Волк не шевелился, не моргал. По-моему, даже не дышал, а только смотрел на меня. Не знаю, почему, но я совершенно не боялась этого белого зверя. Мне даже мысль такая в голову не приходилабояться его. Затем я тоже замерла на месте, и мыволк и яне отрываясь, смотрели друг на друга. Этот взгляд длился, как мне показалось, целую вечность.
А потом у меня за спиной хрустнула ветка, волк резко повернулся и в мгновение ока исчез за деревьями.
Обернувшись, я увидела Родю. Он направлялся ко мне, засунув руки в карманы.
Эхо, с тобой все в порядке? спросил брат, тревожно сморщив свой лоб. У тебя такой вид, будто ты только что с призраком столкнулась.
Я снова посмотрела в сторону леса, пытаясь взглядом отыскать волка, чувствуя, как бешено колотится у меня в груди сердце. Никакого волка я, само собой, не видела. Глубоко вдохнув, я попыталась изобразить улыбку:
Все хорошо, Родя. Просто показалось, будто я что-то увидела в лесу, но это так Ничего там не было, можешь мне поверить.
Ну, если ты в этом уверена положил мне руку на плечо Родя. В таком случае, пойдем внутрь, я хочу тебе кое-что показать.
Вслед за братом я вошла в дом. У меня навернулись на глаза слезы, когда я увидела, что он накрыл для меня на красном ковре перед камином торт и чай.
С днем рождения, Эхо, улыбаясь, сказал Родя.
Я крепко обняла его, а затем мы сели и съели весь торт до последней крошки и до последней капельки выпили чай. Родя разжег каминчто ни говори, а весенние ночи все еще оставались холодными. Затем брат опустил свою руку в карман, выудил оттуда что-то завернутое в ткань и протянул мне.
Я развернула ткань и от удивления раскрыла рот. На моей ладони лежали изящные часы на цепочке. Они были в позолоченном футляре с откидывающейся крышкой, на которой была выгравирована роза ветров. Часы мягко жужжали своими невидимыми колесиками и шестеренками.
О, Родя, восторженно вздохнула я.
Нравится? Я сделал их для тебя. Сам сделал.
Не отрывая глаз от подарка, я только кивнула, не зная, что еще сказать. Вдруг я заметила, что стрелки на часах начинают вращаться все быстрее и быстрее, а затем они вздрогнули и резко остановились.
Я подняла голову и увидела, что Родя нахмурился.
Раньше такого с ними никогда не случалось, сказал он. Мне очень жаль, Эхо. Ну, ничего, я отнесу их назад в мастерскую и починю для тебя.
Нет-нет, я хотела бы оставить их у себяхотя бы пока. Если честно, я никогда не слежу за временем.
Ну, если так, тогда хорошо, рассмеялся брат. Починю их на следующей неделе. Ну-ка, он зашел мне за спину и застегнул цепочку от часов на моей шее. Часики повисли теперь у меня на грудималенькие, но тяжелые и холодные. Это чувствовалось даже сквозь плотную парчу сарафана. Но самое интересное у них внутри. Смотри, Родя нажал кнопочку сбоку от циферблата, и открылось окошечко. Внутри него оказался крошечный компас. Его стрелка указывала на север. Вот. Теперь, куда бы ты ни пошла, не заблудишься и сможешь вернуться. Эта штуковина, по крайней мере, все еще работает.
Я крепко обняла брата за шею.
Он со смехом выпутался из моих объятий и спросил, написала ли я в университет. Когда я призналась, что нет, не написала, Родя вытащил из своей сумки чернила, перо и бумагу.
Я так и думал, сказал он. Хорошо, давай вместе его напишем.
И мы, сидя прямо на красном ковре перед ярко горящим камином, сочинили это письмо. Уснувшая было во мне надежда ожила и раздулась, словно воздушный шарик.
Затем пролетели две блаженные недели, в течение которых я в основном была предоставлена самой себезанималась книжным магазином, следила за доставкой мебели Донии, проверяла, чтобы эту мебель расставили в коттедже именно так, как хотелось моей мачехе.
