Дерьмо.
Я растянулся на противоположной софе, глядя на неё. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Азазель был прав, чёрт побери. Мне нужен был Источник, богатая кровь, заполняющая все пустые места внутри моего тела, восстанавливающая сломанные части, возвращающая меня к жизни. Даже слишком сильно. Потому что я хотел трахнуть Элли Уотсон.
«Слышишь, Уриэль? я послал мысль наружу. Имел я всё это».
Она пошевелилась, словно прочитала мои мысли. Невозможно такая Благодать была дана только связанной паре. Я мог читать её мысли в любое время, но она никак не могла знать, о чём думаю я.
Я не должен был пытаться читать её мысли. Я и так был слишком привязан к ней, нравилось мне это или нет. Одно было ясно, я не собирался заниматься с ней сексом, даже если бы захотел. Руки прочь, по крайней мере, пока она не спит.
Ветхозаветные мистерии. Я фыркнул. Неудивительно, что Уриэль осудил её. Ей просто повезло, что была моя очередь. У неё не было бы ни единого шанса с Азазелем или с кем-либо другим, они бы бросили её, даже не взглянув.
«Какая жалость», лениво подумал я, наблюдая, как вздымается и опадает её грудь под свободной белой одеждой, которую Сара приготовила для неё.
Она спасла меня прошлой ночью в лесу. Если бы она не послушалась и убежала бы, Нефилимы разорвали бы её на части, а затем сожрали бы моё парализованное тело.
Но она осталась. А потом, когда она подумала, что Падшие топят меня, она бросилась в воду и попыталась спасти меня. Я всё ещё не мог понять почему.
Она бы утонула, если бы я не вдохнул в неё, не наполнил её Это знание делало меня беспокойным, несчастным. Возбуждённым тем, что она задержала моё дыхание внутри своего тела. Чувство было эротичным, явным и сильным. Она задержала моё дыхание, саму мою сущность, такую сильную связь, как если бы она держала моё семя, мою кровь. Я был внутри неё, и в ответ часть её требовала меня, владела мной. Я был безвозвратно привязан к ней и ненавидел это. Мне было тяжело просто думать об этом, и я был одержим этим, и я должен был разорвать её хватку.
Я должен был настоять на том, чтобы дождаться церемонии обновления, пока с ней не разберутся. В моём истощённом состоянии я был бы невосприимчив к обаянию человеческой женщины.
Не просто какая-то человеческая женщина. Даже в самые уязвимые моменты я мог сопротивляться самым красивым, сексуальным женщинам, которых мне приходилось сопровождать.
К сожалению, я совсем не чувствовал желания воспротивиться тяжёлой ноше, повисшей на моей шее Я испытывал похоть.
Это было ненормально. Почему она, почему сейчас? Всё уже и так было в полнейшем беспорядке, и я поклялся больше не рисковать связью с женщиной.
Это означало, что мой единственный секс был с самим собой, быстрое, бездушное освобождение, которое удерживало меня от взрыва ярости и разочарования. Или с какой-нибудь неизвестной женщиной, ищущей ночи удовольствий. Ночь, о которой она не вспомнит.
Не вспомнил бы и я.
Каждая женщина в нашем скрытом королевстве была связана с одним из нас. Не было потомства, чтобы вырасти и продолжить традицию. Женщина могла войти в Шеол только как связанная пара, так что мне чертовски не повезет, если я захочу новую пару, и это должно быть приносило уйму удовольствия Уриэлю. Хотя всё, что причиняло боль и дискомфорт Падшим, приносило Уриэлю удовлетворение. Я был совершенно уверен, что он не способен испытывать радость.
Но сейчас я слишком устал, слишком нервничал, чтобы найти решение проблемы Элли Уотсон.
Я даже не мог оставить её на ночь. Уложив её спать, я взял на себя определённую ответственность за неё, по крайней мере, до тех пор, пока она не проснётся, сон продлиться должен от шести до двадцати четырёх часов. Даже если бы её сон был нормальным, я не мог оставить её здесь одну, пока не добьюсь обещания хорошего поведения с её стороны. Я не мог рисковать тем, что она снова сбежит, океан может забрать её или если ей удастся найти границы нашего королевства, Нефилимы будут ждать.
Была только одна кровать, и будь я проклят, если отдам её ей. Скорее всего, она проспит не меньше восьми часов. Она соскользнула дальше и теперь лежала на полу, наполовину под кофейным столиком, положив голову на толстый белый ковёр. Ей будет хорошо там, где она сейчас.
