Начинай, сказал тавернер.
Но глаза незнакомца были направлены на девушку, которая, возможно, из-за повисшей тишины или, ощутив его пристальный взгляд, подняла голову, но, встретив его глаза, мгновенно опустила её снова. Некоторые рабовладельцы не разрешают своим рабыням смотреть себе в глаза, но это скорее редкость. Большинство хотят смаковать красоту глаз своих рабынь, читать в них самые тонкие нюансы, выражения, предчувствия, страх, надежду, желания, ожидания, вопросы, готовность, рвение, просьбу и любовь.
Какие у неё прекрасные волосы, заметил незнакомец.
Волосы у рабыни действительно были хороши, длинные, тёмные, блестящие. Да, маленькое животное могло похвастать своим мехом. Судя по тому, что в ошейнике она, предположительно, пробыла не долго, я заключил, что они у девушки были длинными даже в её прежней жизни. Мне показалось интересным, что у девушки, которая, должно быть, когда-то была свободна, могли быть такие волосы. Волосы такой длины скорее характерны и очень приветствуются у рабынь. Они были именно такими как те, которые отращивают специально, чтобы увеличить красоту рабыни, усилить её рабскую привлекательность, заинтересовать мужчин, сделать её ещё соблазнительнее для рабовладельцев. Не исключено, что в каком-нибудь уголке её ума она, даже будучи свободной, жаждала господина, а теперь, быть может, к своему испугу и ужасу, ей пришлось стоять перед ними на коленях, нагой и в ошейнике.
Отчасти именно поэтому я её и купил, пояснил тавернер, в сарае торгов в Рынке Семриса.
Рынок Семриса был небольшим городом недалеко от Брундизиума.
У тебя соблазнительные бёдра, похвалил незнакомец.
Я рада, что господину нравится, пролепетала она и, почувствовав на себе пристальный взгляд мужчины, быстро исправилась:Простите меня, Господин. Рабыня рада, что господин ею доволен.
Не возбуждай рабыню, шепнул тавернер, а потом бросил уже самой девушке:А Ты, прижми ладони к бёдрам.
Да, Господин.
Иногда рабыня, стоя в наду просит близости, прижимая руки к бёдрам тыльной стороной, поворачивая свои нежные, тонкие, чувствительные ладони к господину. Это один из способов умолять хозяина о ласке. Безусловно, таких бессловесных способов, просить об этом, существует множество. Например, можно завязать в волосах рабский узел, или, ещё проще, стоя на коленях или лёжа на животе, облизать и поцеловать ноги господина, время от времени, бросая на него взгляды в немой мольбе. Разумеется, внимание владельца можно привлечь и устно, и тоже весьма по-разному, от негромких шумов, сигнализирующих о разгорающихся потребностях до недвусмысленных фраз, вроде: «Напомнят ли мне о моём ошейнике», «Я хотела бы поцеловать плеть своего господина», «Закуйте меня в ваши цепи», «Не буду ли я связана этой ночью, Господин», «Рабыня просит ласки», и так далее. И, конечно, существуют определенные движения, позы и выражения лица, иногда еле заметные, но обычно достаточные, чтобы привести господина к ней, с верёвкой в руке.
Помнится, тавернер говорил, что огни уже начали гореть в её животе. Те самые огни, которые обычно называют рабскими. Возможно, кому-то это покажется жестоким, разжигать такие огни в животе женщины, ведь это в конечном итоге делает её их беспомощной пленницей, но это не так. Во-первых, может ли женщина быть истинной женщиной, если её живот периодически, непреодолимо, необходимо, беспомощно не пылает в огне, не просит о прикосновении мужчины? Во-вторых, это не делают со свободными женщинами, это только для рабынь, которые, по сути, являются простыми животными, домашними животными. И это очень улучшает их. Кто хотел бы иметь рабыню, в животе которой не горели бы рабские огни? Они являются самыми прочными из всех цепей.
Даже не знаю, что мы можем сейчас услышать, сказал кто-то.
Верно, хмыкнул другой.
Любопытство, невозмутимо добавил третий, не подобает кейджере.
Правильно, кивнул тавернер. Нечего ей уши развешивать. Пусть возвращается в свою клетку.
Пожалуйста, нет, Господин! прошептала девушка, но тут же, испуганно задрожав, взмолилась:Простите меня, Господин.
И было чего бояться, ведь она заговорила без разрешения.
