Тогда я прикажу убить тебя, ответил я.
Я ненавижу тебя, бросил мужчина.
Я готов с этим смириться, пожал я плечами. Это известная опасность в отношениях командира и подчинённого.
Затем я повернулся к Таджиме и приказал:
Выставь, часовых, и проследи, чтобы у людей было достаточно времени на отдых. Утром они должны быть свежими. Проконтролируй, чтобы завтрак доставили на рассвете.
Слушаюсь, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, откликнулся Таджима.
Что Ты собираешься делать теперь? поинтересовался Пертинакс.
Спать, буркнул я.
Ты сможешь уснуть?
Разумеется, сказал я. И настоятельно рекомендую тебе сделать то же самое.
Думаю, что я постою здесь некоторое время, заявил он.
Так, этого связать по рукам и ногам, приказал я, повернувшись к двум дюжим парням из моих товарищей, стоявшим рядом, указав на Пертинакса.
Тот попытался бороться, но наёмники быстро повалили его на землю и связали. Некоторое время он ещё бесполезно дёргался, не сводя с меня разъярённого взгляда.
Я, правда, не хочу тебя убивать, сообщил я ему.
Но Ты сделал бы это? спросил Пертинакс.
Да, кивнул я. Это вопрос субординации и поддержания дисциплины.
Я понял, буркнул он.
А теперь поспи немного, посоветовал я ему, но он только ещё отчаяннее попытался освободиться. Даже не пытайся. Тебя связали гореане. Ты теперь столь же беспомощен, как связанный вуло, или, как здесь принято говорить, как связанная кейджера.
Тарск, крикнул он, тарск!
Хорошо, прокомментировал я. Ты с каждым днём становишься всё более гореанином.
Наконец Пертинакс прекратил бороться и успокоился. Он был связан гореанами. Всё что ему оставалось, это ждать, когда они его развяжут.
Я лежал и думал о сотнях, нет тысячах, рабынь, которых мне случалось видеть на Горе. Причём многих из них я видел, когда они были полностью во власти мужчин, чрезвычайно беспомощными, связанными верёвками, закованными в кандалы, прикованными цепью, в ошейниках и так далее.
«Как невероятно красивы женщины, подумал я. Надо ли удивляться тому, что мужчины жаждут владеть ими».
Действительно, найдётся ли какой мужчина, который не хотел бы владеть женщиной? Что могло бы дать мужчине больше радости и удовольствия, чем обладание прекрасной, послушной рабыней?
«Насколько красивы они, думал я в полудрёме, самая изящная форма домашнего животного».
И как много их на Горе! Я видел их, одетыми в туники в городах, работающими в полях и в других местах. Я видел их на рынках, ожидающих продажи, и во время этой самой продажи. Я видел их бредущих в караване, едущих в рабских фургонах, сидящих в клетках, выглядывая через прутья на мужчин, которые могли бы их купить. Я видел их, спешащих по улице, делающих покупки на рынке, суетящихся на причалах, смеющихся и дразнящих, снующих туда-сюда. Я видел, их стоящих на коленях, склонившись над общественными корытами и стирающих в них одежду. Я видел их прикованных цепью в сторонке на турнирах, и даже на партиях матчах каиссы, ожидающих, того кто станет победителем, чтобы быть присужденными ему. Я видел их, звенящих колокольчиками в пага-тавернах, спешащих обслужить клиентов их владельца, и спокойно, скромно, служащих в домах их хозяев. Я видел, как они танцевали в свете костра походных лагерей, извиваясь под ритмы цехара, калика, флейты и барабана.
«Да, признал я, ничто не могло бы сравниться с той радостью и удовольствием, что даёт мужчине обладание прекрасной, послушной рабыней».
Говорят, что несчастнее господина без рабыни, может быть только рабыня без господина.
Я надеялся, что Сару всё ещё была жива.
А потом я заснул.
Глава 20В сарае
Близился рассвет. Мне вручили ломоть хлеба и доложили, что за время последнего дежурства сарай никто не покидал. Шесть костров горели всю ночь, сеть была растянута между кольями. Огонь вскоре, с рассветом, должны были погасить.
Развяжите его, велел я наёмнику, слонявшемуся поблизости, указав на Пертинакса, а когда того освободили от верёвок, поинтересовался:Ты поспал?