Я допил вино и направился в спальню. Распахнул ряд окон, выходящих на океан, и глубоко вдохнул успокаивающий воздух. Даже в разгар зимы, когда падал снег, я держал окна открытыми. Мы были невосприимчивы к холоду, тепло наших тел автоматически корректируется. Шум океанских волн успокаивал, а прохладный ночной воздух напоминал мне, что я жив. Мне нужно было это напоминание о простых вещах, которые составляют мою жизнь.
Я разделся и скользнул под прохладные шёлковые простыни. Моя рука всё ещё пульсировала в том месте, куда попал яд, но всё остальное хорошо зажило, благодаря солёной воде и крови Сары. Моя рука и член пульсировали и в том и в другом была виновата Элли Уотсон.
Я закрыл глаза, решительно настроившись заснуть.
Не смог. Я продолжал представлять её на полу, мёртвую для мира. Эти несколько дней были тяжелыми и для неё. Я знал, что она свернулась калачиком рядом со мной на твёрдой земле прошлой ночью я смутно осознавал это сквозь туман боли, и мне было спокойнее.
Через час я сдался, вылез из постели, по которой так стосковался, и направился к двери. В последнюю минуту я остановился и натянул джинсы. Нагота мало что значила для Шеола, и я не заботился о сохранении её благопристойности. Это было моё собственное искушение, которое я пытался избежать. Даже шёлковые боксёры или пижамные штаны были слишком тонкими, чтобы их можно было легко снять. Эти джинсы были застёгнуты на пуговицы, а не на молнию, и, чтобы их снять, требовались большие усилия. Это даст мне время подумать дважды, прежде чем совершить такой глупый поступок.
Я распахнул дверь и вернулся в гостиную. Она была освещена только прерывистым лунным светом, отражавшимся от глади моря, а она была просто сгорбленной фигурой в тени. Я подошёл и подхватил её на руки. Она была тяжелее некоторых, но не настолько, чтобы заметитьеё вес доставлял не больше хлопот, чем вес буханки хлеба для смертного. Я отнёс её в спальню и осторожно положил на кровать.
Ей нужно было набраться силона не смогла убежать далеко, а после трёх лестничных пролётов она уже запыхалась. Она была избалованной городской девушкой, не привыкшей двигаться.
У неё было красивое тело. Её грудь была полной, соблазнительной, а бёдра выступали на фоне чётко очерчённой талии. По нынешним меркам в ней было фунтов десять-пятнадцать лишнего веса. По вкусам Ренессанса, она считалась тощей.
Ренессанс был одним из моих любимых периодов. Я получал огромное удовольствие от искусства, музыки, творчества, которое, казалось, захлестывало всех.
И женщин. Полных, пышных и красивых. Я перепробовал их очень много, прежде чем совершил ошибку, влюбившись в одну из них, только чтобы потерять её. У меня не было бы выбора, кроме как наблюдать за взрослением моей возлюбленной Рафаэлы; тогда, по глупости, я приветствовал этот шанс. Но она убежала от меня, уверенная, что я не захочу её, когда она будет выглядеть на десятки лет старше меня. Она умерла раньше, чем я нашёл её снова.
Слишком много женщин, слишком много потерь, каждая капля болиблаго для моего врага, Уриэля. Я не стану проходить через это снова.
Если Элли Уотсон собирается остаться, а сейчас я не мог придумать иного выхода, ей придётся научиться подниматься по лестнице. Шеол не был создан для гостей, и сейчас она была под моей ответственностью. Я не мог позволить себе баловать её.
Солёный бриз с океана взъерошил мне волосы, и я вспомнил, что люди более чувствительны к холоду. Я натянул на неё простыню, возможно, это хорошая идея.
А потом я лёг рядом с ней. Это была большая кровать, и она не собиралась ворочаться во сне, перелезая на мою сторону. Она будет лежать совершенно неподвижно, пока действие Благодати не пройдёт. Пока мои сны не приведут меня к ней, я буду в безопасности.
И даже если бы они это сделали, я бы проснулся задолго до того, как она смогла бы что-то сделать.