Пусть остаётся, вступился невольницу незнакомец.
В принципе, оплошность была незначительной и, очевидно, нечаянной, к тому же девушка немедленно осознала это, раскаялась и исправилась. Рабовладельцам свойственно подходить к данному вопросу с рассудительностью и здравым смыслом. Такое нарушение дисциплины, столь естественное и тривиальное, не требовало обязательного наказания. В него же не было вовлечено умысла, оно не было проявлением смелости. Наказание рабынь, так же как и наказание других животных, кайил и прочих, используется экономно, и редко без явного повода. Бессмысленная жестокость на Горе резко осуждается и случается редко. Безусловно, плеть никуда не деётся, и рабыня знает, что она будет использована, стоит только ей своими действиями вызвать неудовольствие, хотя бы малейшее неудовольствие. В конце концов, онарабыня.
Девушка бросила на незнакомца взгляд полный благодарности. Какими же оживлёнными и любознательными эти маленькие бестии в ошейниках становятся, когда речь заходить хотя бы о крохе информации. Они жаждут разузнать всё.
Но, возможно, помимо любопытства, эта нагая девица в ошейнике, хотела остаться рядом с этим посетителем. Разумеется, во второй раз подавая ему пагу, перед тем как склонить голову и протянуть незнакомцу, она снова облизала и поцеловала его кубок, причём со всем возможным пылом и разгорающейся страстью беспомощно возбуждённой кейджеры, просящей признать её достойной алькова. Не исключено, что она могла прочитать в его глазах нечто, потрясшее её до глубины души. Возможно даже, что-то очень простое, что-то вроде: «ЯГосподин, а Тырабыня».
Как пожелаешь, не стал спорить тавернер.
Конечно, добавил незнакомец, она должна быть связана по рукам и ногам.
Тавернер кивнул своему помощнику на шнур, тот самый, который рабыня положила поверх своего, тщательно свёрнутого жёлтого камиска. Через мгновение её маленькие запястья, скрещенные за спиной, были стянуты петлями и привязаны к лодыжкам.
Рабыня немного потянула руки, пробуя шнур и уяснила для себя, что была совершенно беспомощной пленницей этих аккуратных петель, что, в принципе, было ожидаемо.
По жесту незнакомца помощник тавернера сдвинул нагую, связанную, стоявшую на коленях рабыню, немного назад, на пару футов, за границу освещённого пятна, в тень, по-видимому, чтобы её присутствие было менее навязчивым, или чтобы она лучше понимала себя той, кем она была, женщиной и рабыней.
Рассказывай, подтолкнул незнакомца тавернер.
Рассказывай, поддержали его несколько нетерпеливых голосов.
Я ходил на большом корабле, начал незнакомец. Да-а, на корабле Терсита.
Глава 2Пролив между Косом и Тиросом
Это было пугающее зрелище.
В первый момент мы подумали, что увиденное нами не было кораблём, построенным смертными. Скорее он казался созданием Царствующих Жрецов, вышедшим из облаков, окружающих Сардар, и пришедшим сюда по воздуху. Однако, когда наша патрульная галера приблизилась к нему, и мы смогли рассмотреть детали, то стало ясно, что это был построенный из дерева, шестимачтовый корабль, с прямыми парусами и одним единственным, но очень массивным рулём.
Первым его обнаружил вперёдсмотрящий на баке, удачно направив подзорную трубу и заметив вдалеке, в тумане неясные очертания чего-то поднимающегося над морем. Это было похоже на гору, или на остров, вроде тех, что Тасса иногда, со столбом дыма, огня и вылетающих камней поднимает на своей груди в южных водах.
Этокрепость! Город! ошарашено воскликнул рулевой с левого весла.
Ты что несёшь? прикрикнул на него капитан. Откуда здесь взяться городу? Мы в открытом море. В знакомых водах. Мы все хорошо знаем эти места.
Возьмите подзорную трубу, капитан, предложил вперёдсмотрящий.
Этомираж, отмахнулся капитан, обман зрения, навеянный туманом, морем и ветром.
Трубу, капитан, настойчиво предложил наблюдатель.
Мы находились в двух днях пути от гавани Тельнуса, южных ворот Коса, ведущих от его террас к морю, к нашей матери, к могучей Тассе. Это был обычный, рутинный выход в море для патрулирования в проливе. Ничто не предвещало сюрпризов, не было никаких официальных предупреждений или тревожных слухов. На следующий день ожидалось рандеву с длинными кораблями Тироса, после чего мы должны были взять курс на Тельнус.
