаодин из немногих оставшихся в живых сыновей хозяина Нищего квартала, тихо шмыгнул за соседнее надгробие и притаился, по старой привычке собирая сведения для отца. Я думала, что он струхнет, когда могилу раскопают, но Старшой растил достойных преемников.
Зато у меня заметно тряслись коленки.
Гроб еще не достали, а из него уже вполне отчетливо, несмотря на дождь, доносилось увлеченное чавканье. На лицах храмовников явственно читалось желание немедля сменить специализацию и рвануть в паломничество куда-нибудь на восток, куда чума еще не добралась. Младший член отряда, всю дорогу зубоскаливший и, к неудовольствию десятника, строивший мне глазки, притих и с суеверным ужасом уставился на подгнивающую крышку гроба.
Раинер еле заметно усмехнулся и подошел ближе ко мне.
- Лопатыв сторону, приготовить молитвенники и клинки! Бланш, готова?
Я обреченно дернулась и помотала головой, вцепившись в монетку обеими руками.
- Открываю! предупредил Раинер и бесцеремонно потащил меня к изголовью. От страха я даже не успела сообразить, что происходит, а когда спохватилась, протестовать было уже поздно. Десятник бросил быстрый взгляд на своих людей, проверяя готовность (мою бы проверил!) и всадил лом в щель, с треском высадив крышку.
Нахцерер надсадно заорал, вытянув тощую шею, и попытался выбраться наружу. От его крика у меня волосы встали дыбом. Я с испуганным писком кинула монетку в разинутую пасть и шарахнулась назад, но запнулась и упала на соседнюю могилу, своротив надгробие.
В небо ударил столп радужного света. Мертвец испустил совсем нечеловеческий, отчаянный вой и рухнул обратно, царапая костлявыми пальцами собственную глотку. По окрестным надгробиям заплясали жуткие тени острых кривых зубов.
- Руби голову! тоненько завопила я, едва разобравшись, в чем дело.
Ничего рубящего в руках у Раинера не оказалось, но удар ломом по горлу, по крайней мере, прервал мертвецкий вой.
- Руби голову! повторил десятник, и ближайший храмовник легко соскочил в могилу и одним движением перерубил нахцереру шею, даром что освященный клинок казался таким небольшим и изящным.
Крови не было. Еле справившись с подгибающимися коленями, я подошла ближе и подобрала со дна гроба погнутую медную монетку, стараясь не смотреть на перекошенное криком, осунувшееся лицо мертвеца. Из-под изорванного зубами савана зазмеилась, сползая вниз, дешевая цепочка с бронзовым солнцем. Я зачарованно уставилась на него; а потом нервно сглотнула и подняла глаза на бледного десятника.
Что пошло не так? нарочито спокойно уточнил Раинер, оттеснив меня от гроба. Один из храмовников деловито поднял за волосы отрубленную голову и сунул в мешок.
- Это была не та монета, нервно сглотнув, отозвалась я, заранее представляя истерику по поводу «Не верьте женщинам!» в храме.
Но Раинер не спешил рубить сплеча.
- То есть как не та? переспросил он. Свет был тот же, как тогда
Я помотала головой и неожиданно для себя осела в грязь, безуспешно пытаясь подавить всхлипы.
- Не та, тихо повторила я. Эту он готовил для второго
Раинер, убедившись, что голову спрятали, а тело, перевернув, начали заново закапывать, осторожно обнял меня за плечи. В жесте не было никакой чувственностипросто поддержка, но я все равно сначала воспротивилась, напрягшись, как уличная кошка, которую пытаются взять на руки. Раинер, не настаивая, отстранился, и тогда я сама привалилась к его боку.
- Смотри, постепенно успокаиваясь, заговорила я и вынула обычный тангаррский медяк, ловко прокатив его меж пальцев. На решке, окруженная рельефными солнышками с трех сторон, одиноко красовалась единица. С обратной стороны гордо задирал нос покойный настоятель. Вот эта монетка вполне могла обезвредить сына мельника. А эта во второй руке возник погнутый «артефакт»: все та же единица, но на заднем плане тонкой вязью тянутся непонятные письмена, а с другой стороны поджимает упитанную лапу породистый петух с изумительно объемным хвостом, годится только для самого бокора и его беспокойного друга. Понимаешь?
Прежде чем перейти к догадкам, Раинер укоризненно посмотрел на первый медяк, и я, смутившись, вернула монетку в его кошель.
- Хочешь сказать, что второй нахцерернеосвещенный Небом? предположил десятник, удовлетворившись возвращением медяка. И утихомирить его может только эта колдовская монета?
