В последнее время, с приходом холодов и наступлением полярной ночи, некоторых девушек, из тех, что поплоше, как я понял, из секции на палубе «Касра», а также и кое-кого из высоких девок с палубы «Венна», тепло обув и одев, выпустили на палубу, чтобы использовать их в различных работах на судне. Сказать, что девушки были рад, это не сказать ничего. Для них было счастьем избавиться от цепей, выйти из сырых, усыпанных провонявшей соломой узилищ, в которые, впрочем, им позже всё равно предстояло вернуться, чтобы снова почувствовать тяжесть цепи на своей лодыжке. В большинстве случаев этих счастливиц ждали мелкие услуги. Кто-то, подобно женщинам Красных Охотников, занялись ремонтом одежды, прокалывая прочную ткань шилом и протягивая сквозь отверстия кожаную дратву, размягчённую губами, зубами и языком. Другим было поручено очищать ото льда одежды тех, кто только что вернулся с работ вокруг корабля. Большинство же занималось обычными домашними работами, поручаемыми рабыням, вроде уборки и мойки в жилых помещениях и коридорах, стирки и глажки постельного белья, натирания кожи, полировки и смазки металлических деталей корабля, помощи повару в приготовлении еды, накрывания столов, мойки посуды и так далее. Некоторых женщин использовали в разных частях корабля целей также пригодных для рабынь, передачи сообщений, выполнение различных поручений, разноски еды и чёрного вина для мужчин, как тех, что стояли вахту на палубе, так и тех, что работали на льду. Для обслуживания последних была установлена лебёдка, с помощью которой рабынь спускали вниз и поднимали наверх. Некоторые из женщин, несомненно те, что когда-то были из высших каст и ещё не до конца осознали свой новый статус, то, что они теперь стали не больше, чем клеймёными рабынями, хотя и были благодарны за их временное освобождение из загонов и большую широту движения разрешённую им, негодовали или, точнее, попытались негодовать на факт того, что их приставили к таким низким, рутинным, рабским, домашним работам. Возможно, для них это, действительно, было поводом для недовольства и раздражения. Однако вскоре, как только на их кислые лица обратили внимание мужчины, они принялись нетерпеливо, старательно и с радостью исполнять порученные работы, особенно после того как, скажем, миниатюрные запястья некоторых из них были привязаны к кольцам для наказания, установленным высоко над палубой. Они внезапно поняли, что такие обязанности были совершенно правильными для них, поскольку они теперь были рабынями, и им ещё следовало быть благодарными мужчинам за то, что те разрешили им жить и обслуживать их. Однако большинство рабынь, и даже, безусловно, подавляющее их большинство, к настоящему времени было хорошо проинформировано о значении и смысле стали, окружавшей их шеи. Они, сияя радостью ошейника, сознавая своё безвозвратное поражение в сражении против мужчин, в сражении, которого они, в действительности, не желали выигрывать, с лёгким сердцем и по собственному желанию набрасывались на порученную работу, как и положено это тем, кем они теперь были, принадлежащим, подчинённым женщинами. Они при этом ещё и мурлыкали себе пол нос какие-то весёлые мелодии. Будучи рабынями, они признавали, что им абсолютно законно и оправданно поручены задачи и обязанности рабынь. Для них это являлось подтверждением того, чем они были и, более того, сами желали быть, женщинами, которым не оставили никакого иного выбора, кроме как служить и ублажать. И даже, несмотря на угрозу плети и цепи, строгой дисциплины и сурового обращения, женщины рады быть истинными женщинами. Быть женщинами жаждущими принадлежать мужчинам, женщинами желающим находиться в собственности господина. Не слышится ли в этом треск хвороста в костре перед входом в пещеру, барабанная дробь, разносящаяся по лесу, не ощущаются ли запястья, стянутые за чьей-то спиной кожаными шнурами, в ожидании момента, когда могучие охотники и воины, сделают со своим трофеем всё, что им захочется?
Шёл второй день одиннадцатой руки перехода.
Задержись-ка, рабыня! бросил я.
