- Я закончил свои дела, леди Скайворт, - сказал он, - и могу завтра выехать в Лестершир.
- Я поеду с вами, - ни секунды не раздумывая, ответила Люси.
-Ну... Вы думаете, это... нужно? - удивился детектив.
- Необходимо, - отрезала Люси. - Я выезжаю завтра утром. По ходу дела созвонимся, договоримся, где встретимся. Всего хорошего.
Не дожидаясь ответа, она нажала на кнопку отбоя. Поехать в Рэтби - это было лучше, чем бродить по дому и жрать себя с потрохами. Неизвестно, до чего можно додуматься, когда муж далеко, а прошлое грызет изнутри. Вот только Джин... А что Джин? Она же не собирается ходить с ним по лесам и по полям. В машине тепло, все необходимое возьмет с собой или купит по пути. Тем более что главная еда по-прежнему при ней.
Шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, но Люси никак не могла понять, с чем оно связано. Может быть, с этой поездкой? Ей грозит опасность? Или Джину?
Она поднялась наверх, взяла сына на руки, прислушалась к себе, вдыхая теплый детский запах.
Это был не голос, не слова, а смутное чувство то ли тревоги, то ли страха. Ощущение времени, утекающего сквозь пальцы, как сухой песок.
Да, определенно что-то должно было случиться! Что-то ужасное!
Прошлым летом гостившая у них дама, дальняя родственница Питера, считавшая себя экстрасенсом, рассказывала им со Светкой, что к предчувствиям и тревогам обязательно надо прислушиваться, они никогда не появляются просто так. Это сигнал из ноосферы, и если научиться расшифровывать такие послания, можно избежать многих бед.
Вспомнив ее рекомендации, Люси попыталась представить себе это предчувствие как нечто имеющее форму. Оно выглядело как шар из серого меха, который ровно пульсировал, словно дышал. Теперь ему надо было задавать вопросы и наблюдать за ним.
- Это связано с поездкой? - спросила Люси.
Ничего не изменилось, меховой шар продолжал ровно сжиматься и расширяться.
- Это связано со мной?
Шар задышал чаще. Да, ее это касается, несомненно. Но, похоже, не только ее. Теперь надо было идти, сужая круги.
- Это кто-то из моих родных? Наташка? Мама? Нет? Тогда Светка?
Шар увеличился в размерах и запыхтел.
- Твою мать... Светка и Тони, да?
Шар продолжал пыхтеть.
- А Питер?
Ничего нового. Значит, то, что произойдет, касается их четверых. Кто бы сомневался-то! Люси помедлила, последний вопрос задавать было страшно, но она решилась:
- А Джин?
Шар вспух и взорвался, разлетевшись мелкими брызгами.
- Господи... - прошептала Люси мгновенно пересохшими губами.
По-прежнему держа Джина на руках, она вышла на галерею и остановилась у портрета Маргарет.
- Знаешь, я ведь должна быть вам благодарна - всей вашей паскудной семейке, -сказала она, глядя прямо в нарисованные зрачки. - За Питера и за Джина. А тебе лично - еще и за Светку. И я благодарна, да. Но... Знаешь, наверно, для всех было бы лучше, если бы твой гнусный папаша умер от какой-нибудь чумы еще в подростковом возрасте. Я не знаю, что должно произойти или уже произошло, но почему-то мне кажется, что это намного хуже, чем если бы мы с Питером никогда не встретились.
Снизу раздался энергичный стук каблуков: Эшли неслась через холл, как молодая резвая лошадка.
- Завтра утром я уезжаю, миссис ОКиф, - сказала Люси. - С Джином. Не знаю, когда вернусь. Свои вещи соберу сама, а вы передайте миссис Уиллер, пусть соберет все для Джина.
[1] (англ.) лучший
6. Мусорная башня
- Почему я? И потом, не я ведь его уничтожила, а еврей-ювелир.
- Он был лишь инструментом, решение приняла ты, - покачала головой мать Алиенора. - Только прямой потомок может видеть призрак женщины, носившей кольцо, и разговаривать с ним. И только от этого призрака можно было узнать о том, что кольцо нужно уничтожить. Дьявол... - она снова покачала головой и медленно опустилась в кресло. - Дьявол не имеет власти над человеком, в душе которого горит божественная искра. Если, конечно, человек сам не отдает себя во власть темных сил. Чем больше он творит зла, тем слабее огонь в душе, и тем легче дьяволу завладеть им. Но даже дьявол не может внушить мысль совершить что-либо противное человеку. То, что он никогда не сделал бы сам, по своей воле. Вот поэтому брат или отец Маргарет по дьявольскому наущению могли бы снять с ее мертвого тела кольцо, отрубив палец. Но они никогда бы не уничтожили его -ведь это было бы противно их жадной натуре.
