Контракт запросто может перейти к другому владельцу, быть перекуплены и так далее, усмехнулся я.
Несомненно, кивнул Пертинакс.
С чего бы это ей так плохо относиться к Таджиме? проворчал я себе под нос.
Несомненно, по той же самой причине, что Леди Портия Лия Серизия из Башен Солнечных ворот могла бы, если бы посмела, относиться недостаточно хорошо к Пертинаксу, усмехнулся Пертинакс.
Насколько я понимаю, улыбнулся я, это было некорректное упоминание об одной никчёмной рабыне, твоей Джейн, которая в своём ошейнике теперь должна была бы беспрекословно повиноваться, очаровывать и служить.
Точно, кивнул он, это о моей рабыне Джейн.
О твоей наглой рабыне, добавил я.
Да, не стал спорить Пертинакс.
Ни одна рабыня не будет наглой, поучительно заметил я, пока Ты не позволишь ей быть наглой.
Возможно, пожал он плечами.
Эта смазливая соплячка всё ещё не изучила свой ошейник, констатировал я.
Возможно, буркнул Пертинакс.
Не стесняйся использовать стрекало или плеть, посоветовал я. Рабыня быстро учится правильно реагировать на их применение, на их быстрое, информативное, обжигающее жало, и их резкую предостерегающую ласку на своей нежной, гладкой коже.
Возможно, повторил мужчина.
Точно, поправил его я. В следующий раз, когда твоя Джейн своим поведением, любого вида, словесного, физического или просто выражением лица заслужит такой удар, или даже тебе покажется, что оно могло бы заслужить такой удар, проследи, чтобы она его получила. После этого Ты сразу заметишь, что её поведение будет крайне редко заслуживать такое удары. Тебе даже перестанет казаться, что она заслуживает наказания.
Тогда она научится бояться, и приложит все силы, чтобы избежать этого, заключил он.
Совершенно верно, подтвердил я.
Вовремя применённое стрекало сбережет нервы? улыбнулся Пертинакс.
Ты можешь попробовать этот метод, усмехнулся я. Вскоре она будет стоять перед тобой на коленях и смотреть на тебя как на своего господина, и это будет лучше для вас обоих.
Ей как рабыне, я мне как господину, добавил он.
Да, кивнул я. Как она может быть рабыней, если Ты не можешь быть господином?
Боюсь, что мне недостаёт храбрости и силы воли, чтобы быть господином, вздохнул Пертинакс.
Тогда продай её другому, предложил я, тому, кто будет обращаться с ней так, как она заслуживает, и, как она сама в глубине души желает, чтобы с ней обращались.
Пертинакс замолчал, но было заметно, что он раздражён.
Какой мужчина, в конце концов, положа руку сердце, на не хочет владеть женщиной? Что может хотя бы начать сравниваться с такой собственностью?
Впрочем, возможно, подумалось мне, он мечтал о другой женщине, о другой рабыне, что была бы беспомощной у его ног?
Только хватит ли ему храбрости, воли, доброты, сострадания, чтобы бросить её к своим ногам, и держать там не идя ни на малейший компромисс, и сделать её счастливой?
Так почему Сумомо не должна уважать Таджиму? спросил я. А Джейн Пертинакса?
Возможно, потому что мы слабаки, проворчал Пертинакс.
Я так не думаю, покачал я головой.
Возможно, предположил Пертинакс, всё дело в том, что ни один из нас не говорит по-гореански с рождения, возможно, потому что ни один из нас не родился в этом мире. Мы слишком выделяемся на фоне остальных, как варвары.
Я тоже, напомнил я, такой же варвар, как и вы оба.
Нет, вздохнул Пертинакс, Ты гореанин.
Таджима, заметил я, теперь тоже гореанин.
Не думаю, что Сумомо понимает это, хмыкнул Пертинакс.
Опасное заблуждение, прокомментировал я.
Возможно, пожал он плечами.
Пертинакс, сказал я, однажды также сможет назвать Гор своим миром.
Не легко быть гореанином, покачал головой он.
Когда-то, давно, заметил я, никто не был гореанином.
А теперь, многие?
Конечно, кивнул я.
Так ли это хорошо считать Гор своим миром? спросил Пертинакс.
Этот вопрос может задать только тот, кто не знает Гора, сказал я.