Несмотря на нагромождение мехов, скрадывавших фигуру, невозможно было обознаться и принять женщину за мужчину. Даже эти бесформенные одежды не могли скрыть миниатюрность тела и женственность движений, впрочем, не больше чем это могли сделать тяжёлые причудливые абсурдные одежды свободных женщин. Какой мужчина не ощутит уязвимой, притягательной наготы рабыни, прячущейся под слоями женских одежд, какими бы изобретательными и претенциозными они ни были?
А вы думаете свободные женщины не чувствуют, что мужчины смотрят на них именно так, видя под их одеждами их обнажённое тело, словно и нет на них никакой одежды, скажем, представляя, что они могли бы приказать им эти одежды снять, а то и вовсе сорвать их своими руками? Разве, стоит им поймать на себе пристальный взгляд мужчины, они не поворачиваются, стараясь продемонстрировать себя в самом выгодном свете, встают ровнее, позируют, показывают себя как товар, которыми они себя сознают? Конечно, на неком уровне они понимают, что онирабыни и, по сути, принадлежат мужчинам. И в чём же, в таком случае, они нуждаются, как не в цепях, сцене торгов и призывах аукциониста?
Девушка, закутанная в накидку из шерсти скачущего хурта, обернулась и, испуганно хлопая глазами, уставилась на меня, обеими руками удерживая сосуд над которым поднимался густой пар. В воздухе разливался характерный запах чёрного вина.
Да, это была она. Наконец-то!
Что в ней, всего лишь рабыне, могло быть такого особенного?
Несомненно только золото, которое она могла принести, если бы я бросил её, связанную и голую, на колени перед Марленусом из Ара.
Вы, возможно, судя по сложившимся губам, хотела сказать она, но услышал я только негромкий вздох.
Я почувствовал, как меня охватывает глухое раздражение, и недвусмысленно ткнул пальцем в палубу перед собой.
Она что, не знала, что должна была сделать, оказавшись в присутствии свободного мужчины?
Рабыня стремительно упала на колени и склонила голову.
Первое положение почтения, потребовал я.
Она отставила сосуд с чёрным вином в сторону и склонила голову, ткнувшись лбом в палубу между прижатыми к настилу ладонями.
Я выждал почти ен, давая ей постоять в этой позе перед мужчиной и лучше понять этот факт, а затем опустился на колени рядом с нею и, подняв её голову, откинул за спину её меховой капюшон.
Всё верно, этоТы, кивнул я.
Да! снова одними губами подтвердила девушка.
Она стала ещё красивее, чем я запомнил её по нашей первой встрече.
Толкнув голову девушки ещё немного назад, так, чтобы она вынуждена была смотреть вверх и ещё острее почувствовала сталь на своём горле, скрытую под одеждой.
Она уже хорошо изучила, что значит носить ошейник.
На тебе корабельный ошейник? уточнил я.
Да! шёпотом ответила рабыня.
Да? повторил я, вперив в неё строгий взгляд я.
Да, Господин! поспешила исправиться она.
Это меня порадовало. Значит, на неё ещё никто не заявил права, её никому не назначили.
Интересно, не охватила бы её тревога, почувствуй она мою радость, моё удовлетворение от этого факта?
Безусловно, почти все рабыни, находившиеся здесь, носили корабельный ошейник, то есть, являлись судовыми рабыни.
Ты всё ещё Альциноя? поинтересовался я.
Именно так они называют меня, вздохнула она.
Значит, этотвоё имя, кивнул я.
Да, Господин.
Итак, как тебя зовут? спросил я.
Альциноя, ответила рабыня, и запнувшись, добавила:Господин.
Не забывай добавлять это слово, посоветовал я.
Да, Господин, сказала она.
Сместившись чуть в бок, я обеими руками ощупал её, завёрнутую в меховые обмотки, левую лодыжку. Там легко прощупывалась полоса металла, с приваренной к ней скобой, в которую было продето небольшое кольцо для пристёгивания цепи. Судя по отсутствию замка, анклет был сомкнут на ноге ударом молота. Кстати, такой браслет позволял посадить на одну цепь сразу несколько девушек.
Рабынь в местах хранения обычно держат прикованными цепью.
Я вижу тебя на палубе впервые, констатировал я.
Довольно трудно отойти от назначенного места дальше длины цепи, съязвила Альциноя.
