Никто не знал, откуда она бралась, и куда исчезала. Она, в отличие от синивицы, что как дальний гость то наезжала, то вновь убиралась восвояси, словно бы постоянно жила среди людей. И так же, как и от синивицы, от неё не было надёжного лекарства, если не считать снадобий, которые массово готовили знахарки, и которые в лучшем случае годились лишь на то, чтобы побороть симптомы. Каждый алхимик, каждый медикус имел в своём арсенале рецепт от этой болезни, но никто не мог похвастаться абсолютной победой над нею.
Поначалу Каладиус бодрился и кричал на мэтра Петана, называя его некомпетентным дураком и гусаком в мантии, убеждая, что у него никакой лихорадки быть не может, и что он за века приучил себя не только к ядам, но и сделал свой организм невосприимчивым к болезням. Правда, жар, холодный пот и яркие красные пятна, которые то проступали на коже, то вновь исчезали, говорили об обратном.
Петан всё порывался лечить великого мага отваром собственного изобретения, заверяя, что он отлично помогает от алой лихорадки. Но Каладиус, едва лишь понюхав бурду, которую принёс лекарь, заявил, что ни за что в жизни не притронется к этой отраве, что Петаншарлатан, если считает, что ему удалось открыть лекарство от неизлечимой болезни, и что в следующий раз он испепелит несносного медикуса на месте, едва лишь тот осмелится заикнуться о своей микстуре.
Однако лекарь оказался не из пугливыхон давно служил при дворе, был медикусом самого короля, а потому привык к капризным и вспыльчивым пациентам. На пару дней он действительно отстал от Каладиуса, но когда тому стало хуже, вновь заговорил о лечении. Великий маг вновь накричал на Петана, выбил у него из рук отвар, залив вонючей жидкостью пол своего шатра, но угрозу в действие всё же не привёл, из чего лекарь сделал вывод, что может продолжать свои попытки и дальше.
Перемещался великий маг теперь исключительно в паланкинекакими бы мягкими ни были перины и подушки в его карете, но от тряски ему неизменно становилось хуже. Несмотря на то, что носильщики менялись каждые четверть часа, выдерживать темп легионов всё равно не получалось, так что Каладиус со своим обозом всё больше отставал от армии, что приводило его в ярость.
Наконец, когда последние части арьергарда окончательно исчезли из виду, Петан настоял на том, чтобы Каладиус сделал передышку и несколько дней отлежался в одном из селений. Пациент был слишком слаб, чтобы спорить, а лекарьслишком настойчив, так что всё случилось именно так, как хотел медикус. Едва лишь они достигли крупного селения, в котором были приличные дома, как Петан велел носильщикам нести паланкин к самому богатому из подворий.
Там он, недолго думая, выселил хозяев из их собственной спальни, сделав её временным лазаретом для своего высокопоставленного больного. У Каладиуса уже не было сил сопротивлятьсяон и сам чувствовал, что дорога убивает его. Даже паланкин теперь был недостаточно плавным для него, кроме того, его то и дело бросало то в жар, то в холод, и он то велел открывать все окна, то требовал топить печку.
Через некоторое время, поразмыслив, Петан и вовсе выселил хозяев из собственного дома, поскольку здесь жила довольно большая семьямуж с женой, мать мужа, а также шестеро детей, и всё это создавало вредную для больного суету и шум. Более того, для того, чтобы разместить всю челядь волшебника, пришлось выселить ещё несколько соседних домов.
Кроме того, возникла проблема с продовольствием, поскольку латионская армия, конечно же, вычистила селение до донышка. Так что около тридцати человек из числа носильщиков и людей, обслуживающих шатёр, сколотив хорошо вооружённый отряд, отправились по окрестным сёлам, надеясь, что интенданты и фуражиры пропустили где-нибудь мешок зерна, окорок или крынку молока.
Каладиусу же было совсем плохо. Алая лихорадка коварна ещё и тем, что течение болезни предсказать обычно бывает почти невозможно. Иногда она убивает за считанные дни, особенно ослабленных или детей, а иногда, казалось бы, выздоравливающий уже человек мог умереть спустя два месяца. Поэтому сложно было предугадать, какая судьба ждала великого мага, однако же, судя по его состоянию, он мог умереть в любой день.
