Много работы? спросил он.
Потеряла счет времени. Мели улыбнулась, будто извиняясь, и убрала за ухо выбившуюся прядь. Просто хотела разобраться немного, но программа опять дала сбой, пришлось возиться, даже вычислительный узел перегружали, а теперь уже утро
Утро. Где-то там, в лесу, над водами озера клубится туман, медленно тает под лучами рассвета. Небо разгорается, ночные звери прячутся в норы, исчезают в ветвях и под корнями. Одна за другой начинают петь птицы. Мир просыпается.
Адил. Мели поднялась из-за стола, подошла. Ты не расскажешь, что с тобой?
Ее голос звучал сейчас так нерешительно, тихо.
Если бы не война, они могли бы встретиться как обычные люди. Адил заметил бы ее на улице, возле медицинской школы или на скамейке с книгой, и не смог бы пройти мимо. Они гуляли бы в парках столицы, сидели в кафетех самых, из старых фильмов. Адил дарил бы ей цветы, а она улыбалась бы, радостно и смущенно.
Но если б не война, может, он никогда бы ее и не встретил.
Что-то с моими показателями? спросил Адил и невольно посмотрел на мигающую панель на стене. Какой из этих огоньков связан с якорями в его теле? Может быть, этот, синий? Нужна стабилизация?
Нет, нет! Мели поспешно мотнула головой. Показатели отличные! Просто я подумала, что тебя что-то беспокоит, ты как будто сам не свой последний месяц
Адил закрыл глаза, прислушался к себе. Бессонница, тревога и странные мысли, но стоит ли о них рассказывать кому-то, тем более Мели? Нет. Незачем перекладывать это на нее. Он справится сам.
Наверное, просто устал, сказал он. Если что-то со мной будет не так, я расскажу.
Глава 7. Чистая смерть
1.
Наверх шли молча.
Повязка, на этот раз чистая и пахнущая мылом, давила на веки, отсекала свет. Чарена не пытался открыть глаза, шел, доверяя слуху. То и дело чужая рука тяжело ложилась на плечо, толкала направо, налево, вперед. Эша крался рядом, его шелестящая поступь тонула среди людских шагов. Чарена пытался понять, где Ники, ее ли ботинки стучат впереди, уверено и звонко.
Сперва под ногами был камень, потом захрустел песок, а под конецзаскрипели деревянные ступени. Все, как по дороге вниз, только в обратную сторону. Но Чарена знал, что их ведут к другому выходу.
Путь, вдоль которого они шли, был чуть иным, ветвился в толще холма, сиял по-другому и тянулся на восток. К столице.
Воздух менялся с каждым шагом. В затхлую сырость подземелий вплетался степной аромат, будоражил мысли, заставлял дышать глубже. А потом и вовсе налетел порыв ветра, хлестнул по лицу. Впереди засмеялась Ники, а Моряк сказал:
Ну вот, пришли.
Не дожидаясь разрешения, Чарена освободился от повязки.
Солнце уже взошло. Сияло сквозь дымку над неровной линией горизонта, преломлялось в каплях росы. Туман плыл по земле, скользил меж высоких стеблей, но уже таял, становился прозрачным. Эша нырнул в его волны, показался, исчез снова, побежал кругами, ловя запахи, ища звериные и людские следы.
Ники поежилась, обхватила локти ладонями. Мотнула головой, ветер терзал ее волосы, швырял на лицо. Обычный, холодный ветер, не тот, что бушевал вчера ночью в четырех стенах.
Спасибо, что помогли, сказала она Моряку, и Чарена повторил вслед за ней:
Спасибо.
Моряк покрепче запахнул куртку, перевел взгляд с Чарены на Ники.
Не передумали? Если что, мы бы вам нашли дело. Вздохнул, не услышав ответа. Вижу, не передумали. Ну, удачного пути. И раздобудьте все-таки амулет, а то ведь так опасно.
Амулет? Или почудилось, перепутались слова нового языка, а Моряк говорил совсем про другое? Вчера человек с гудящим коробомКардтоже спрашивал про амулет, но спрашивал на лхатони.
Но думать об этом сейчас было не время.
Моряк кивнул на прощание и, вместе со вторым провожатым, скрылся в зарослях у подножия холма. Путь задрожал, отозвался эхом: да, вошли в пещеру, идут вниз, вниз, по ступеням, по сыпучему склону, к железным дверям, к лязгающим засовам.
Чарена опустился на колени, коснулся земли. Листья травы распластались под его ладонью, остались на коже росой и соком. Было тихо, лишь шептал ветер, и гудел проснувшийся жук. Чарена закрыл глаза.