А по вечерам, закончив с делами, я уходила в лестак, чтобы меня не смогли заметить из дома. Но все-таки и не слишком далеко, потому что еще не так хорошо знала дорогу назад. Меня словно магнитом тянуло в лес. С этим лесом мое сердце связывала какая-то невидимая нить. А еще я постоянно думала о белом волкене к нему ли был привязан второй кончик той самой нити? Я никак не могла забыть взгляд волкатакой осмысленный, понимающий, внимательный
Вечером накануне дня, который отец и Дония наметили для переезда в новый дом, я снова оказалась в лесу. На этот раз я ушла дальше обычного. На полянке рос узловатый древний вяз со скрюченными, но все еще покрытыми листьями ветвями. Я присела под ним, чтобы слегка передохнуть. Когда я подняла голову, волк уже был на краю полянки, всего лишь шагах в десяти от меня. Его янтарные глаза светились, переливались золотистыми искорками, легкий ветерок шевелил белоснежные кончики шерсти. Слегка подволакивая заднюю лапу, волк подошел ближе, и теперь я чувствовала его запахсмесь горького дикого меда, густой травы и мокрой земли.
Как и прежде, совсем близко волк ко мне не подходил. Просто стоял и смотрел на меня.
Кто ты? прошептала я, и волк шевельнул ушами, услышав мой голос. Мне очень хотелось протянуть руку и погрузить ее, как тогда, в детстве, в густую мягкую шерсть. Но я сдержала свой порыв и оставалась неподвижной.
Лес быстро погружался в серебристую синеву сумерек. Откуда-то издалека долетел крик совы, послышался шум крыльев в сгущающейся темноте.
Волк склонил свою голову, словно приветствовал королеву, а затем вильнул хвостом и исчез в лесу, оставив меня онемело смотреть ему вслед.
Домой я возвратилась уже затемно. Звезды скрылись за деревьями и толстым слоем облаков, поэтому мне не удалось рассмотреть вьющийся над трубою дым.
Глава 4
Мой отец и Дония появились дома раньше, чем собирались, а вскоре следом за ними прикатила грохочущая телега с пианино.
Свадебный подарок от твоего отца! пояснила мне сияющая Дония, пока два могучих грузчика втаскивали пианино в дом.
Я была потрясена. Я не могла поверить, что отец смог позволить себе купить такой дорогой инструмент. Пианино заняло почти половину нашей маленькой гостиной, и оказалось очень красивой вещьюрезные ножки, пюпитр, а на внутренней стороне крышкияркая картина, изображающая летящих по голубому небу ангелов.
Дония немедленно уселась за пианино и начала играть, а я едва сдерживала себя, чтобы не фыркатьесли моя мачеха и умела когда-то играть, то теперь начисто забыла, как это делается.
Когда Дония окончательно запуталась в клавишах, не в силах отыскать нужную ноту, отец подмигнул мне. Я с радостью подумала о том, что ближайшие несколько дней проведу в книжном магазине и не буду слышать этот концерт.
После переезда отца и Донии в коттедж Родя тоже постепенно перестал там бывать, зато часто заглядывал в книжный магазин и интересовался, не пришел ли мне ответ из университета. Он извинялся за то, что у него не хватает времени ходить в коттедж. А потом, в один из тех дней, когда быстроногая весна уже убегала, уступая свое место лету, брат признался мне, смущенно опустив голову:
Знаешь, Эхо, я терпеть не могу эту женщину.
Ну, не настолько уж она плохая, рассмеялась я.
Лгунья, указал на меня пальцем брат, отчего я засмеялась еще громче, не в силах отрицать правды.
Проводить вечера в коттедже становилось все сложнее и для меня. Дония оказалась великолепной кухаркой, но очень уж любила готовить из самых дорогих и лучших продуктов, а я постоянноно безуспешнопыталась уговорить ее покупать что-нибудь подешевле.
В тех редких случаях, когда отца и Донии не было дома, я подсаживалась к пианино и понемногу осваивала его. Самостоятельно выучила одну из пьес, с которой никак не могла сладить Дония, а затем совершила большую ошибку, сыграв ее как-то вечером после ужина для своего отца.
В нескольких нотах я ошиблась, однако в целом, по-моему, получилось очень даже здорово. Мне показалось, что отец остался мной доволен. А вот Дония буквально взбесилась.
Что-то не припоминаю, чтобы я разрешала тебе прикасаться к инструменту! Она подбежала к пианино и яростно захлопнула крышку над клавишами. Я едва успела убрать свои пальцы, чтобы она их не прищемила.