А что у меня был большой выбор того, чем можно было бы заняться этой ночью? усмехнулся он.
Вижу, что с чувством юмора у тебя всё в порядке, хмыкнул я.
Прости, вздохнул он, вчера вечером я был дураком.
Ерунда, отмахнулся я. Просто я боялся, что, если внутри кто-то остался, то тебя убили бы в темноте.
Спасибо, поблагодарил Пертинакс.
Разотри запястья и лодыжки, посоветовал я. Разомни конечности, походи немного. Потом поешь, но не объедайся.
Ты собираешься войти внутрь? осведомился он.
Мы войдём туда вместе, пообещал я.
Я тоже, заявил Таджима, вынимая клинок из ножен.
Конечно, кивнул я.
Но это не та работа, которой должен заниматься командующий, заметил Таджима.
Скажи это Лорду Нисиде, усмехнулся я. И он, и остальные его офицеры оказались ещё менее обязательными.
На тебе кавалерия, напомнил Таджима.
Основная часть моей работы сделана, пожал я плечами, организация проведена, обучение в разгаре. Ты, Торгус, Лисандр и многие другие, можете командовать всей группой.
Ты выковал оружие, констатировал Таджима.
Которым теперь могут владеть другие, добавил я.
Ну и почему тебе надо входить в сарай? спросил Таджима.
А мне любопытно, улыбнулся я.
Он собирается прикрывать нас, пояснил Пертинакс.
Нет, сказал я. Я надеюсь найти там кое-кого.
Кого-то, кто носит нашу серую форму? уточнил Таджима.
Да, кивнул я.
Наёмника по имени Лициний Лизий из Турмуса, заключил Таджима.
Его самого, подтвердил я.
Именно он, это показало расследование, стрелял в Лорда Нисиду, точнее в того человека, который таковым казался, во время вчерашней утренней тренировки, а потом убежал, чтобы вскоре вернуться с ордой, противоборство с которой мы выиграли, причём, как в небе, так на земле. Определить это, оказалось несложно. Сначала нашлись поражённые свидетели его вероломства, а позднее проведённая перекличка подтвердила, что свидетели не ошиблись, в суматохе приняв за него кого-то другого. Кроме того, уже днём, его видели среди врагов в лагере, возглавляющего один из отрядов, поджигающих строения. Он носил жёлтую нарукавную повязку, чтобы его не убили его же собственные союзники. Правда, потом он эту повязку снял, попытавшись смешаться с нашими людьми, но попытка эта оказалась неудачной. Всех уже успели оповестить о его предательстве. Среди отрезанных голов его головы не обнаружилось. Значит, он где-то прятался, не исключено, что с несколькими другими, нашедшими убежище в стойлах. Если это было так, то, несомненно, он был одним из тех, кто убедил других освободить тарларионов и попытаться ускользнуть, воспользовавшись суматохой. Сам-то он вряд ли стал бы участвовать в этой попытке, предпочтя скрываться и дальше, планируя выбраться в темноте.
Его имя сообщили мне ещё вечером. Не факт, конечно, что он был в сарае. Однако если он был там, то я хотел повстречаться с ним. Лорд Нисида сообщил мне, что в лагере были шпионы. Лициний Лизий из Турмуса, очевидно, был одним из них. Я бы не удивился, если бы узнал, что остаются и другие.
Не хочу настаивать, сказал Таджима, но разве не было бы разумно ворваться внутрь большими силами?
Лучше сначала разведать, ответил я.
Уж не о рабыне ли Ты беспокоишься? озадаченно спросил Таджима.
Она представляет некоторую ценность, пожал я плечами, необычный цвет волос и всё такое. К тому же, если Ты не забыл, Лорд Нисида предназначает её в подарок сёгуну.
Таджима кивнул. Если внутри вспыхнет схватка, это был бы бой на ближней дистанции, в котором множество мужчинам, нападали бы друг на друга в замкнутом помещении. В такой ситуации могла бы пострадать даже пугливая, стреноженная кайила, охваченная паникой из-за обилия людей, криков, мелькания и звона мечей, толчков копий, взмахов глеф, свиста стрел.