- Это, конечно, только предположения, задумчиво кивнула я. Но, если я правильно помню, на столике в его хижине не было ни одной тангаррской монеты, а он явно что-то выискивал может, как раз медяк для мельникова сына?
Раинер нехорошо прищурился.
- Значит, он знал про обоих! И ничего не сказал ни градоправителю, ни настоятелю
- Может, просто не успел, пожала плечами я и поежилась. Дождь охотно забирался за шиворот, и от ледяной сырости не спасал ни любезно предоставленный храмовником бок, ни его рука, плотно обнимающая за плечо.
- Ладно, добродушно усмехнулся Раинер. Идем обратно. Нам еще голову варить.
Я кивнула и резко обернулась, уловив краем глаза движение где-то в сторонено сына Старшого уже и след простыл.
Что ж, может, хозяин Мертвого квартала и придумает что-нибудь, чтобы сохранить своих детей, кто знает
Глава 4 Голова и тело
Лично ко мне умные мысли приходили в самый неподходящий момент.
На востоке смущенно розовела полоса солнечного света, наконец-то почтившего своим присутствием отсыревший город. Из крошечного окошка чужой кельи открывался не слишком обширный вид, но небо вроде бы прояснилось, и можно было рассчитывать, что хотя бы сегодня обойдется без дождя.
- Раинер! Ну Раинер же!
Десятник оторвал бессмысленный взгляд от кусочка неба под потолком, проморгался, сгоняя остатки сна, и сфокусировался на мне. Я неловко переступила с ноги на ногу, на всякий случай еще придерживая хлипкую дверь его кельивдруг все-таки придется драпать? Но Раинер только подскочил и потянул тощее одеяло на плечи.
- Ты что здесь делаешь?!
- Тебя бужу, призналась я, завороженная этой внезапной стыдливостью.
Десятник зажмурился, сел и потер лицо ладонью, откинувшись спиной на стену кельи. Одеяло он все-таки отпустил, и оно благополучно сползло до пояса, но ничего крамольного мне не открылосьвсе та же нижняя рубаха, ветхая и застиранная, с грубой шнуровкой у ворота.
- И зачем? До побудки еще уйма времени тебя никто не видел?
Вообще-то я специально выждала, чтобы ежечасный патруль скрылся за поворотом, и только потом вышла в коридор, но от пакостной улыбки не удержалась.
А, ты переживаешь, что думают братья по вере про твой обет?
- Уже нет, обреченно вздохнул Раинер. Наверняка весь монастырь твердо уверен, что я его нарушил дня этак два назад, просто настоятель слишком занят для воспитательных бесед с личным составом. Так зачем ты меня разбудила?
- Смотри, я устыдилась и поспешила перейти к делу. Все неупокойникина самом деле зараженные чумой зомби, так? И полный их список можно составить, если кто-нибудь еще раз сходит в хижину бокора и перепишет имена с бутылок
- И ты решила стребовать еще денег под сей поход? усмехнулся храмовник.
Для человека, знакомого со мной меньше недели, предсказывать мои действия ему удавалось слишком хорошо.
- Если придется идти самойстребую, все-таки подтвердила я, но увести себя с курса не дала. Но я сейчас не о том. Гранд ведь тоже восстал. Вряд ли он сам запер свою душу в бутылке.
- Вот зараза, выдохнул Раинер и подался вперед. Так бокоров тоже двое?! То есть было двое
- Точно, невесело усмехнулась я. Где-то в городе есть еще один дом с изумительной коллекцией кухонной посуды с крышечками, и, если нам нужен полный список жертв, нужно найти его.
Десятник задумчиво покачал головой.
- В городе эпидемия. Люди запираются в домах, почти никуда не выходят и никого не впускают. Мы ведь не знаем, жил ли второй бокор один или с кем-то еще хотя тогда другой жилец наверняка догадывался бы о его занятиях сказал он и уставился на меня широко раскрытыми глазами.
Я ответила таким же ошалелым взглядом, но решительно тряхнула головой.
- Нет, это уже отдает паранойей. Остановимся на том, что бокоров было двое.
- Допустим, не стал спорить Раинер. Но этой сногсшибательной новостью ты могла поделиться и с синодом. Зачем будить меня?
Для человека, знакомого со мной меньше недели черт. Кажется, я рановато записала его в послушные валенки. За обескураживающей честностью пряталась лисья наблюдательность, превращающая его прямолинейность и открытость в отличный инструмент по завоеванию чужого доверия.
Применять его десятник не стеснялся.