Я надеялся, что Благодать будет действовать все двадцать четыре часамне нужно было как можно больше времени, чтобы разобраться с ситуацией. Не то, чтобы она считала этот особый коматозный сон Благодатью, но это был всеобъемлющий термин для любых экстраординарных вещей, на которые мы были способны. Благодать глубокого сна была одной из наименее вредных. Благодать для затуманивания разума людей может иметь гораздо более долгосрочные последствия
Я вытянулся, закрыв глаза. Она должна пахнуть цветочным мылом, которым женщины пользуются в банях. Она должна пахнуть, как все остальные женщины, но она не пахла. Под цветами скрывался её собственный сладкий, эротический ароматчто-то, что делало её немного другой. Что-то, что не давало мне уснуть, пока мой измученный разум вызывал различные сексуальные возможности.
Я взглянул на её коматозную фигуру. Во сне она выглядела моложе и красивее. Слаще, тогда как я прекрасно знал, что она вовсе не такая. Она была бомбой замедленного действия, одна сплошная неприятность, и всё же каким-то образом я умудрился связаться с ней.
Я приподнялся на локте и поглядел на неё. Я мог забрать свой вздох у неё, ослабит ли это эту хватку, которую видимо она имела на мне?
Я накрыл её губы своими, не касаясь, и втянул её мягкое дыхание в свои лёгкие. А потом я преодолел небольшое расстояние и прижался открытым ртом к её губам, охваченный внезапным желанием попробовать её на вкус.
Я откинулся на кровать, проклиная собственную глупость. Я чувствовал себя внутри неё, чувствовал своё дыхание в её теле, неизбежную связь. Пытаясь забрать его у неё, я просто привлёк её в своё тело, завершая круг. Я чувствовал её дыхание внутри себя, сворачивающееся в моих лёгких, распространяющееся по крови, которая текла через меня.
Я прикрыл глаза рукой. Сейчас Уриэль, должно быть, смеётся. Как будто всё и так было недостаточно плохо, я просто сделал ещё хуже.
Я не мог сейчас думать. Завтра я поговорю с другими. Не все были такими холодными и практичными, как Азазель. Михаил, Самаэль, Тамлел будут смотреть на вещи более гибко. Подскажут куда её отправить, где она будет в безопасности, и мне не придётся о ней думать. Рано или поздно новое дыхание заменит её в моём теле, и связь будет разорвана. Не так ли?
Я тихо застонал, хотя, если бы я даже закричал, она бы всё также спала.
Это будет чертовски длинная ночь.
Глава 9
АЗАЗЕЛЬ СИДЕЛ В БОЛЬШОМ ЗАЛЕ, один в темноте. Никто из Падших не знал, какую ношу он несёт. Он чувствовал их всехих потребности, их боль, их сомнения. Их секреты.
Хорошо, что они не знали этого. Некоторые из них, в частности Разиэль, не упустят возможности найти способ защитить или контролировать свои мысли, и это поставит его в невыгодное положение, которое Падшие не могли себе позволить. Это было всего-навсего тем, что он должен был вынести, физическую боль, которую он нёс без каких-либо внешних признаков.
Только Сара знала. Сара, Источник его Альфы, спокойный голос мудрости, единственная, с кем он не мог просто расстаться. Единственная.
Века, тысячелетия с тех пор, как они пали, растворились в тумане времени. Число его жён тоже померкло, но он помнил каждое лицо, каждое имя, независимо от того, как мало времени она провела в его бесконечной жизни. Ксанта, со смеющимися глазами и волосами до щиколоток, умерла, когда ей было сорок три. Арабелла, которая дожила до девяноста семи лет. Рэйчел, которая умерла через два дня после того, как они сблизились.
Он любил их всех, но больше всего любил свою Сару, своё сердце, свою возлюбленную. Она ждала его, спокойная и беспрекословная, зная, что ему нужно. Она всегда так делала.
Из всех вещей, в которых он нуждался, она была нужна ему больше всего.
Она не позволит ему избавиться от женщины Разиэля, даже если это будет самым мудрым решением. Девушка хотела уйти, и ему следовало проследить, чтобы она так и сделала. Нефилимы избавились бы от того, что от неё осталось бы, если бы она вышла за границы Шеола. По крайней мере, он так думал. Они охотились на Падших и их жён, а она не была ни тем, ни другим. Он не доверял ей, не доверял её неожиданному появлению в месте, которое не допускало посторонних.
Он откинулся на спинку резного кресла, пытаясь расслышать далёкий голос, который так редко раздавался. Голос, запертый глубоко в земле, заключенный в тюрьму на вечность, так, во всяком случае, гласила история. Азазель предпочел бы не верить этой истории, не после того как услышал голос первого Падшего, отвечающего на самые невероятные вопросы.