Нет, покачал головой Пертинакс, улыбаясь во весь рот. Вы не хочешь рисковать потерей своих людей.
Ага! усмехнулся Таджима.
Думаю, мне удалось уверить его в том, что Сару не была для меня важна, или, по крайней мере, не имела особого значения. В конце концов, она была всего лишь рабыней. К тому же она не была ни пани, ни контрактной женщиной. В конечном итоге, она была только ошейниковой девкой.
Кроме того, её всегда можно было заменить рабыней с подобной внешностью, возможно даже, ещё более красивой. Я не думал, что он отнёсся бы к этому так же, если бы там находилась бы другая девушка, скажем, Сумомо. Безусловно, Сумомо была пани, да ещё и в статусе контрактной женщины, а не какой-то там ошейниковой девки.
Готов ли Ты убивать? спросил я Пертинакса.
Думаю да, пожал тот плечами.
Мне было бы спокойнее, если бы Ты был уверен в этом, заметил я.
Я готов, запнувшись, выдохнул он.
Тогда входим, скомандовал я.
Уже у ворот нас встретил запах плесени и тарларионового навоза. Освещение можно было считать приемлемым.
Щиты, предупредил я Таджиму и Пертинакса.
Мы шли на полусогнутых ногах, согнувшись, выставив баклеры перед собой, смотря поверх них и стараясь прикрыть ими как можно большую площадь своих тел, в первую очередь, конечно, грудь и горло. Головы наши были защищены шлемами.
Я занял место справа. В данной ситуации поступать так не было никакой особой потребности, но это было сделано практически на автомате, почти не задумываясь. В гореанской фаланге в поле командир обычно возглавляет правый фланг. Дело в том, что построение имеет склонность к смещению вправо. Это результат естественного стремления каждого бойца в строю, воспользоваться щитом человека, стоящего по правую руку от него, для своей защиты. Соответственно, правое крыло фаланги обычно превосходит по силе левое крыло строя неприятеля, стоящее как раз напротив. Впрочем, на другой стороне поля боя имеет место прямо противоположная картина. Таким образом, фаланги имеют тенденцию как бы поворачиваться, словно некое колесо войны. Некоторые командующие, хорошо зная об этой особенности, усиливают свой левый фланг, увеличивая глубину шеренг, и такая тактика часто приводит к победе. Большинство гореанских командующих, возможно неблагоразумно, предпочитают вести фалангу, если можно так выразиться, находясь не в безопасности внутренних шеренг, но на переднем крае. Они предпочитают быть там, где «сталь встречает сталь». В этом смысле, онименьше генералы и больше воины. Разумно это или нет, не мне судить, но таков типичный гореанский путь. И разумеется, его люди готовы умереть за него, поскольку он с ними, он один из них.
Внезапный свист, еле слышный, закончился резким ударом металла по металлу и яркими искрами. Пертинакса, шедшего в центре, наполовину развернуло. Он чуть не выронил щит, но мгновенно пришёл в себя и принял прежнее положение.
Ай-и! простонал он.
Болт, констатировал я.
Принятый в лоб арбалетный болт бьёт не хуже железного кулака. Он может наполовину пройти сквозь щит, сделанный из нескольких слоёв кожи и дерева. Однако пробить металлический баклер болту оказалось не под силу.
Пертинакс, похоже, не ожидал такой силы от простого арбалетного болта.
Вон он! крикнул он. Я его вижу! Он перезаряжается. Я доберусь до него прежде, чем он успеет установить новый борт.
Нет, рявкнул я. Стоять!
Пертинакс ошарашено уставился на меня. Шанс казался ему выигрышным. Вот только он таким не был.
В стойлах, по бокам прячутся другие, пояснил я.
Если бы Пертинакс бросился вперёд, то оказался бы, что называется, между двух огней, а если бы успел забежать достаточно далеко в сарай, то мог бы получить болт в спину.
Опытные арбалетчики, в такой ситуации, не разряжают все свои арбалеты одновременно, а сохраняют один или более в готовности, ожидая удобного момента.
Внезапно раздался женский крик.
Маргарет! воскликнул Пертинакс.
Следом донёсся звук удара, и мы услышали что женщина заплакала.
Тарск! взревел Пертинакс.
Отступаем, приказал я.