Я не понимаю, признался Пертинакс.
Хорошо ли быть живым? поинтересовался у него я.
Конечно, ответил он.
Тогда Ты ощущаешь Гор, констатировал я. Как только мужчина познал Горон жив. С того момента как мужчина познал Гор, он никогда не вернётся в прежнее состояние.
Таджима теперь идёт сюда, предупредил Пертинакс.
Вижу, кивнул я.
Видел и то, что Сумомо, возможно, получив сигнал от Ханы, обернулась, и, казалось, удивлённо посмотрела вслед Таджиме. Мужчина уходил не оглядываясь на неё. Мой товарищ не выглядел довольным. Хотя его лицо предельно бесстрастным, я видел напряжение его скул, говорившее о стиснутых до крошащихся зубов челюстях. Его явно переполняли ярость и стыд, показать которые, ему не позволяла его гордость. Ведь он был искренне обеспокоен безопасностью и благополучием Сумомо. И вот его презирают за его же беспокойство, возможно даже насмехаются над этим. Конечно, с его точки зрения, к нему отнеслись ужасно, очень ужасно. Я подозревал, что теперь Таджима будет смотреть на контрактную женщину иначе, несомненно, как на менее достойную его беспокойства, которое, и он теперь должен это признать, было совершенно неуместно. Я не сомневался, что если бы мы находились в любом другом месте Гора, и она была бы заклеймена и сидела голой в рабской клетке, то он приобрёл бы её, несомненно, сколько бы она не стоила. Вот тогда бы её ждала превосходная, изысканная неволя в его ногах, а уж он бы проследил за тем, чтобы получить от неё полное удовлетворение. Безусловно, шансы на это были невелики, поскольку контракт Сумомо держал Лорд Нисида. И, несомненно, гордая Сумомо слишком хорошо знало об этом факте. Она полагала, что может чувствовать себя в безопасности, прячась за стенами крепости этикета. Мне подумалось, что пройдёт немало времени, прежде чем заживут душевные раны Таджимы. Как говорится, не та из ран самая глубокая, которая кровоточит. К тому же, память у пани очень хорошая.
Ты видел? спросил Таджима, присоединившись к нам.
Сумомо принадлежит ошейнику, пожал я плечами.
Онапани, напомнил мне он.
Нисколько не сомневаюсь, что среди пани хватает женщин в ошейниках, усмехнулся я.
Да, согласился Таджима, но это, прежде всего, женщины из вражеских домов. Захваченные, они могут быть низведены до ошейниковых девок.
Из вражеских домов? заинтересованно переспросил я.
Но Таджима промолчал.
Я подозревал, но не стал говорить этого вслух, что у отношения Сумомо к Таджиме могли быть менее ясные мотивы, более тонкие и глубокие, чем простое презрение к тому, к кому она могла бы относиться как к выходцу из чужого мира. Я подозревал, что она боролась с непреодолимыми эмоциями, бушевавшими внутри её, с тоской, с желанием почувствовать его плеть, с любопытством относительно того, каково бы это было бы, стоять перед ним голой на коленях и прижимать губы к его босым ногам, каково было бы извиваться в его руках, быть беспомощной и принадлежащей ему, как только женщина может принадлежать, принадлежать до последнего едва слышного удара её покорённого и сдавшегося сердца, до последней послушной клеточки её покорённого тела.
Конечно, я не стал говорить всё это Таджиме.
Мы перенесли внимание на закрытую и, по-видимому, забаррикадированную дверь хижины. Несколько пани во главе с мужчиной в маске теперь стояли по обе стороны от двери.
Один раз я успел заметить, испуганное лицо, мелькнувшее в маленьком, открытом оконце.
Человек в шлеме с пугающей маской и окровавленным мечом в руке, коротко кивнул, и несколько асигару, принёсших угли от рассыпавшегося, почти догоревшего павильона, зашвырнули эти угли на крышу хижины, покрытую сухими ветками и соломой.
Мне казалось, что было бы неплохо предупредить забаррикадировавшихся внутри, опасных и несомненно охваченных паникой пленников хижины о намерении осаждающих, что они могли бы обдумать разумность капитуляции. Однако пани отказали им в подобной любезности.
Нет, сказал Таджима, стоявший теперь рядом со мной, останавливая моё движение в сторону хижины.