Я резко накрутил её волосы на кулак и, крепко удерживая голову женщины, дважды наотмашь ударил её по щекам.
Она поражённо уставилась на меня, не в силах поверить в случившееся. Её губы задрожали, из глаз брызнули слёзы. Она что действительно думала, что может играть со свободным мужчиной? Она действительно решила, что ей можно говорить как свободной женщине? Может, она забыла, что была рабыней? Уж не думала ли она, что я или любой другой свободный мужчина, решит воздержаться от её наказания?
Ну что ж, в таком случае стоит указать ей на её место.
Иногда рабовладелец может позволить себе, если можно так выразиться, немного ослабить поводок своей кейджеры. Порой бывает занятно, дать ей немного свободы, чтобы затем снова бросить её на колени к своим ногам. Это добавляет остроты отношениям.
Это ведь уместно, сажать таких как Ты на цепь, не так ли? уточнил я.
Да, Господин, всхлипнула Альциноя.
Почему? спросил я.
Потому, что ярабыня, Господин, выдавила она.
Я встал перед нею, выпрямился и окинул оценивающим взглядом.
Держи спину прямо, бросил я ей.
Девушка тут же выправила спину. Её глаза смотрели прямо перед собой.
Я не видел тебя с того самого момента, как Ты покинула мою камеру, сказал я.
Как и я вас, откликнулась она.
Насколько мне известно, Ты утверждала, что я тебя использовал, сообщил я ей.
Несомненно, Господину рассказали о том случае, сказала она.
Возможно, кивнул я.
Она осмелилась поднять на меня взгляд. В её глазах ясно читался испуг.
Пожалуйста, не бейте меня, дрожащим голосом попросила Альциноя.
Она понимала, что я, как предположительно, оскорбленная сторона, вполне мог бы потребовать повторить её наказание, ради удовлетворения моего оскорблённого достоинства, рассматривая первую порку просто, как наказание за ложь.
Нет ничего удивительного в том, что рабыня, единожды почувствовав плеть, боится её до слабости в коленях. Она пойдёт на многое, чтобы избежать её нового поцелуя. Рабыни быстро привыкают сознавать себя объектом её приложения.
Как большинство мужчин, большинство рабовладельцев, я полагал, что плеть, если она используется, не должна быть использована необоснованно, а предпочтительнее всего, не использоваться вовсе. В конце концов, это прежде всего инструмент исправления. И, мы надеемся, в исправлении не возникнет необходимости.
Мужчина рассчитывает получить от рабыни службу и невыразимые, непомерные удовольствия. А для чего ещё стоило бы надевать на них ошейники, покупать и подчинять их, владеть ими?
Безусловно, если они вызовут малейшее неудовольствие, то они должны ожидать наказания, неотвратимого и сурового. В конце концов, онирабыни.
Также, что интересно, порой рабыня может сама захотеть почувствовать плеть, возможно, чтобы убедиться во внимании своего господина, в том, что она по-прежнему важна для него, что он по-прежнему расценивает её как свою рабыню, что он по-прежнему расценивает её заслуживающей наказания. И возможно, иногда, она просто желает чтобы ей таким образом напомнили о том, что она рабыня. Рабыне невыразимо драгоценна её неволя. А что может лучше убедить рабыню в её неволе, чем осознание себя выпоротой рабыня?
Где тебя разместили? поинтересовался я.
На палубе «Касра», ответила Альциноя, подтвердив мои предположения.
Её никому не передали, её никто не стребовал себе. По сути она оставалась простой корабельной рабыней.
Пожалуйста, не бейте меня, повторила девушка.
Плеть причиняет дикую боль. Рабыня пойдёт на многое, чтобы этого избежать. Конечно, их редко терзают сомнения относительно их неволи. Они знают, что для плети они являются объектами. Зачастую бывает достаточно одного только вида плети, спокойно свисающей со своего крюка. Иногда её снимают оттуда и подносят к губам стоящей на коленях рабыни, чтобы она могла с трепетом и почтением поцеловать её тугую кожу. Этосимвол доминирования. Иногда рабыне, сочтённой неправой, могут приказать встать на колени и попросить о внимании плети, а получив это внимание, девушка обязана поцеловать и поблагодарить её: «Спасибо, дорогая плеть. Я попытаюсь исправиться. Я сделаю всё возможное, чтобы стать лучше, как рабыня».