- Я подумала, старательно подбирая слова, заговорила я, кого могли похоронить без савана? Горожане всегда следят за соблюдением обрядов, и, кроме того, если бы у Гранда была возможность участвовать в организации погребения, уж он бы озаботился сделать все, как положено.
- Мы не знаем, покидал ли колдун город, медленно сказал десятник. За ним никто не следил, а жил он за стеной и мог уйти в любой момент куда угодно.
Я поморщилась. Раинер явно понял мою неозвученную мысль, но не хотел признавать, что это может быть правдой.
- Второй бокор был неосвещенный, судя по монетке, и храмовые каратели не всегда сжигают до костей, как Гранда упрямо продолжила я.
- Я понял, перебил меня Раинер. А теперь прикинь, что будет, если город узнает, что в эпидемии чумы виноват храм, а не бокор.
- Ну, на некоторое время вы останетесь без пожертвований, а в отдаленных районах разгромят пару мелких святилищ, признала я. Но болезнь остановится, разве не это сейчас главное?..
- Храм никогда не останется виноватым! холодно оборвал меня десятник.
Я замолчала.
Да, я привыкла считать местных зашоренными мизогинистами, сдвинутыми на вере в светлое Небо и панически боящимися Темного Облака. На религию я смотрела со здоровым прагматизмом человека, выросшего в светском государстве и, кроме того, отлично понимавшего, что Облако было не Темным, а всего-навсего плотнымнад Хеллой такое уже лет триста висит, и ничего.
Но на Хелле любым фанатикам успешно противостояли маги. Шестьдесят процентов населения, в той или иной степени наделенные даром, были весьма весомым аргументом в вопросах религиозной терпимости. А здесь магов жгли на кострахи вполне успешно выдавали это за высшее благо: чем меньше становилось магов, тем светлее было Небо.
Попробуй я заикнуться об обратном, начни расшатывать столпы местного мировоззренияи храм первым забудет о выданном мне свитке с милостью синода. А если первой до меня доберется разъяренная толпа, то о храмовых карателях с их традиционным подходом к излишне инициативным женщинам я буду вспоминать с нежностью.
Раинер понял это куда раньше меня, и в беспорядках в отдаленных святилищах был заинтересован еще меньше, чем в моей смерти. Оттого и не спешил поддерживать не то что мои идеидаже разговор.
Что ж, он оценивал ситуацию куда более точно и полно. Ради его реакции я сюда и пришла, разве нет?
Но мне все вспоминалась безрассудная надежда в глазах умирающего Старшого, когда тот услышал о возможности спасти своих детей.
- Нищая братия перероет все кладбище и проверит каждый труп, сказала я наконец. Нас их много, и все верят, что кого-то еще можно спасти. Рано или поздно город узнает, что нахцерера на погосте нет, и до мертвецкой в Соборе додумается любой. А если приказать остановить поиски, горожане взбунтуются и перекопают все сами. Они слишком напуганы.
Розоватый солнечный свет рисовал на стене яркий клин, будто нацелившийся на дверь. В коридоре послышались шаги, и десятник затаился, как мышь. Я дождалась, пока они затихнут в отдалении, и констатировала:
- Труп придется подбросить. Я ожидала бурю возражений, но Раинер только кивнул так задумчиво, будто уже сам обдумывал, как бы это сделать. Нужно придумать, как попасть воодушевившись, начала я.
- в твою келью до побудки, перебил меня Раинер. И не вздумай говорить настоятелю, что ты задумала, если хочешь жить! Обсудим все после того, как разберемся с опасностью быть застуканными в одной келье на рассвете.
«Все-таки переживаешь за свои обеты?»едва не спросила я, но вовремя прикусила язык и, осторожно выглянув в коридор, прошмыгнула вдоль стены к выделенному мне закутку.
Раинер остался в келье, но четверть часа спустя я увидела его во внутреннем дворике, мрачно обливающегося холодной дождевой водой из бочки. У него зуб на зуб не попадал, и моя физиономия, выглядывающая в щель между ставнями, вызвала только страдальческую гримасу.
Я быстро присела, чтобы не мозолить ему глаза, а потом и вовсе ушла из кельизавтракать.
В общей храмовой столовой кормили куда как скромно. Прежний настоятель, должно быть, держал для себя где-то отдельную кладовую с едой, потому как у него на завтраке жидких каш и плохо чищеного лука я что-то не заметила. В качестве приправы к основному блюду шли десятки косых взглядов поверх грубо сколоченных столов. Храмовники считали, что девка в их святая святых оскорбляет Небо и сбивает с пути, отвлекая от расправы над неупокойниками, а любители строить догадки презрительно косились еще и на Раинера.