Они же сгорят заживо, в ужасе пробормотал Пертинакс.
Крыша занялась огнём почти немедленно.
Надо известить Лорда Нисиду, призвал я. Пусть он вмешается.
Так вон же Лорд Нисида, сообщил Таджима, указывая на фигуру во внушающей страх маске и с окровавленным мечом.
Не может быть, опешил я.
Очень даже может, заявил Таджима.
Но его меч окровавлен, указал я.
Лорд Нисидавеликий воин, пожал плечами Таджима.
Он что, сражается? Меч против меча? удивлённо спросил я.
Конечно, кивнул Таджима. Этонаш путь. Кто согласился бы идти за другим?
Возьмите их в плен! воскликнул я.
Нам не нужны пленные, развёл руками Таджима.
Обычно в гореанских войнах пленных стараются брать. Их можно допросить, отправить на работы, продать и так далее. Кроме того, иногда, если пленник оказывался важным и состоятельным, его могли бы выкупить. Пани, как оказалось, пленных взять могли, но делали это редко, а если и брали, то чтобы замучить пленника, а потом казнить распяв его на кресте, по-видимому, прежде всего, для примера, чтобы запугать врагов, уменьшить желание к мятежу и так далее. Вообще на Горе обычным методом казни является сажание на кол. Но пани расценивают это как варварство, зато на распятие на кресте смотрят вполне лояльно. Очевидно, такие пристрастия зависят от культурного фона. Возможно, одна из причин, по которым пани не стремятся брать пленных, состоит в том, что они ожидают от пленника, если он благородный, что он покончит с собой, стерев тем самым свой позор того, что он попал в руки врага, и если это так, оставление его в живых, это просто неуважение к нему, а убийство, это помощь в том, что он сделает сам. Кроме того, взятию пленных препятствует тот факт, что головы ценимы и важны в плане продвижения по службе. Но есть и интересное исключение к этому правилу, когда пленник, или человек близкий к пленению, хочет получить право принять нового даймё или сёгуна. Сделав это он будет связан честью и обязан служить новому вождю, как служил прежнему, и, похоже, в этом деле на него вполне можно будет положиться. Он не наёмник, он верный последователь того, за кем он следует, кто бы это ни был.
На мой взгляд, главная причина не брать пленных, или не делать это своей обычной практикой, вероятно, состоит в том, что пленник-мужчина опасен. Его опасаются и, возможно, небезосновательно. Таким образом, это кажется разумным избавиться от него как можно скорее. Точно так же, на Земле, в некоторые периоды Средневековья, избавлялись от пленных, если под рукой, особенно в полевых условиях, не было никаких удовлетворительных условий для лишения их свободы передвижения, вроде клеток или чего-то подобного.
Их горящей хижины послышались панические крики.
Возьмите их в плен! крикнул я.
Успокойся, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, сказал Таджима. Они пришли убить нас. А теперь мы убьём их.
Внезапно дверь была брошена в сторону, открытая изнутри.
Человек в объятой огнём одежде, закрывая глаза руками, вывалился из хижины. На него немедленно обрушились мечи сразу с двух сторон.
Над хижиной поднимались клубы дыма. Стены уже были охвачены огнём.
Ещё один мужчина, задыхаясь и кашляя, врывался наружу и, пробежав пару шагов, был зарублен. Третьего, выскочившего следом, ждала такая же судьба.
Думаю, что люди в хижине были ослеплены с дымом и обожжены огнём. Ещё двое появившиеся из двери были убиты немедленно.
Я в ужасе смотрел на хижину, крыша которой внезапно обрушилась, превратив внутренности в топку. Я видел силуэты нескольких тёмных фигур, словно тени метавшихся в огне. Затем одновременно двое вырвались их пламени и умерли вслед за своими товарищами. Один, может двое, оставались внутри, упав посреди пылающих веток, оказавшись неспособными добраться до двери. Крики, перекрывавшие треск пламени, доносились ещё несколько инов, а затем стихли. Остался только рёв огня и треск сгоравшего дерева.
Мужчина в рогатом шлеме с пугающей маской, наконец, избавился от своего ужасного украшения и встал передо мной.
Вы пришли с докладом? спросил он.
Небо наше, сообщил я Лорду Нисиде.