Пути откликнулисьтотчас, будто ждали, когда же он позовет. Вспыхнули, и, ярче чем прежде, он увидел живую сеть, пронизавшую землю. Тонкие нити, искрящиеся, несмелые, так далеко от столицы! Но и этого будет достаточно, ему хватит сил.
Проси, пели пути, мы исполним!
Он вскинул руку и начертил в воздухе знак льда.
Восторг взорвался в сердце, раскололся морозными иглами, и в тот же миг пути загремели, полыхнули, воплощая волю Чарены. Сжали в объятиях подземное убежище, сомкнулись бушующим кольцом. Мгновение, и каждая капля воды в пещерах, каждая капля крови в жилах людей, масло в машинах и горючая смесь, обернулись льдом. В глубине холмов все застыло во власти холода, сияющего, прозрачного. Превратилось в совершенный, чистый мир, но лишь на миг, а потом рассыпалось мириадами кристаллов.
Чарена открыл глаза и поднялся.
От земли веяло стужей. Эша запрокинул голову и завыл, коротко, негромко. Ники взглянула на него, потом на Чарену и отступила на шаг.
Зачем? спросила она. Кьоники, зачем ты это сделал?
Чтобы не отходилине отделялись, объяснил Чарена. Он наклонился, подобрал упавший рюкзак. Тот тоже был холодным, впитал отголосок заклятий. Не отделялись от империи.
Но они же нам помогли! Ники сжала кулаки, взглянула на него снизу вверх. Чарена прислушался, но ветер не изменился, остался прохладным и тихим. Накормили нас! Дали тебе карту!
Да, кивнул Чарена. Помогли. Поэтомучистая смерть. Они хотели чистую смерть.
Какой же ты дурак! Ники топнула ногой и отвернулась. Злилась или хотела скрыть слезы? Теперь нас точно заметят, такое нельзя не заметить. Нужно уходить, скорее!
И устремилась вперед, поспешно, едва не срываясь на бег. Эша в два прыжка нагнал ее, и Чарена пошел следом.
Снова попытался различить, не кружит ли над Ники горячий вихрь, полный ярости и страха, но не почувствовал даже дальнего дуновения.
Твой ветер, сказал Чарена, вчера был, сейчас его нет.
Я не умею им управлять, ответила Ники, не оборачиваясь. Не смогла научиться. Ни на что не гожусь, поэтому меня и держали в дурке.
Он хотел расспросить, кто держал ее в плену и зачем. Должен был узнать об этом. Хотел объяснить, что в столице легко пробудить свой дар, нужно лишь прислушаться к голосу земли и голосу души. Хотел сказать: я приведу тебя к сердцу империи, к перехлесту путей, и ветер тебе покорится, и больше ничего не нужно будет бояться.
Но мысли путались, а слова разбегались. Он слишком много сил оставил позади, у холма, ставшего могилой врагам империи.
2.
Дождь не прекратился.
Чаки надеялся, что выберется из пещер и увидит ясное небо, но над головой нависла мутная пелена. По поникшей траве молотили капли, ботинки вязли в раскисшей земле. А ведь вчера было так солнечно! И утром.
Около вездеходов уже натянули навес, под ним толпились военные, гудели и щелкали приборы. Чаки передернул плечами, холодная вода пробралась за ворот, и направился к людям. Шел по хлюпающей грязи и поломанным стеблям, старался ни о чем не думать. Смотрел, как дождь бурлит на стеклах машин, как дрожат белые и красные ленты, отгородившие холм.
Если внимательно разглядывать все вокруг, то воспоминания о боли тускнеют. Да, утренний всплеск ударил наотмашь, даже на ногах не удалось удержаться. Но в первый раз, что ли?
В первый. Такого еще не случалось. Бывало больно, и в глазах темнело, но всегда удавалось собраться, вызвать дежурных в ближайшей башне, объявить тревогу или сверить данные. А в этот раздаже шевельнуться не было сил, будто задавило ледяной лавиной в горах. Хорошо еще и Сеймор, и Бен оказались в комнате, рядом.
И как быстро все прошло. Бен, конечно, сказал, что помогли лекарства, но раньше они действовали слабее. Чаки сумел поехать вместе со всеми, спустился в убежище сепаратистов. Вслушивался в магию. Повсюду блуждало ее недавнее эхо, затмевало все вокруг. Чаки даже Сеймора и Бена едва чувствовал, а ведь они были совсем рядом. Словно шум в эфире, забивающий все сигналы, такие следы оставило это колдовство. Безжалостные, острые следы. Если долго слушать, то кажется, что надышался алмазной пылью.
