Тут можно мимоходом упомянуть, что такие женщины, будучи однажды порабощены, становятся рабынями безвозвратно. Они отвергнуты как свободные женщины не только своими бывшими соотечественниками, с которыми они когда-то делили Домашний Камень, но также и их семьями. Как говорится в одном высказывании, «Один раз в ошейникерабыня навсегда». Даже если такая женщина будет захвачена мужчинами своего бывшего города, то вернётся она в этот город только как ещё одна рабыня, и будет удерживаться там рабыней, причём самой низкой рабыней. Безусловно, скорее всего, её быстро продадут прочь из города, поскольку само её существование в этом городе будет расцениваться смущающим, живым напоминанием позора, который она принесла своим согражданам, своему Домашнему Камню, касте, клану и семье. С того момента, как на её шее сомкнулся ошейник, её жизнь изменилась, её старая жизнь заменена и даже стёрта, о ней не вспоминают. Её не стало. Узлы разрублены. Онатеперь не больше, чем собственность, и осознаёт себя таковой. Теперь она, во всей своей жалобной беспомощности, безнадежности и потребностях, со своей изумлённой, недавно освобождённой, уязвимой женственностью, ищет своё, надлежащее место у ног мужчины. Возможно, теперь у неё, впервые в её жизни, есть цель и идентичность. Нет больше аномии и скуки. Она теперь что-то значит и чего-то стоит. Она теперь, возможно впервые в своей жизни, действительно живёт, хотя, конечно, как не больше, чем невежественная рабыня, которая должна жить для своего господина, впрочем, она сама теперь только этого и желает.
Неудивительно, что их оставляют рабынями. А что ещё следовало с ними сделать? Они не годятся теперь ни для чего иного. Они были испорчены для свободы. И какой мужчина не захочет теперь видеть одну из них у своих ног?
Лорд Нисида сообщил мне, что они нанимали тарнсмэнов более чем в двух дюжинах городов. Хотя количество их было устрашающим, особенно если рассматривать их просто с точки зрения мечей и копий, но я предположил, что противостоять нам будет не столько кавалерийское соединение, сколько смесь, конгломерат или орда. Они должны были, в лучшем случае немного привыкнуть к совместному полёту, по-видимому, продолжая испытывать недостаток в оговоренных сигналах и манёврах. Скорее всего, они ожидали сокрушить и уничтожить меньшую силу, если ни чем-то иным, то своим числом. Позже я узнал, что наши противники в тот день, превосходили нас более чем на порядок, их было свыше двух тысяч против наших двухсот. Безусловно, в данном случае количество стрел было важно не меньше простой численности, а наши двести бойцов по этому параметру намного превосходили более многочисленную группу, вооружённую по старинке. Кроме того, размер группы не имеет особого значения, если она не может вступить в контакт с врагом. Скорее размер может стать препятствием с точки зрения передвижений и снабжения. Меньшим группам в этом отношении намного легче продержаться в рейде долгое время. Более многочисленный отряд, конечно, легко победит меньший, но он не сможет этого сделать, если меньший отряд, более проворный, постоянно уклоняется от боя на невыгодных для себя условиях.
Всё, что я мог видеть в тот момент, это сотни тарнсмэнов, некоторые из которых держались такими плотными группами, что их птицы оказывались не в силах сохранять интервалы, то и дело, тут и там, сталкиваясь друг с другом. Зато наши центурии твёрдо держались на флангах, позволив врагу продолжать двигаться к его цели, которой был тарновый лагерь. Сотни птиц садились на тренировочную площадку обучения, тарнсмэны спешивались с явным намерением поджечь лагерь. На земле, само собой, тарнсмэн становился обычным пехотинцем, и я нисколько не сомневался, что их вторжение, несмотря на численное превосходство, ждёт яростная встреча асигару пани и нескольких групп наших наёмников. Пани, можно быть уверенным, сохранят верность своему лорду, своему даймё, Лорду Нисиде. Это был их путь. А загнанным в угол наёмникам, оставшимся без надежды на более высокую плату или бегство, просто ничего другого не оставалось. Семидесятифунтовый водяной урт из каналов Порт-Кара, становится самым отчаянным и опасным противником, если его загнать в угол. Вот и наёмник, борющийся за свою жизнь, куда опаснее и страшнее того, который воюет просто за плату. Ларлы по-прежнему бродили в окрестностях лагеря, отлавливая тех, кто заходил за вешки. Некоторым из наших противников ещё предстояло узнать об этом.