Ни одно судно, ни один корабль, не имел права пенить эти воды без соответствующих бумаг, завизированных печатью Тироса или Коса.
Таким образом, ресурсы Дальних островов и интересы Коса и Тироса в том регионе были защищены от незаконной торговли.
Это не мираж, заключил капитан, не отрывая глаза от окуляра.
Что тогда? спросил его второй офицер, вглядываясь в туман.
Сезон подошёл к концу, приближалось время, когда корабли прятались в надёжных гаванях, а то и вытаскивались на берег на зимовку. В это время года дружащие с головой моряки предпочитали избегать ярости, сверкающей Тассы, оставляя мать моряков, её буйным капризам, и держаться подальше от её высоких, стремительных, разрушительных волн, способных подняться выше мачт круглых судов, от её ужасных штормов и жестоких льдов.
Мы все, и те, кто сидел на вёслах, и те, кто правил парусами, свободные мужчины, весь экипаж нашего длинного корабля, подобно ножу режущего воду, с нетерпением ждали нашего зимнего отпуска, паги и девок таверн, «Серебряной Цепи», «Бисерного Хлыста», «Сада Удовольствия», «Чатки и Курлы», «Выбора Убара» и других.
Оно движется, сообщил капитан. Это не остров и не гора. Оно на плаву, оно движется. Медленно, но двигается.
Мы можем догнать это? поинтересовался второй офицер.
Конечно, кивнул капитан.
А будет ли мудро так поступить? уточнил второй офицер.
Понятия не имею, пожал плечами капитан.
Ветер холодный, поёжился второй офицер, кутаясь в плащ.
Мы все, сидевшие на скамьях по двое на каждом весле, носили перчатки. От холодного дерева коченели руки.
Уложить мачту, скомандовал капитаном.
Рею быстро опустили на палубу, штормовой парус с неё сняли и свернули. Следом уложили и закрепили мачту. На таких кораблях, как вам, должно быть, известно, имеются разные паруса, которые используются в зависимости от погоды. Мачту обычно снимают и укладывают, когда судно готовится к бою. Наша галера несла косые паруса, как и большинство кораблей на юге. Это позволяет, кораблю плыть круче к ветру. На севере, в Торвальдслэнде, более распространены корабли с прямыми парусами и единственным рулевым веслом.
Капитан указал рукой на объект, неясно маячивший вдали, в тумане. Рулевые налегли на вёсла, поворачивая галеру носом на объект. По следующему жесту капитана, келейст снова ударил в барабан, на этот раз в ускоренном ритме.
Как только мачта была закреплена на своём месте, наши товарищи, из расчётов спрингалов запалили фитили, от которых затем можно было поджечь пропитанные маслом обмотки на наконечниках дротиков.
На длинном корабле, в отличие от некоторых круглых судов, гребцы работают вёслами сидя на скамьях, так что у них нет возможности видеть то, что происходит по ту сторону борта. Зато этот борт обеспечивают некоторую защиту от стрел, пущенных, конечно, с таких же военных кораблей, которые, в отличие от большинства грузовых судов, имеют низкие борта. Даже у галер с несколькими рядами вёсел борт обычно сравним с нашим. В любом случае, во время своей вахты, сидя на скамье, я мог видеть очень немногое из того что происходило вокруг.