Люцифер, Несущий свет, самый любимый из ангелов, всё ещё был жив, всё ещё в ловушке. Он мог возглавить силы рая и ада, он был единственным, у кого был шанс выстоять против мстительного, всемогущего Уриэля и злобных существ, которые служили ему. Но пока тюрьма Люцифера была скрыта, пока его тщательно охраняли солдаты Уриэля, шанса спасти его не было.
А без Люцифера, который повёл бы их, Падшие были пойманы в ловушку бесконечной боли. Обречённые смотреть, как их любимые жены стареют и умирают, не познавая радости детей, жить с постоянной угрозой Нефилимов на их границах, готовых захватить их мирное поселение. Ждать, зная, что Уриэль обрушит на них свой гнев при любой провокации.
Азазель в изнеможении оторвался от древних свитков и рукописей. Там были намёки, возможно, даже ответы, но он ещё пока не нашёл их.
Он изучал их, пока его зрение не затуманивалось, и на следующий день изнурительный процесс начнётся снова.
Сегодня ответов не будет. Он встал, сделав знак приглушить свет, и направился к огромному пространству комнат, которые всегда принадлежали ему.
Сара сидела на кровати и читала. Её серебристые волосы были заплетены в толстую косу, перекинутую через плечо, очки сидели на кончике идеального носа. Её кремовая кожа была гладкой и нежной, и он стоял и смотрел на неё, наполненный той же любовью и желанием, что и всегда.
Уриэль никогда не испытывал такого искушения, как другие, согрешившие один за другим. Уриэль не любил никого, кроме своего Бога, которого считал непогрешимым, за исключением одной глупой ошибкисоздания человека.
Уриэль презирал людей. У него не было жалости к их слабостям, не было любви к музыке их жизней, красоте их голосов, сладости любви, которую они могли дать. Он знал о них только ненависть и отчаяние и обращался с ними соответственно.
Сара посмотрела на него поверх ярких очков для чтения и отложила книгу.
Выглядишь уставшим.
Он начал раздеваться.
Так и есть. Грядут неприятности, и я не знаю, что с этим делать. Мы не можем сражаться с Уриэлем, мы не готовы.
Мы не узнаем, пока это не случится, сказала она своим успокаивающим голосом. Уриэль веками искал повод. Если девушкакатализатор, пусть будет так.
Азазель повёл плечами, ослабляя напряжение.
Разиэль не хочет её, и ей здесь не место. Я мог бы избавиться от неё, пока он не видит; отвести туда, куда велел отвести её Уриэль. Проблема будет решена, и мы сможем выждать, пока не будем лучше подготовлены
Сара сняла очки с носа и положила их рядом с кроватью.
Ты ошибаешься, любимый.
Ты часто мне это говоришь, сказал он. Думаешь, мне не следует от неё избавляться? Я имею право отослать её обратно.
Конечно, имеешь. У тебя очень много прав, которые ты не должен использовать. Разиэль лжёт сам себе. Он хочет её. Вот что его пугает.
Думаешь, Разиэль боится? Осмелишься сказать ему это.
Конечно, я скажу ему, и ты это знаешь. Он не будет злиться на меня, как на тебя. Альфе можно бросить вызов. Источник является именно тем, что он есть, источником мудрости, знания и пропитания. Если я скажу, что он желает её, он поверит. Но думаю, будет лучше, если он сам придёт к такому выводу.
Он не хочет снова связываться парными узами, возразил Азазель. Потеря Рафаэлы была для него слишком тяжелой. Одна потеряэто слишком много.
Тебе будет тяжело потерять меня, любовь моя, но ты снова найдёшь пару и скоро.
Нет.
Он не мог смириться с мыслью о времени, когда Сары не будет рядом. Сара с роскошным, соблазнительным ртом, прекрасным, гибким телом, кремовой кожей. Женщины в Шеоле проживали долгую жизнь, но по сравнению с бесконечными жизнями Падших они были лишь мгновением ока. Он потеряет её, и эта мысль была мучительной.
Она одарила его своей широкой милой улыбкой.
Пойдём в постель, дорогой. У нас ещё много времени, чтобы не думать об этом сейчас.
Он скользнул к ней на кровать, притянул к себе и просунул одну ногу между её ног. Длинными пальцами погладил её лицо, шею, изящную ключицу.
Что на тебе надето? прошептал он ей на ухо.
Она рассмеялась низким, сексуальным смехом.
Ночная рубашка, конечно.