Я подозревал, что вторгшиеся враги, в первый момент не встретившие видимого сопротивления, предположили, что наша малочисленная кавалерия благоразумно оставила поле боя. Причём большая их часть особенно из центра их построения продолжала пребывать в счастливом неведении, когда десятки наших тарнсмэнов уже, наскакивая то тут, то там, кромсали края их строя. Если тарнсмэн выходя из себя, или теряя осторожность, начинал преследовать надоедливого противника, то он попадал под перекрёстную стрельбу двух других. Когда вражеские тарнсмэны из арьергарда или с флангов бросались в бой против наших товарищей целой группой, те просто отлетали подальше, заманивая их за собой, вынуждая отдаляться от их строя, пока те не попадали по перекрестную стрельбу, казалось, из ниоткуда, появившихся звеньев и эскадронов. Многие разворачивались и бежали назад с основной группе, где воздух гудел от молотивших его крыльями смущённых птиц, среди которых дождём лились безответные стрелы. А тем временем основная масса нападавших спешилась, по большей части на тренировочной площадке, уверенные, что лагерь уже принадлежал им, и остававшиеся в простодушном незнании о крови, лившейся в небе. Но вскоре эскадроны и звенья, отделившиеся от каждой из центурий, обрушились и на них, словно на ничего не подозревающих, оставленных без пастухов верров. А пока высадившиеся сотни врагов, растеклись по тренировочной площадке и приступили к своей работе, но если бы они посмотрели вверх, то их удивлённым взглядам предстала бы поразительная картина пикирующих, взлетающих, парящих, мечущихся птиц, то и дело поливаемых потоком стрел.
Тот, кто выставлял щит с одной стороны, не мог одновременно защитить другую. Многие пали жертвами стрельбы назад, которой я так настойчиво обучал своих бойцов. Враг часто с облегчением полагал, что опасность миновала, поскольку птица пролетела мимо, и получал стрелу от её седока, привставшего в стременах и выстрелившего назад. Такой тактический приём был знаком каждому тачаку. Что интересно, большинство всадников врага даже не понимало опасности, с которой они столкнулись. Я видел мужчину, шедшего к своему тарну и тянувшего за волосы рабыню. Он так и не добрался до птицы. Два здания пылали. Над додзё поднимался столб дыма. Я видел, как огонь поглощал величественный павильон Лорда Нисиды. Над всем этим кружило, клубилось, кричало облако птиц, обрамлённое нашими товарищами. Всадники неприятеля, теперь отлично знали, чем грозит отрыв от основной массы, но они понимали также и то, что эта масса превратилась в огромную, почти неподвижно висевшую в небе мишень для сотен стрел. Они вдруг осознали, к своему ужасу, что оказались во власти этих кружащих вокруг них всадников. Это понимание заставляло их пытаться направить своих птиц в центр скопления, прикрывшись от стрел телами своих товарищей. За место внутри построения разгорелась настоящая борьба. Птицы направленные туда своими наездниками, сшибались, ранили и рвали друг друга. А потом на эту массу сверху полетели десятки сетей. Опутанные ими птицы, внезапно для себя потерявшие способность летать, кувыркаясь падали на землю. Некоторые всадники в такой ситуации отстёгивали страховочные ремни и пытались прыгать к седельным кольцам других птиц. Далеко не все они оказались в состоянии схватиться за них. Очень многие продолжили свой последний полёт, с криком рухнув на землю. Другие упали вместе со своими попавшими в сети тарнами. Я видел как одна из сетей, пролетевшая мимо всех целей в основной группе, изящно, словно широкая, круглая вуаль, опустилась на птицу, взлетавшую с