Кажется, теперь это понял и сам больной, потому что на второй день пребывания в селении он наконец позволил Петану влить в себя мерзкий отвар. Каладиуса тут же вывернуло наизнанку, но непреклонный медикус, едва лишь волшебник прополоскал рот водой, заставил его повторно провести процедуру. На сей раз Каладиус удержал содержимое желудка в себе, хотя это и стоило ему неимоверных усилий.
Что входит в этот отвар? слабо спросил он, всё ещё борясь с тошнотой.
Простите, мессир, но этопрофессиональная тайна, ухмыльнулся Петан. Не беспокойтесь, ничего такого, что могло бы повергнуть вас в шок.
Судя по вкусу, там не обошлось без куриного помёта и требухи дохлой псиныпроцедил сквозь зубы Каладиус. Надеюсь, алая лихорадка будет милосердна и унесёт меня прежде, чем вы вновь отпотчуете меня этой дрянью!
Вот увидете, мессир, моя микстура мигом поставит вас на ноги! добродушно рассмеялся лекарь.
Впрочем, Каладиус сомневался, что Петан был на самом деле столь же уверен в этом, как хотел бы казаться. Сейчас волшебник уже стал задыхаться, особенно в лежачем положении, поэтому теперь он полусидел на своей постели, которую внесли в комнату вместо хозяйской. Лекарь, несмотря на свой демонстрируемый оптимизм, ничего не скрывал от своего пациента, поэтому Каладиус знал, что у него, похоже, начался отёк дыхательных путей. Это значило, что в любой момент он мог просто перестать дышать.
Самоотверженный Петан ни на минуту не отходил от больного. Он то и дело втирал какие-то пахнущие мятой мази ему в грудь и горло, совал в рот горьковатые пастилки из какого-то спрессованного порошка, давал питьёподогретую воду с малым добавлением каких-то трав. Теперь Каладиус был смирен, словно ягнёнок, и безропотно принимал любую помощь от своего медикуса.
Не то чтобы волшебник очень уж боялся смерти. Он был к ней готов, как селянин, идущий зимой в лес за хворостом, готов к встрече с волком, но также, как и этот селянин, он хотел бы избежать этой встречи. Каладиус всё ещё надеялся на то, что сможет поправиться и исполнить задуманное.
Его войска маршировали сейчас где-то милях в двадцати-двадцати пяти к северу отсюда, с каждым шагом удаляясь от него самого и приближаясь к его цели. По крайней мере, очень хотелось рассчитывать на это. Впереди было ещё очень много миль, а также некоторое количество городов и, возможно, одна-две небольших армии. И несмотря на то, что Латион в последнее время не являл собой образец воинственности, его знаменитые легионы не потеряли хватку, и по-прежнему удерживали за собой звание лучшей армии Паэтты.
Петан объявил, что Каладиус по крайней мере на неделю, а то и на две должен будет остаться здесь. Лишь после прохождения кризиса можно будет думать о дальнейшей дороге. К тому времени легионы уже, вполне возможно, достигнут залива Алиенти. Начинался увиллий, а это значило, что через три-четыре недели уже заметно похолодает, а там не за горами и затяжные дожди. Нужно было торопиться. Если удастся до распутицы добраться до Пиннора, это будет означать, что почти весь запад Палатия, за исключением почти незаселённого Лионкая, будет отсечён.
Несмотря на то, что Петан настаивал на возвращении Каладиуса в Латион, тот был твёрдо намерен остаться в Палатие до конца летней кампании. Более того, великий маг был полон решимости лично присутствовать при штурме Пиннора, поскольку это был достаточно крупный город, который некогда имел весьма большое значение для Палатия, и, как следствиекрепкие стены и крепкие ворота. Армия может потратить сутки и сотни жизней при штурме этих укреплений, тогда как Каладиус значительно упростил бы эту задачу.
И дело тут было даже не в том, что великий маг вдруг озаботился сохранением как можно большего числа жизней своих легионеров. Здесь, скорее, имело место нетерпение творца, желание приложить руку к делу своей жизни. Не имея возможности руководить кампанией, а теперь даже и участвовать в ней на всём протяжении, Каладиус хотел оставить за собой право хотя бы на финальную точку. Он начал это в Шайтре, и должен закончить в Пинноре. Тогда уже можно отправляться в Латион и отлёживаться хоть всю зиму. Главноевыжить! И потому великий маг, скрипя зубами и шипя проклятия, всё же глотал противолихорадочный отвар мэтра Петана.