- К тому же дьяволу выгоднее было держать кольцо там, где его всегда можно найти, - добавил Тони. - Чтобы тебе не пришлось его разыскивать.
- И все-таки, почему я? У Маргарет было много прямых потомков.
Аббатиса уставилась своей черной дырой точно в то место, где я остановилась в своих хаотичных метаниях по покоям.
- Потому что другие потомки, как я поняла по твоему рассказу, либо были в родстве с ее убийцей, либо просто не появлялись в замке. И если до тебя никто не смог ей помочь, значит, сделать это могла только ты.
Логика выглядела какой-то до визга примитивной, но крыть было нечем. К тому же я вспомнила еще одну вещь, которая уличала во вранье сестру Констанс. Она сказала: я жалею, что отдала кольцо, может быть, стала бы призраком, и кто-то спас бы меня. Но у нее же не было детей? Или... может, были? Нет, точно нет. Тогда она не дожила бы до старости, умерла бы молодой.
- Вот же дерьмо! Прошу прощения! - Тони вскочил с кресла, страдальчески сморщившись. - Прошу прощения, мать Алиенора, просто...
- Что ты вспомнил? - она смотрела на Тони неподвижным взглядом, словно гипнотизируя.
- Питер... лорд Скайворт - он рассказывал, что побывал в вашем мире. Сразу после смерти своего деда. Он встретился с Лорой, сестрой той девушки, которой досталось кольцо. Кольцо Отражения. Узнал, что Присцилла выбрала любовь. И умерла после рождения ребенка.
- Это уже ничего не меняло, Энтони, - вздохнула аббатиса. - Все кольца стали уязвимыми, после того как Маргарет познала плотскую любовь, а в особенности -когда она родила.
- Но Присцилла - она тоже стала призраком?
-Да.
- Но что, если?..
- Остановись, Энтони! - властно прервала его мать Алиенора. - Все мои ответы порождают еще больше вопросов. Мне пора на вечернюю службу. Я много раз читала эту книгу, - она указала на фолиант ссохшейся рукой со скрюченными пальцами, - но память стала подводить меня, и что-то, возможно, я уже не помню. Я слишком стара, но мне предстоит прожить еще шесть лет, пока не подрастет девочка, которую сегодня привез опекун. Ей я передам кольцо и свою власть над обителью. Она тверда в вере и не желает чувственной любви. Опекун постыдно домогался ее, но не смог с ней справиться. Она сама захотела стать госпитальеркой.
- Но мы можем сами прочитать книгу, - сказал Тони. - Я знаю латынь.
- Латынь? - усмехнулась аббатиса. - Подойди сюда.
Тони подошел к столу, на котором лежала книга, я тоже подобралась поближе.
- Открой ее, - сказала мать Алиенора.
Тони послушно раскрыл книгу на первой странице. Она была исписана вязью, похожей на арабскую.
- Это язык Авесты[1]. Самое раннее персидское письмо, специально созданное для записи Гат[2]. Поэтому я буду переводить вам то, что здесь написано. Но это будет завтра. А сейчас вы можете пойти со мной на службу. Или отправиться отдыхать.
- Можно всего один вопрос, мать Алиенора? - спросила я. - Последний на сегодня?
- Хорошо, - кивнула она. - Спрашивай.
- Почему сестра Констанс сделала это? Почему поддалась дьяволу?
- Откуда мне знать? - чуть помедлив, ответила аббатиса. - Возможно, она не смогла смириться с тем, что ее жизнь бесконечно повторяется в Отражении. Хотя и знала об этом, принимая кольцо.
- Знала? - удивилась я. - Она говорила...
- Разумеется, знала. Все хранительницы в полной мере осведомлены о том, что их ждет. Разумеется, кроме Маргарет и тех, которые получили кольцо после сестры Констанс. Не сомневаюсь, что им ничего не было о нем известно, кроме того, что оно магическое.
Мать Алиенора встала, церемонно наклонила голову и медленно вышла. Тони, стоя у стола, задумчиво поглаживал переплет книги.
- Знаешь, до меня только сейчас дошло, что кольцо на самом деле не дает никакого счастья в любви. В том смысле, что не подает на блюдечке принца на белом коне, -сказала я. - Просто некоторые, уверенные, что принц обязательно будет, принимают за него бродягу на облезлой кляче. И не удивительно тогда, что счастье оказывается таким коротким.