Некоторые убежали, заметил он.
Да, развёл я руками. Они убежали. Рассеялись. Их было слишком много. А нас мало. Мы не смогли бы убить их всех.
Жаль, сказал Лорд Нисида. Продвижение наших планов теперь следует ускорить.
Признаться, в тот момент я не понял, что он имел в виду.
Постепенно вокруг нас начали собираться другие, и Лорд Нисида вежливо принимал их доклады. Похоже, лагерь в основном был зачищен. Оставалась пара хижин, которыми вскоре занялись вплотную.
Лорд Нисида повернулся ко мне и сказал:
Мы довольны, Тэрл Кэбот, тарнсмэн.
Я поклонился, признавая его комплимент.
Теперь, улыбнулся он, вероятно, был бы уместен большой праздник, пир победы, конечно, когда всё здесь будет восстановлено и очищено, скажем, через пару дней, вечером, по окончании дневных работ. Разве это не в гореанских традициях?
Возможно, ответил я, если дежурства несутся, и достаточное количество бойцов с оружием настороже, дабы предотвратить неприятные сюрпризы.
Большинство таких пиров, конечно, проводится не на природе, не в лагере, а дома, в пределах стен, окружающих город над которым, возможно, всё ещё поёт на ветру противотарновая проволока.
К сожалению, добавил он, мы не захватили подходящего количества свободных женщин врага, чтобы они могли бы прислуживать такому пиру голыми.
Это точно, хмыкнул я.
Это ведь тоже гореанская традиция, не так ли? поинтересовался Лорд Нисида.
Да, кивнул я, но я подозреваю, что эта традиция не чужда пани.
Нисида чуть заметно улыбнулся.
Похоже, Лорд, сказал я, нам понадобятся такие девицы для обслуживания наших мужчин на пиру.
Нет ничего необычного в том, что женщин врага обслуживают такой пир нагими. Этоодно из преимуществ и удовольствий победы. Ошейники на женщин могут надеть до начала пира, а могут и подождать до его окончания. Обычно предпочитают оставлять это на потом. Считается, что так будет лучше, поскольку женщины должны прислуживать на таком пиру, всё ещё оставаясь свободными. Предполагается, что это позорит их ещё больше и поучает, что великолепные свободные женщины побеждённых достойны быть только голыми служанками, а позже рабынями, победителей.
Полагаю, что рабыни подойдут, к тому же они под рукой, заметил я.
Согласен, сказал Лорд Нисида. Несомненно, Вы обеспокоены судьбой своей красотки Сесилии.
У неё хорошая фигура, пожал я плечами.
Даже теперь, улыбнулся Лорд Нисида, она внутри круга, а в её маленьких руках верёвка.
Это было ссылкой на «круг верёвки». В «кругу верёвки», одна верёвка обвязана вокруг группы рабынь, стоящих на коленях или лежащих на животе. Каждая рабыня должна сомкнуть руки на верёвке и не может, пока не получит разрешения, выпустить верёвку. Это безупречно скрепляет группу рабынь.
Как поживает голубоглазая белокурая рабыня, которую, насколько я знаю, теперь зовут «Сару»? поинтересовался у меня Лорда Нисида.
Стойловая шлюха? уточнил я.
Да, подтвердил он.
Я не видел её уже много недель, ответил я.
Несомненно, у благородного Пертинакса, тарнсмэна, имеются более свежие новости, предположил даймё.
Мне вспомнилось, что у Лорда Нисиды были определённые планы относительно прежней мисс Маргарет Вентворт.
Нет, Лорд, развёл руками Пертинакс, последний раз я видел её в вашем павильоне, когда Вы отправили её ухаживать за стойлами тарларионов.
Мне это кажется странным, заметил Лорд Нисида.
Пертинакс только пожал плечами.
Боюсь, мой товарищ, Пертинакс, решил объяснить я Лорду Нисиде, опасается смотреть на неё.
Опасается? переспросил Лорд Нисида, посмотрев на густо покрасневшего Пертинакса.
В нём ещё остаётся много земного, пояснил я. Думаю, что он опасается, что может уступить её очарованию, и тогда она будет управлять им, доминировать над ним, сделает его послушным её желаниям, сделает из него то же самое, что она однажды уже из него сделала, фактически своего раба.