Хочу, чтобы Вы понимали, что хотя я и сидел за веслом, но гребцом я не был, по крайней мере, не по собственному выбору, призванию или профессии. У каждого бывают времена, когда приходится зарабатывать, чем придётся. Прежде я был копьём Коса, причём не из последних. Я был капралом, командовал десятком. Вместе с сотнями других, после катастрофы в Аре, рассеянных, отбившихся от основных сил и командования, ушёл к Торкадино, а оттуда к морю. По пути мы сначала лишились всего, что накопили за время оккупации, и потом и вовсе вынуждены были обратиться к грабежу и разбою. В конечном итоге, мы вышли к небольшим прибрежным заставам и торговым постам Табора и Телетуса, к югу от Брундизиума. Там, отдав последнее серебро, и даже продав часть амуниции и оружия, подавленные, голодные и опустошённые, немногим больше чем беженцы, некоторые с Тироса, но большинство с Коса, мы наняли несколько рыбацких судёнышек. Поначалу я вернулся в Джад, мой родной город, город великого Луриуса, нашего Убара. Именно там меня когда-то завербовали в армию и обучили военному ремеслу. Но мечей там хватало и без меня. К тому же меня встретили с презрением из-за того, что я вернулся без оружия, обменяв его, вместе со шлемом, прочим снаряжением и последними тарсками на место в лодке, в которой, спасая свою жизнь, бежал с континента. Великий Луриус, недовольный недавними событиями на континенте и прекращением потока золота, который тёк из разграбляемого Ара, крайне недружелюбно встретил тех, кого он когда-то провожал на корабли с бравурной музыкой и развёрнутыми знамёнами. Такие как я, нищие, безоружные, побеждённые, презираемые и опозоренные оказались никому не нужны. Мы стали помехой, наглядным символом позора государства. В поисках работы я посетил Сельнар и Темос, но и там мне не повезло. Поражение на юге и позор нашего отступления легли на нас несмываемым пятном. В общем, я стал подёнщиком, перемещался с места на место, брался за любую работу, и никому не говорил о том, что когда-то был капралом среди копий Коса. Жил как мог, зарабатывал, чем придётся, то в одном городе, то в другом, тарск здесь, тарск там, но как-то раз, сидя в таверне, узнал, от одного мелкого торговца, прибывшего на север по своим торговым делам, что в Тельнусе активно набирают гребцов. Патрульный флот расширялся. Требовалось защитить воды между Тиросом и Косом от контрабандистов, этих нежеланных гостей, представлявших угрозу благосостоянию и прибыли нашей торговли. В результате, я, прежде бывший копьём Коса, и даже первым копьём, десятником, служившим в оккупированном Аре, и даже охранявшим Центральную Башню, человеком, кошель которого когда-то был набит золотом, ходившим по улицам с гордо поднятой головой, к кому боялись подойти, с кем не смели заговорить, отправился в Тельнус. В конце концов, голодный и уставший я прибыл в город, рассчитывая на скромное место на одной из скамей патрульной галеры. Однако по прибытии выяснилось, что даже здесь было немало претендентов. Дела на Косе шли хорошо, но только для некоторых, и далеко не для большинства. Где-то монеты лились рекой, а где-то была настоящая засуха.
Ты нам не нужен, с ходу отрезал наниматель.
И кто же будет лучше меня? осведомился я.
Вот они, например, указал наниматель на двух парней.
Я так не думаю, заявил я.
Состязание? предложил он.
Разумеется, согласился я.
Я схватился с каждым из них по очереди и оба раза был бит, падая на землю с разбитым в кровь лицом и корчась от боли. Я проиграл.
Однако я услышал, что кое-кто из мужчин, стоявших вокруг, хлопают себя по левым плечам и осмотрелся. Противников своих, добивавшихся того же места, что и я, и показавшихся мне славными парнями, энергичными и мускулистыми, я не увидел. Должно быть, они подошли к столу вербовщика, чтобы подписать договор, или поставить под ним отпечатки пальцев.
А Ты не так плох, как кажешься, послышался чей-то голос.
Обернувшись, я увидел мужчину с шевронами службы капитана порта и, не без труда поднялся на ноги.
Силён, прокомментировал чиновник. Ты когда последний раз ел?
Два дня назад, буркнул я.
Предоставьте ему место, велел он.
Мы налегали на вёсла с темпом десять гребков в ен. Сильные мужчины могут выдержать такой темп в течение ана, но где-то спустя двадцать енов, келейст по команде капитана отложил свои колотушки. Галера по инерции, бесшумно продвинулась ещё немного вперёд, а затем остановилась, слегка покачиваясь в тумане. Было слышно, как плещется вода за бортом.
Мы пока не получили команды, втянуть вёсла внутрь корабля.
Ритм гребли, конечно, не обязательно задавать барабаном келейста, это мог сделать кто-нибудь, встав по центру корабля и командуя негромким голосом.
Но было тихо.
И тут в тумане появилась прореха, словно кто-то внезапно на мгновение отдёрнул в сторону занавес.
Ай-и-и! воскликнул кто-то.
Мы все как по команде встали со скамей и увидели его. Но уже в следующий момент пелена тумана снова скрыла его очертания. На мой взгляд, до него было не больше семидесяти пяти ярдов.
На его фоне наша галера казалось щепкой, проплывающей мимо острова. Это была какая-то устрашающая плавучая громадина.