- Эта девушка, Присцилла... Питер говорил, она умерла от рака, - возразил Тони. -А Маргарет убили. К тому же Мартин всерьез хотел на ней жениться, уж ты-то знаешь. И, думаю, обязательно женился бы, если б смог. Что-то ему помешало.
- Ладно, ладно, - сдалась я. - И все-таки я уверена, кольцо может продлить или наоборот сократить жизнь, но предоставить мужчину - это уже не по его части. Знаешь, у меня такое чувство, как будто мы уже почти собрали паззл и вдруг случайно смахнули со стола. Собираем снова - а картинка получается совсем другая. А что, если и эта старая карга тоже нам врет? Ты заметил, она запнулась, когда я спросила о сестре Констанс. О том, почему она поддалась дьяволу. Я уже не знаю, кому верить. Вот и книга эта... Откуда нам знать, действительно ли в ней написано то, что она нам будет якобы переводить?
- Пойдем, Света, - Тони взял из миски еще одну грушу. - Я страшно устал и хочу спать. А в этой комнате для паломников... То есть для паломниц - мужчин здесь совсем нет...
- Интересно, а работники какие-нибудь? - удивилась я. - Неужели монашки все тут сами делают?
- Может, работники в деревне живут. Или у них где-то есть отдельное помещение. Во всяком случае, я ни одного мужчины здесь не видел. Так вот в этой комнате для паломниц ужасные лежанки вдоль стен. И грязное сено, на полу. Наверняка полно вшей и клопов.
Коридор и лестницу освещали несколько коптящих факелов, но на галерее была кромешная тьма. Двор тоже погрузился в чернильную темноту. Если и были какие-то светильники, их наверняка задуло ветром, который завывал еще страшнее, чем в Скайхилле.
- Вперед, левее, осторожно, не торопись, - подсказывала я Тони.
Откуда-то донеслось тихое конское ржание и цокот копыт.
- Тони, лошадь! - ахнула я. - Мы же про нее забыли!
Животные так и остались для меня одной из неразрешимых загадок Отражения. С одной стороны, они были такой же его частью, как и все остальное, а с другой, могли существовать вполне самостоятельно и совершать то, чего не было в настоящем. Тони спокойно мог сесть на лошадь и ехать, не опасаясь, что она скинет его и поскачет галопом обратно в деревню, где мы ее позаимствовали. А сейчас, предоставленная сама себе и никем, кроме нас, не видимая, она бродила по монастырскому двору и, наверно, искала, где бы укрыться от дождя и чем бы перекусить.
Невнятно выругавшись, Тони вышел под дождь. Я направляла его поиски, и скоро лошадь была водворена в конюшню, расседлана и накормлена. Мокрый и замерзший, Тони вернулся на галерею.
- Этой скотине все равно! - пробурчал он. - Она давно уже сдохла. А я еще нет. Но вполне могу, если сейчас же не переоденусь и не согреюсь.
Наконец мы добрались до спального помещения для паломниц, где никого не было: все отправились на вечернюю службу. Здесь горел одинокий тусклый светильник, и холодно было, как в Англии зимой. Камин хоть и топился, но тепла давал не больше, чем света. Лежанки были покрыты тонкими одеялами, потрепанными и дурно пахнущими. Я заставила Тони раздеться, хорошо растереться одной из этих тряпок, разложить сырую одежду у камина и завернуться в пару одеял.
- Так и буду сидеть голый среди теток? - спросил он. - Тьфу, опять забыл, что я тоже тетка, и что они меня не увидят.
Окончательно его взбесило то, что он где-то потерял прихваченную в покоях аббатисы грушу.
- Ты мне поесть не дала толком, - бубнил он, шаря по дорожным мешкам паломниц.
- Кусок хлеба и две груши. Тогда в трапезной был стол накрыт, а сейчас я где буду еду искать?
Я молчала, продолжать начатую раньше ссору не хотелось. Иногда Тони был просто невыносим. Даже когда мы были обычными людьми. Мне вспомнилось вдруг, как он внезапно разозлился на меня, когда мы вышли из церкви в Скайворте. Тогда мы спустились в склеп и открыли гроб Маргарет. Чудовищный запах за считанные минуты пропитал нас так, что пришлось раздеться и выбросить одежду. Мы ехали в машине Тони в старых рваных футболках, которые нашлись в багажнике, и он злился на меня, как будто во всем была виновата я. Хотя именно он настоял, чтобы мы спустились в склеп - я-то была уверена, что кольца в гробу уже нет.