Сколько Ты уже служишь на судне? осведомился я.
Корабль, напомню, был огромным, и работы на нём хватало, причём во множестве мест.
Сегодня третий день, ответила Альциноя и, запнувшись, добавила, Господин.
Зачем тебе понадобилось утверждать, что я тебя использовал? полюбопытствовал я.
Я не знаю, Господин, всхлипнула она. Я была сердита. Я расстроилась. Я чувствовала себя отвергнутой, оскорблённой. Мне очень жаль. Простите меня! Пожалуйста, не бейте меня снова. Это очень больно. Это ужасно больно!
Тебя уже наказали, пожал я плечами, закрывая этот вопрос.
Я была в ошейнике, сказала она. Мы остались с вами наедине! Я не могла вам отказать. Я не имела права сопротивляться. Почему Вы не использовали меня?
Я был не в настроении, ответил я.
Понимаю, вздохнула Альциноя.
А вот почему Ты, высокая Леди, в Аре, приспускала свою вуаль перед простым солдатом? спросил я.
Я не знаю, пролетела рабыня.
Быть может, чтобы помучить меня? предположил я.
Возможно, пожала она плечами. Я не знаю.
А может, рассуждал я, это было актом рабыни, той, которая хочет, оказаться в мужских руках, почувствовать тяжесть наручников.
Конечно же, нет! воскликнула бывшая Леди Флавия.
Я могу понять, когда такое желание, заметил я, вспыхивает перед высокими офицерами, перед мужчинами, определяющими открытие и закрытие ворот, мужчинами, держащими в своих руках ключи от подвалов, в которых хранится золото Торговцев, или перед теми, кто командует армиями, держит поводья власти, чьё слово бросает в битву флоты, но не перед рядовым же.
Девушка опустила голову.
Над стоявшим около неё сосудом чёрного вина больше не поднимался пар.
Рабыня? понукнул я.
Немногие мужчины знают, наконец, прошептала она, какие тайны свободные женщины доверяют только своим подушкам.
Но это было, конечно, глупым поступком, заметил я.
Я же не ожидала, что мне придётся бежать, развела руками бывшая Леди Флавия. Я была уверена, что власть Талены в Аре незыблема. Ар был разбит и растоптан, смущён, настроен против самого себя, раздроблен до полной беспомощности перед своими противниками. Мы даже представить себе не могли, что великий Марленус однажды может вернуться.
Большинство из тех, кто мог бы опознать тебя, сказал я, например, Серемидий, сами подались в бега. Для них могло бы быть неблагоразумно, возвращаться в Ар, поскольку за их собственные головы была назначена цена.
Но они могли бы попытаться выторговать для себя прощение, предположила рабыням, доставив беглеца, более разыскиваемого, чем они сами. Такие вопросы заранее обговариваются через посредников.
Серемидий на борту этого корабля, сообщил я ей.
Нет! вздрогнула Альциноя.
Здесь его знают как Рутилия из Ара, сказал я.
Он ни в коем случае не должен увидеть меня! шептала девушка. Он не должен знать, что я тоже на этом корабле!
Кто я? уточнил я.
Ну, я, конечно! Леди Флавия! Кто же ещё! ответила она.
Леди Флавии, хмыкнул я, здесь нет.
Девушка удивлённо уставилась на меня.
Здесь есть только рабыня по кличке Альциноя, пояснил я.
Как скажете, буркнула бывшая Леди Флавия.
Как тебе понравилось разговаривать стоя на коленях? поинтересовался я.
Это подобает мне, разве нет? спросила она. Ведь ярабыня перед свободным мужчиной.
Вот именно, усмехнулся я.
Я понимаю, проворчала девица.
Причем я позволил тебе держать колени вместе, заметил я.
Господин добр, проворчала рабыня. А что если мне вдруг захочется развести их перед вами?
Не стоит этого делать, предупредил я.
Понятно, кивнула Альциноя.
Мне вспомнилось, что она утверждала, будто бы я её изнасиловал.
Серемидий, решил предупредить её я, знает о твоём присутствии на борту корабля.