***
Кризис миновал. Прошло уже почти две недели с тех пор, как Каладиус остановился в селении, и он всё ещё был жив. Более того, приступы удушья прекратились. Глубоко вздохнуть без того, чтобы не закашляться, великий маг всё ещё не мог, но, по крайней мере, он теперь мог лежать, не опасаясь задохнуться.
Спал и жар, хотя он ещё возвращался каждый вечер с пунктуальностью добросовестного тюремщика, но уже не был таким испепеляющим. Правда, приступы лихорадки, когда Каладиус стучал зубами, рискуя их раскрошить, продолжались, всё больше изнуряя больного.
Великий маг превратился в бледную тень самого себя. Он всегда был сухощав, но теперь от него осталась лишь кожа, натянутая на кости. Петан был в отчаяниивечный чревоугодник Каладиус теперь едва притрагивался к еде, хотя готовила ему всё та же бригада поваров, а продукты его летучий отряд ухитрялся доставать наисвежайшие. Иссиня-бледная кожа, сухие потрескавшиеся губы, столь бледные, что были почти незаметны, но зато очень хорошо выделялись чёрные круги под глазами.
Несколько дней в самый пик кризиса Каладиус даже не вставал. Он мочился прямо под себя, но слуги меняли простыни ещё чащеони очень быстро пропитывались потом. Сейчас, когда самое страшное, кажется, было уже позади, волшебник чувствовал себя получше, и уже мог подниматься с кровати, хотя и не без помощи. Он мог дойти и до нужника, но лишь при поддержке слуг. По крайней мере, он стал чуть больше есть, и это вселяло надежду.
Вообще, учитывая ту яростную силу, с какой набросилась на него болезнь, Каладиус должен был умереть. Точнее, наверняка умер бы всякий, кто оказался на его месте. Но жизненная сила великого мага продолжала удерживать его по эту сторону Белого Моста вопреки всему. Конечно же, Петан приписывал это чудо своему великолепному снадобью.
Вот видите, мессир, я же говорил, что моя микстура поставит вас на ноги! всякий раз восклицал он, входя в комнату с новой порцией своего лекарства. Бьюсь об заклад, что если бы вы стали принимать её своевременно, мы и вовсе избежали бы осложнений!
Просто она так мерзко воняет, что отпугивает даже смерть, уныло глядя на плошку в руках лекаря, проворчал Каладиус.
Пусть так, не стал спорить улыбающийся Петан. Главное, что она работает!
У великого мага по-прежнему не было уверенности в этом, но он всё же исправно пил теперь горькую отраву, не желая рисковать.
Стало быть, я поправлюсь? волшебника передёрнуло от отвращения, когда он проглотил отвар.
А разве вы сомневались в этом, мессир? воскликнул лекарь.
Мне нужны сейчас не ваши подбадривания, мэтр, а учёное мнение медикуса, одёрнул его Каладиус. Когда я могу отправиться в путь?
Я бы сказал, что не раньше, чем через две-три недели, мессир, посерьёзнев, ответил Петан.
Это исключено! резко возразил маг. Если я проторчу тут две-три недели, я не поспею к Пиннору до штурма!
Уверен, что они справятся там и без вас, мессир. Ваше здоровье важнее жизни трёх-четырёх сотен мужланов.
Дело не в этом, мэтр, досадливо поморщился Каладиус. Меня не больше вашего заботят жизни легионеров, но я должен принять участие в штурме! Вам этого не понять
Отчего же? усмехнулся Петан. Вы возомнили, что вот-вот умрёте, и считаете, что должны исполнить дело своей жизни, не так ли?
В ваших устах это звучит несколько нелепо, согласен, но это, должно быть, лишь потому, что вы сами нелепы! скрипнул зубами волшебник. И пусть вам этого не понять, но примите к сведению, что я должен быть там, а это значит, что максимум послезавтра мы отправляемся в путь!
Этого не будет, мессир! твёрдо заявил Петан. Вы останетесь здесь, пока я не позволю вам уехать!
Я приказал королю начать эту войну, сверкнув глазами, проговорил Каладиус голосом, полным власти и угрозы. И он не посмел ослушаться меня. Так неужели я не совладаю с каким-то лекарем?
Без сомнения, совладаете, медикус внезапно растерял весь свой апломб и, похоже, по-настоящему испугался. Я могу лишь просить вас остаться и взывать к вашему благоразумию. Восстановившись, вы сможете свершить ещё много великих дел. Полагаю, штурм какого-то завшивленного Пиннора можно и пропустить.