Наконец он нашел кусок вяленого мяса и краюшку хлеба и перестал нудеть. Заодно в мешке нашлась чистая рубашка и крестьянское платье, все гигантского размера. Нацепив их, Тони управился с едой и улегся на лежанку, завернувшись в одеяла.
- Спокойной ночи! - буркнул он, поворачиваясь к стене.
Я вздохнула с облегчением и мгновенно перенеслась в покои аббатисы: там, по крайней мере, было тепло и не воняло прелым сеном.
Когда сестра Констанс своим адским снадобьем освободила меня от умирающего тела Мартина, я испытала невероятную эйфорию свободы, но сейчас, пожалуй, дорого бы отдала, лишь бы вернуть его себе. Вернуть это ужасное, непослушное мужское тело, постоянно болевшее от усилий, которые мне приходилось прикладывать, чтобы преодолеть его тугое резиновое сопротивление. Наверняка настоящие души умерших не должны испытывать такой дискомфорт от телесных ощущений без тела. Хуже всего было постоянно висеть в воздухе. Даже пристраиваясь на какой-то поверхности и тактильно ощущая ее, я все равно находилась над ней.
По логике вещей, я должна была думать только о том, что мы с Тони никогда не сможем вернуться домой. Но... мыслей этих не было. Возможно, дело было в том, что я намного дольше находилась в Отражении, чем Тони, и поэтому слова аббатисы не стали для меня страшным ударом. Наверно, я давно подозревала, что придется остаться здесь навсегда, только боялась себе в этом признаться. А может, просто сработали какие-то внутренние предохранители, не позволяющие сойти с ума от такого известия.
Зависнув над периной (как будто прилегла на мягком) и нежась в тепле, идущем от камина, я задумалась о том, почему сестра Констанс пыталась мне помочь. Ведь если новая правда о ней действительно была правдой, помогать нам было совсем не в ее интересах. Мать Алиенора права: каждый ответ порождал новые вопросы.
Сестра Констанс говорила, что однажды, в один из обычных визитов Маргарет, почувствовала: в этом теле находится душа, причем не одна. Тут все было ясно: это чутье ей давало кольцо, так же, как и аббатисе Фьё, которая сразу поняла, что в теле неизвестно откуда взявшейся женщины находится живая душа мужчины, а еще одна, женская, незримо болтается рядом.
Тогда сестра Констанс поняла, что Маргарет наконец-то нашла своего потомка, который мог бы избавить ее от плена в Скайхилле. Чтобы этот самый потомок захотел ей помочь, надо было не просто рассказать свою историю, а показать ее. Заставить прочувствовать, прожить эту жизнь.
Но когда я появилась снова, уже одна, без Маргарет, сестра Констанс вряд ли могла предположить, что произошло. А поскольку я ничего не могла рассказать, оставаясь в чужом теле, она освободила меня от него.
Она знала и сказала о том, что единственная моя надежда на возвращение - книга из обители Фьё. Но чтобы попасть туда, мне необходимо было послушное тело. Причем, не тело Маргарет. Но почему нет?
Да потому что на самом деле сестра Констанс вовсе не хотела, чтобы я отправилась в Овернь! Она сказала, что в тот момент, когда Маргарет и Мартин впервые одновременно познают физическое наслаждение от обладания друг другом, я смогу переместиться в тело Мартина и смогу управлять им. Однако Тони, случайно оказавшийся в теле Маргарет, тоже получил над ним власть. Выходит, что и я, оставшись на прежнем месте, смогла бы распоряжаться им?
Сестре Констанс было известно, как тяжело заставить тела в Отражении сделать то, что они не должны делать. Но чтобы попасть в Рэтби с Маргарет, мне не надо было прилагать никаких усилий, потому что она и так оказалась бы там годом позже. А вот Мартин должен был уехать из Скайхилла, и старуха была уверена, что мне не удастся справиться с ним, не удастся привести его в другой мир. Кто же мог подумать, что Тони рискнет отправиться за мной!
Но тут же возникало еще множество вопросов. Почему сестра Констанс помогла мне снова стать призраком? Ведь не поторопись она, и мой дух отправился бы в Стэмфорд за Мартином. Почему она помогла Тони, напоив его отваром из дракона? Так или иначе, аббатиса могла помешать нашему путешествию во Францию. И, наверняка, должна была. Но почему-то не помешала. Или, может быть, вопреки злой дьявольской воле, в ней еще осталось что-то светлое, то, что сопротивлялось тьме из последних сил?