площадки. Тарн с возмущённым криком рухнул обратно на землю, в облако поднятой его крыльями пыли. Его всадник, защищённая шлемом голова которого была повёрнута под неестественным углом, безвольно обвис в седле, удержанный на месте страховочным ремнём. Я видел одного из наших парней, думаю Таджиму, поддевшего взлетавшего тарнсмэна на свою чёрную пику. Он протащил своего врага дюжину ярдов прежде, чем тот соскользнул с пики и улетел вниз, исчезнув в кронах деревьев. Многие из остальных моих учеником отложили луки и с пикой в руке, охотились на зазевавшихся противников. А наверху, в небе, гигантский, вращающийся, кричащий узел из птиц и мужчин внезапно начал распадаться на мелкие части, словно стая встревоженных джардов, потревоженных во время их пиршества. Сотни из них начали разлетаться в разные стороны. Я видел эскадроны, звенья и прайды преследовавшие их. Я отвернулся, от того, что должно было последовать за этим. Мгновение спустя крик раздавшийся в стороне привлёк моё внимание. Я увидел Торгуса, оскалив зубы, показывавшего пикой на юг. Его знаменосец с прикреплённым к пике вымпелом держался в нескольких ярдах от него. На мгновение я испугался, что к нам могли приближаться резервы противника. Но, похоже, в таком огромном отряде тарновой кавалерии, каковой прибыл сюда, самонадеянном и неуправляемом, не нашлось никого, кто позаботился бы об организации резерва. В чём его смысл, если их противник подавляюще превзойдён численно? Сколько тарларионов потребовалось бы, чтобы раздавить одного единственного урта выползшего из своей норы посреди поля? Торгус выглядел явно довольным. Я обернулся, окинув пристальным взглядом небо в том направлении, куда указывала его пика. Строй наши отступавших противников рассыпался окончательно, превратившись в сотни обособленных точек в небе, убегавших каждый сам по себе. Их объединение в единую структуру больше не рассматривалось. На мой взгляд, этот маневр, хотя я сомневаюсь, что он был централизованно просчитан или продиктован, был для них самым разумным действием в сложившейся ситуации. Это позволяло убежать многим, поскольку их численность по-прежнему значительно превышала количество их преследователей. Если убивали одного, то двое или даже больше других избегали смерти. Но я не жалел, что многие из наших противников смогут убежать. Мы удержали небо, верхнее сражение подходило к финалу. Мои люди доказали себе и другим, эффективность нашего обучения, нашей тактики и вооружения. Для воина немного удовольствия в преследовании сломленных, впавших в панику врагов, побеждённых и почти беззащитных, хотя он не может не признать целесообразность этого с точки зрения войны и закрепления победы. Это правильно, закрепить успех, предотвратить перегруппировку и сплочение, ещё более подорвать силы и дух врага, кроме того, очевидно, что тот противник, которого Вы убили сегодня, не выйдет, чтобы встретить вас завтра. А вот тот, кого Вы не уничтожите сейчас, позже может убить вас. Но я полагал, что немногие из них возвратятся. Вряд ли у них появится желание вернуться к тарновому лагерю.
Также, я надеялся, что большинство из моих людей посчитает участие в казни, если можно так выразиться, неподобающим для себя.
Победа! взревел Торгус, хохоча от восторга. Победа!
В бой! крикнул я ему, указывая вниз на тренировочную площадку.
Небо осталось за нами, но земля всё ещё была во власти неприятеля.
Торгус с торжествующим смехом, наклонив пику, сопровождаемый своим знаменосцем и двадцатью бойцами его личного эскадрона, на лету развернувшегося в шеренгу спикировал вниз, чтобы присоединиться к драке.