Я выяснил то, что хотел. В стойлах пряталось пятеро мужчин, по двое с каждой стороны, немного вглубь сарая, и ещё один был в центре у задней стены. У них имелось три самострела, по одному у тех, что на флангах и один у центрального. Я предположил у них мало болтов, но наверняка этого утверждать не мог.
Занявший позицию у дальней стены, и стрелявший в нас, был ни кем иным, как Лицинием Лизием из Турмуса.
Это меня порадовало.
Она жива! радовался Пертинакс.
Пока, проворчал я. И именно Ты подверг её большой опасности. Зачем Ты показал своё беспокойство? Теперь они будут считать её представляющей ценность. Соответственно, они могут смотреть на неё как возможную заложницу, инструмент, с помощью которого можно заключить сделку.
Какое это имеет значение? спросил Таджима. Она всё равно только рабыня.
Это имеет значение для Пертинакса, сказал я.
Онслабак и дурак, раздражённо буркнул Таджима.
Представь, что это была Сумомо, предложил я ему.
Я не проявил бы признаков беспокойства, заявила Таджима, в этом случае она будет в большей безопасности.
Пертинакс, развёл я руками, ещё не обладает твоей изобретательностью и хитростью.
Возможно, когда-нибудь научится, проворчал Таджима.
Возможно, кивнул я.
Да, вздохнул Пертинакс. Ядурак.
Нет, успокоил его я. Не тот дурак, кто совершает ошибки, а тот, кто не в состоянии учиться на своих ошибках.
Но это животное её ударило, попытался оправдаться он.
Ну и что? спросил я. Какое тебе до этого дело? Она всего лишь рабыня.
Возможнов некотором смысле, пробормотал Пертинакс.
В любом смысле, отрезал я, категорически и абсолютно.
До меня, наконец, дошло, что у Пертинакса не было никакого понимания, ни того, чем должна быть гореанская рабыня, ни всей безусловности и цельности этого, ни того, чем теперь была прежняя Мисс Вентворт. Похоже, он даже не подозревал о тех преобразованиях, которые необратимо произошли в ней, о тех открытиях и самооткрытиях, новом понимании, познании и признании, в свете которых она больше не могла быть той, кем она была раньше. Я предположил, что он всё ещё хотел спроецировать на неё тот образ, которым, как ему казалось, она должна была быть. И в действительности, возможно, она тоже изо всех сил пробовала бороться с собой, отрицая своё недавно обнаруженное самое глубинное «Я», пытаясь скрыть его за фасадом, предписанным ей уродливой и антиприродной культурой. Возможно, она думала, что делая это, действует в своих интересах. Возможно, она могла бы играть ту, кем, как она думала, Пертинакс хотел бы её видеть, пытаясь сделать так, чтобы он был доволен, к их обоюдному горю. Возможно, ещё более глупо, она попыталась бы скрыть от него то, чем она была, и использовать его сочувствие или сострадание, чтобы управлять им, подчинить его своей воле. Чрезвычайно опасно для кейджеры сделать что-то подобное. Возможно, чтобы более успешно эксплуатировать его, она попыталась бы привлечь на свою сторону ту обработку, к которой он был подвергнут на Земле, попытавшись заставить его чувствовать вину, стыдиться того удовольствия, с которым он, как мужчина, мог бы теперь смотреть на неё как на рабыню. Разумеется, наивной, но коварной рабыне, особенно земного происхождения, это могло бы показаться привлекательной и даже разумной женской хитростью. Но что если он посмотрит на её хитрости с проницательностью, презрением и смехом? Что, если бы он не почувствует никакой вины, никакого стыда, а будет смотреть на неё с триумфом, как на ту, кем она должна быть, как на женщину у своих ног, на её законном месте в природе, в ошейнике?
Культуры редко подстраиваются под потребности и желания людей, но стараются сделать так, чтобы потребности и желания людей подстраивались под них. В некотором смысле, они являются Прокрустовым ложем, к которому человек должен быть подогнан, чего бы это ни стоило для его жизни, или конечностей, или здоровья, или счастья.
Тебе придётся научиться бить её самому, предупредил я Пертинакса.
Как я могу сделать это? удивился он.
Легко, заверил его я. Рассматривай её как ту, что она есть, как всего лишь рабыню.