Вам не понять меня, мэтр, потому что вывсего лишь лекарьупрямо покачав головой, произнёс Каладиус. Поэтому и не сильтесь сделать это. Просто знайтепослезавтра мы выезжаем. Постарайтесь к тому времени приложить все силы, чтобы поставить меня на ноги. Я разрешаю даже пичкать меня двойной порцией вашей бурды.
Вы спросили меняпоправитесь ли вы, мессир, помолчав немного, заговорил медикус. Так вот, даже сейчас я не дам вам гарантию этого. Я знаю случаи, когда, казалось бы, уже почти совсем здоровый человек умирал в течение суток от вновь начавшихся осложнений. Алая лихорадка не отпускает просто так, лишь по одному приказу. Пусть даже приказ этот отдаст великий человек вроде вас. Поймите, мессир, вас могут слушаться короли, министры, лекари, солдаты, но не болезнь. Вы выкарабкались, хотя Арионн свидетель, я был уверен, что вы не выдержите. Да, вы сильнее всех прочих, но вы всё ещё человек, и вы смертны. Так зачем подыгрывать этой растреклятой болезни? Подождав, вы можете получить желаемое, хоть и чуть позже. Бросившись в путь прямо сейчас, вы рискуете не добраться до Пиннора.
Я всё это понимаю, друг мой, неожиданно мягко проговорил Каладиус. Но я должен. Я не жду, что вы поймёте, но требую, чтобы вы подчинились.
Тяжело вздохнув, мэтр Петан молча поклонился и вышел из провонявшей потом и мочой комнаты, не забрав даже пустую плошку из-под отвара из мелко трясущихся рук великого мага.
Глава 54. Крах
Армия ожидала Каладиуса, как он и приказал. Великий маг очень спешил, стараясь побыстрее попасть к Пиннору, но эта спешка слишком дорого далась ему. Состояние, которое, казалось, уже начало заметно улучшаться, вновь сильно ухудшилось. Добравшись до Пиннора, Калдаиус уже практически не мог подняться на ноги. Петан несколько раз делал попытки вновь встать на постой, чтобы дать неугомонному пациенту отдышаться, но волшебник не хотел и слышать об этом.
Таким образом, добравшись до места, Каладиус больше напоминал труп, так что ни о каком штурме не могло быть и речи. К явной досаде командующего Тоббса, было решено отложить штурм ещё на несколько днейвеликий маг во что бы то ни стало хотел лично принять в нём участие. Впрочем, задержка никак не могла помешать делуПалатий, похоже, исчерпал свои ресурсы и не мог прислать силы для попытки освобождения города, а довольно немногочисленные защитники Пиннора за несколько дополнительных дней осады ещё сильнее растеряли бы свой боевой дух.
Каладиус больше не ждал пощады от болезни. Она дала ему ещё один шанс закончить начатое, но большего он требовать не смел. Иной раз он сам удивлялся своей глупости, ведь этот размен жизни на почти иррациональное желание лично завершить кампанию нельзя было назвать иначе чем глупостью, но поделать ничего не мог. В своё время нечто подобное он испытывал, употребляя отвар дурной травыпонимая, насколько это неразумно, он не находил в себе сил отказаться от саморазрушения.
Мэтр Петан, тоже порядком осунувшийся и измождённый, продолжал ухаживать за своенравным пациентом, несмотря на обиду и досаду. Он безбожно пичкал его всевозможными порошками и микстурами, в том числе и своим мерзким настоем так, что даже моча великого мага приобрела совершенно необычный и очень едкий запах, а также красноватый окрас. Но на данный момент это не беспокоило ни того, ни другого.
Как бы то ни было, но Каладиус вновь сумел совершить почти невозможноеон не только не умер, как того ожидали все окружающие, включая и его самого, но даже сумел восстановиться настолько, чтобы нанести всё-таки долгожданный удар по воротам Пиннора, хоть этот удар и высушил его почти целиком.
Самого штурма великий маг уже не виделон впал в глубокое беспамятство, из которого сумел выбраться лишь спустя пару часов, когда дело уже было кончено. Несчастный гарнизон Пиннора оказался столь же слаб, сколь и его обветшалые стены, так что бой был закончен за какой-нибудь час. Именно в ожидании этого единственного часа легионы почти две недели провели у стен города, ожидая приезда Каладиуса.