Как это не покажется странно, но, похоже, многие из захватчиков в лагере всё ещё не осознали той катастрофы, которая произошла с их товарищами в небе.
Однако подобные ситуации не редкость в бою. Часто человек уверен, что сражение выиграно, поскольку он успешно действовал в отведённом ему узком коридоре, на вверенном ему клочке земли, в то время как рядом с ним на огромной площади всё было полностью потеряно. В бою зачастую бывает трудно узнать то, что происходит где-то в другом месте, не там где ты находишься в данный момент. Перестрелка может быть выиграна, а всё сражение проиграно, и одновременно можно выиграть сражение, но проиграть войну. Погоду войны трудно не только предсказать, но порой невозможно определить, причём иногда в течение многих дней. Рассказать о прошлом можно только находясь в будущем.
Кинув взгляд вниз, я увидел как тарн, оставшийся без всадника сомкнул когти на человеке и потащил его вверх. Обычно удар лапы тарна ломает хребет верру или табуку. Затем он пожирает добычу, пока она ещё жива. Иногда тарн хватает животное, поднимает его высоко в воздух и бросает, чтобы потом спуститься и полакомиться. С другой стороны раздался долгий, завывающий крик, и я увидел человека, летевшего с высоты порядка двухсот или трехсот футов к земле, тарн без всадника, перевернулся и спикировал следом за своим кормом. В другом месте площадки другой тарн, также оставшийся без всадника, придавил человека к земле лапой, и долбил его своим клювом. Часть наших тарнов, возможно, даже большинство, практически были дикими птицами, совсем недавно пойманными в горах. Лорд Нисида, пытаясь скрыть свой проект, или, по крайней мере, насколько возможно снизить его известность, всячески избегал покупки необычно крупных партий прирученных тарнов. Однако теперь тренировочная площадка была переполнена множеством свободных птиц. Некоторые из моих бойцов, торопились спешиться, очевидно, забыв о том факте, что в других местах бой ещё продолжал бушевать с неослабевающим упорством, чтобы собирать столь ценные трофеи.
Глава 18Рапорт Лорду Нисиде
Я направил своего тарна к проплешине тренировочной площадки. За мной последовали Таджима, Пертинакс и Ичиро, мой первый или командирский, сигнальщик.
Немного позже, неподалёку от нас приземлился Торгус со своим знаменосцем и личным эскадроном, а за ним и Лисандр в сопровождении его первой двадцатки.
Таким образом мои старшие офицеры были со мной.
Вероятно в тот момент у нас было под рукой порядка сотни мужчин, или около того на земле и в воздухе. Некоторые, несомненно, всё ещё продолжали преследовать отступающих.
Мы победили! радостно крикнул Торгус, уже спешивавшийся и стоявший рядом со своим тарном, держа его поводья в руке.
Мечи всё ещё звенят, сообщил я ему, осматривая местность.
Клубы дыма поднимались в небо над жилой зоной находившейся на том конце узкой тропы, огороженной вешками.
Пусть-ка они попробуют сунуться сюда! рассмеялся Торгус, обводя рукой переполненную площадку.
Тарны кричали. Пыль клубилась, поднятая крыльями, гигантских, чудовищных птиц Гора. Во множестве мест мои товарищи продолжали свою работу. Наши противники крутились как могли, но их везде находили пики и стрелы. Я видел, как ананганский дротик вонзился в горло одного из мужчин. Он рефлекторно схватился за него и попытался вытянуть. Кровь фонтаном ударила из разорванной шеи, и мужчина, рухнув как подкошенный, растянулся в пыли. Судя по всему, у него была пробита артерия. Из его спины торчало широкое, листовидное, окровавленное остриё дротика. В двух или трёх местах мужчины, что интересно, рубились на мечах. Я видел спинной хребет одному человеку перерубили, когда он попытался взобраться по лестнице в седло чьего-то оставленного без присмотра тарна. Вероятно его крик услышали во всех углах тренировочной площадки. Мои люди поспешно уводили нескольких чужих тарнов в сторону наших вольер.