Что за чушь лезет в голову! Алмазной пылью нельзя дышать.
Чаки нырнул под навес и сказал:
Сканди пройдется там еще раз, запишет показания.
Что ж, Сеймор кивнул и забарабанил пальцами по кожуху переносной радиостанции, давайте подсчитывать наши потери. Бен!
Тот подошел. Его волосы посерели от воды, и сам он казался поблекшим, усталым. «Что за психопат это сделал, сказал Бен, когда все подтвердилось. Столько людей умерло».
А что бы с ними было иначе? Тюрьма, эксперименты в лаборатории? Но все лучше, чем смерть. Одних, может, лет через пять бы и выпустили, других бы просто сразу сослали. Кто-то из них заговорил бы, сдал всю сеть, вывел на другие ячейки и базы. А теперь до них не добраться.
Мы потеряли агента, сказал Чаки. Опознать невозможно, но раз он не вышел на связь, значит, был там, внизу.
Сеймор кивнул и вновь принялся отстукивать все тот же мотив. Откуда эта мелодия, из старого фильма?
Мы потеряли возможность выйти на главный штаб сепаратистов, сказал Бен. Чаки только теперь заметил у него в руках листы бумаги, исчерченные именами и датами. Вот что хуже всего.
Это точно, согласился Сеймор, благодарности и повышения больше не ждем.
Чаки засмеялся вместе с нимв самом деле, сколько они обсуждали это повышение, даже Адил о нем говорил! И все теперь, такой провал.
Да ничего смешного. Бен вздохнул, оглянулся на холм, опоясанный яркими лентами. Уже известного врага не смогли поймать, зато теперь появился новый, и ничего о нем не знаем. А тем более сейчас
Ты проверил кандидатов? прервал его Сеймор.
Еще в пути они составили список. Маг с таким уровнем дара незамеченным остаться не мог, категория четыре плюс, выше просто не бывает. Еще и стихийный уклонсколько таких людей? В республике только двое.
Оба служили в боевых частях, до недавних пор считались на передовой чуть ли не живыми оберегами. Один и до сих пор на фронте, но прикован к инвалидному креслу, магия не защитила от прямого попадания. А второй уже два года как лежит в психушке, все время под успокоительными, даже от экспериментов с ним отказались.
Ну и, конечно, в Альянсе были такие люди. Один точно.
Проверил, сказал Бен и встряхнул исписанными листами. Не появлялись они тут, ни один, ни второй.
А если бы появлялись, не остались бы незамеченными. Любая башня отследила бы издали, а Чаки узнал бы их даже по отголоску, даже по слабому следу. Ведь у каждого дара свой вкус, свой звук, услышишьи не перепутаешь, нужно только вспомнить, где встречал эту магию прежде. А тех двоих Чаки видел много раз. Запомнил, как и всех сильных магов республики.
Но ведь и сегодняшняя вспышка была ему знакома.
Или нет?
Что если это фантомные воспоминания, первые признаки бреда? Дашь им волюи поглотят сознание.
Чаки понял, что отвлекся, не расслышал, о чем говорит Бен, уловил лишь последние фразы:
не смогли бы пересечь границу, а даже если бы смогли, их бы заметили. Разве что
Разве что в альянсе все же изобрели амулет, экранирующий магию? Сеймор сощурился, тряхнул головой. Не понять было, шутит или нет. Конечно, разумнее всего предположить, что это кто-то из альянса, у нас почти нет их образцов. Но если они могут так спокойно пробираться
Нет, нельзя молчать, решил Чаки. Даже если схожу с ума, надо рассказать.
Я такую магию уже чувствовал. Он отвернулся, чтобы ни с кем не встречаться взглядом, махнул в сторону холма. Больше месяца назад, вспышка возле лаборатории, в лесу. Помните?
Но там был природный выброс. Голос Бена звучал удивленно. А здесь явно намеренный удар!
Да, согласился Чаки.
Дождь с новой силой застучал по брезенту навеса, мир снаружи помрачнел, потерял очертания. Будто размытый снимок под струями воды.
Знаешь что, Сеймор хлопнул Чаки по плечу, заставил повернуться, мы здесь все доделаем, а ты поезжай и отдохни. Считай, что у тебя до утра выходной. Только не напивайся особо, а то мало ли что.
Ладно, кивнул Чаки.
Может, и правда нужно просто отдохнуть.
3.
До города они добрались лишь к вечеру.
Сперва идти было легко, Ники шагала впереди, не оглядывалась, а Эша отбегал и возвращался, кружил в поисках опасности. Солнце поднималось над холмами, указывало путь, но ветер хлестал все неистовей, и вскоре небо скрылось под сизым пологом туч. А потом обрушился ливень.