А они сунутся, заметил Таджима. Непременно.
Спешившиеся враги оставили своих тарнов на тренировочной площадке, а мы приземлились так, что оказались на их пути, так что у них не было никакой возможности добраться до птиц, не бросив вызов нам. Несколько человек как раз появились на тропе, которая вела от жилой зоны, обременённые добычей, а некоторые ведя на верёвках связанных рабынь. Сказать, что они были встревожены, обнаружив, что тренировочная зона больше ими не контролируется, это ничего не сказать. Некоторые, сразу осознав грозившую им опасность, бросили добычу и рабынь, и, схватив оружие, поспешили к своим птицам. Здесь, однако, их уже ждали мои парни, теперь уже сами оказавшиеся в большинстве. Но даже на земле они придерживались тактики, хорошо зарекомендовавшей себя в небе. Они расступились перед неприятелем и принялись кружить, словно стая слинов, внезапно, постоянно обстреливая их с тыла и флангов, в зависимости от того, какая сторона оказывалась не прикрыта щитом. Некоторые воспользовались пиками, ловя момент и накалывая на них врагов. Но большинство предпочитало луки или ананганские дротики. В общем, они делали всё так, как я их учил, то есть, по возможности, в бой не вступали, а если вступали, то только тогда, когда преимущество на их стороне. Стоило врагу огрызнуться, они рассыпались в стороны, но лишь затем, чтобы перестроиться и снова начать кружение смерти, ловя момент и стреляя в запутавшегося, смущённого и напуганного противника в тот момент, когда он открывался с какой-либо стороны. Немногие из наших парней, скорее всего, смогли противостоять такому врагу один на один, но, применяя изматывающую тактику стаи слинов, у них получалось легко уничтожать их одного за другим. Кроме того, кое-кто из наших людей, всё ещё остававшихся в сёдлах на спинах приземлившихся тарнов, использовали своё преимущество высоты и пускали стрелы одну за другой. Если к ним приближались, то они просто тянули первый повод и оказывались над полем боя, продолжая обстрел. Некоторые словно на тренировке били пиками с лёта.
Трусы! Трусы! закричал один из воинов, дико крутясь на месте.
Но и он пал, утыканный дюжиной стрел.
Тот, кто бросается в челюсти ларла, может и не трус, но точнодурак.
Часть врагов повернула назад, надеясь найти убежище от стрел среди деревьев или в жилой зоне. Немногие из них добрались до тропы. Другие убежали в лес, покинув огороженную вешками зону. Я слышал рев ларлов и отчаянные крики людей севернее тропы.
Я предпочёл держать своих людей на поле, потому что не был уверен в численности врагов, остававшихся в окрестностях.
Поле было усыпано множеством тел, но немногие из них были одеты в серое.
Неприятель, похоже, не достиг какого-либо значительного результата, ни в небе, ни, насколько я мог определить, на земле.
Что с пленными? поинтересовался я у одного из пани.
Их нет, ответил тот.
В тот момент я не придал особого значения его ответу.
Подозвав к себе Таджиму, Пертинакса и ещё около дюжины наёмников, неплохо знакомых с мечом, я обратился к ним:
Парни, я очень подозреваю, что для вас есть работа, которую следует доделать.
Я тоже так думаю, кивнул Таджима.
Ты учишься работать мечом, сказал я Пертинаксу. Готов ли Ты использовать его в деле?
Да, ответил он.
Уверен? спросил я, пристально глядя ему в глаза.
Думаю да, кивнул Пертинакс.
Баклеры и клинки, скомандовал я наёмникам, отстёгивая свой собственный баклер от седла.
Вы тоже берите щиты, велел я Таджиме и Пертинаксу. Я в курсе, что клинок можно использовать и для нападения и для обороны, но я не уверен, что он защитит вас от летящего арбалетного болта.
Нодати, сказал Таджима, может отбивать стрелы даже дополнительным мечом.