Чарена догнал Ники и больше не отставал, не давал ей убегать вперед. Дождь грохотал, земля менялась, становилась неверной и топкой. Вода текла по волосам, по лицу, одежда промокла насквозь. Ни грома не было, ни всполохов молний, лишь серое марево и потоки ливня. Ники то шла молча, то ругаласьнепонятными, резкими словами, то вдруг принималась смеяться, говорила: «И зачем мы сушили все, вымокли сразу!» Чарена вспомнил тогда про карту, неужели тоже промокла? Но ткань заплечного мешка была словно промасленная, вода стекала, не просачиваясь внутрь.
Затем из свинцовой высоты донесся звук, далекий, нарастающий стрекот. Ники замерла, запрокинув голову, воскликнула: «Прячься!» И схватила Чарену за рукав, повлекла за собой.
Бежали недолго, до огромной каменной глыбы, привалившейся к склону холма. Обтесанные временем руины или расколотая скала? Чарена не разобрал, нырнул в убежище вслед за Ники. Не успел удержать Эшу, тот метнулся прочь, стремясь увести за собой угрозу.
Стрекот становился все громче, металлический, жесткий. Так хотелось выглянуть, увидеть, что за машина рассекает небо, какие заклятья несут ее. Но Чарена сдержался, сидел не шелохнувшись и вслушивался в гул, удаляющийся, приближающийся. Один круг, второй, третий. Ники зажмурилась, вцепилась в руку Чарены, но сама едва ли замечала это. Вокруг нее дрожал горячий воздух, от одежды поднимался пар.
Но шум стал тише, а потом и вовсе растворился за шорохом дождя. Эша скользнул под камень, встряхнулся, разбрасывая капли, и коротко зарычал. Ники кивнула, открыла глаза.
Больше никто не пытался разглядеть их с высоты. И на земле никто не встретился, ни путников не было, ни скота, безлюдный край, тонущий в непогоде. Небо медленно светлело, дождь превратился в тусклую морось, но холод по-прежнему пробирал до костей. Одежда липла к телу, в ботинках хлюпала вода, просочилась сквозь трещины в резиновой подошве. В такой дождь лучше идти босиком, но Чарена не разувался, сперва не хотел останавливаться даже на несколько мгновений, а потом и вовсе ни о чем не думал. Просто шел сквозь водяную взвесь, ежился от холода, оборачивался то к Ники, то к Эше и слушал пути. Тонкие дрожащие нити звенели, ветвились, вели вперед.
Когда вдали показались очертания разрушенного дома, Ники сказала: «Я устала!», и побежала туда. Эша помчался за ней, а после приник к земле, крадучись обошел искрошившиеся стены, замер возле груды камней.
Чарена развязал рюкзак, достал флягу и завернутые в бумагу ломти хлебаподарок врагов империи. Задумался об огне, но даже в такое ненастье дым будет виден, может выдать. Ники взяла хлеб, но вдруг встрепенулась, сказала: «Подожди!» и полезла в сумку. Долго перебирала вещи, бормотала что-то, а потом вытащила прозрачный флакон. Вытряхнула на ладонь два белых кругляша, каждый не больше лесного ореха, и протянула один Чарене. «Это лекарство, объяснила она. Чтобы не заболеть. Только не раскусывай его, горькое. Запей водой!»
Мне нельзя болеть, так он хотел сказать. И тебе нельзя, и Эше, нам еще далеко идти. Только разве мою болезнь отгонят лекарства? Сколько их было, горьких отваров и сладких, дымящихся воскурений, тягучих смесей из меда и редких ягод. И только погребение и сон смогли одолеть болезнь, а никто из целителей не сумел, даже Карионна ничего не смогла сделать. Была она рядом в последние дни или только пригрезилась? Ведь как ни звал до того, не хотела перебраться в столицу.
«Что ты смотришь на него, Кьоники? спросила Ники. Давай ешь! Поможет, я точно знаю». Подняла флакон, взглянула на просвет и вздохнула: «Всего четыре штуки осталось. Ну ладно, может, раздобудем по дороге».
Чарена не знал, еда его согрела или белое лекарство, но после привала идти стало легче. Вскоре исчезла и морось, тучи отползли к южному краю неба, открыли закатное солнце. Оно окрасило багряным поникшую траву, вычертило длинные тенинеутомимые, шагающие к цели. Издалека донеслись протяжные гудки и знакомый шум поездов. Показалась дорогапустынная, без машин, лишь лужи и комья грязи.