Сидя на вращающемся круглом стульчике, я постаралась успокоиться и не дать своей ненависти вырваться наружу.
Простите, мачеха, миролюбиво сказала я. Вы так любите музыку Я думала, вам приятно будет узнать, что я стремлюсь походить на вас.
Мой отец поднялся на ноги и подошел к нам:
Дония, дорогая, по-моему, нет ничего плохого в том, что Эхо пробует научиться играть на фортепиано. Я думаю даже, что ты могла бы позаниматься с ней?
Об этом и речи быть не может! вспыхнула мачеха. Ты слышал, как она запиналась и путалась в нотах? Слышал? У нее мозгов не хватит музыкой заниматься!
Я встала с крутящегося стульчика, направилась к двери и сказала, обернувшись возле нее.
Я не буду учиться музыке. Это будет намного приятнее, чем слышать вашу бездарную игру.
Затем я поднялась в свою комнату, открыла статью о том, как следует обрабатывать и забинтовывать раны, и читала до тех пор, пока моя свеча не догорела дотла. И сколько бы ни стучал в мою дверь отец, сколько бы ни требовал, чтобы я вышла и извинилась, я ему не открыла.
Спустя несколько недель чувство вины все же заставило меня попросить прощения у Донии. Она в ответ лишь фыркнула и сказала, чтобы я никогда больше не прикасалась к ее вещам без спроса.
А пианино после этого в основном стояло без дела, собирая на себе пыль.
А спустя еще несколько недель начали приходить письма от отцовских кредиторов. В основном они поступали на адрес нашего книжного магазина, но некоторые доставлялись и в коттедж. Поначалу я не поняла, что это не обычные счета и уведомления, но потом разобралась. От отца требуют, чтобы он выплатил, причем немедленно, какие-то немыслимые суммы денег. При этом одни кредиторы угрожали ему огромными штрафами, другиетюрьмой. Я пыталась поговорить об этом с отцом, но он только отмахивался от меня и повторял, что это все ерунда и кредиторы раздувают шум из ничего.
Но однажды утром я зашла в подсобку магазина, чтобы убрать туда несколько книг, и застала своего отца в тот момент, когда он вытаскивал спрятанную под половицами шкатулку с мамиными драгоценностями. Шкатулка была почти пуста, если не считать одного кольца с изумрудом и золотого ожерелья.
Отец виновато опустил голову и беззвучно заплакал. Желая утешить его, я опустилась рядом на колени, обняла за дрожащие плечи.
Мы разорены, Эхо, сказал он, когда немного успокоился и уже снова мог говорить. Разорены полностью и бесповоротно.
Это из-за новой мебели, да? И из-за пианино?
Из-за дома. Я думал, что смогу справиться с платежами, и, наверное, даже смог бы, если бы наши дела шли немного лучше, но он тяжело вздохнул. Мне просто хотелось, чтобы твоя мачеха была счастлива, и я взял в долг больше денег, чем смогу когда-либо вернуть.
А что мы можем сделать?
Вот, отец достал из шкатулки кольцо и ожерелье. Продадим ожерелье. Но это он протянул мне кольцо. Я всегда хотел, чтобы это кольцо было твоим.
Я прикусила губу и осторожно надела кольцо себе на палец.
Родя рассказал мне про университет, добавил отец, сжимая мои руки в своих огромных ладонях. Я думаю, это просто замечательно. Я горжусь тобой, Эхо.
Но они мне пока что не ответили.
Еще ответят, вот увидишь. Я знаю, что все будет хорошо.
Я обняла отца, поцеловала его в щеку и негромко спросила:
Скажи, сколько ты на самом деле задолжал?
Любовь моя, нам придется продать пианино, сообщил Донии отец, когда мы сидели за ужином.
Должны? Продать? У мачехи задрожал подбородок.
Я стиснула зубы, запрещая себе напоминать о том, что она неделями не прикасалась к инструменту.
Да, должны, отец потянулся через стол и взял Донию за руку. А еще какое-то время нам придется пожить намного скромнее, чем мы привыкли. Прости меня, моя дорогая, я не должен был покупать больше, чем мог бы заплатить.
Конечно, ты не должен был, шумно захлюпала носом мачеха.
Но это же не он начала было я, но отец поднял руку, чтобы остановить меня, и, вероятно, очень мудро поступил, а то бы я такого сейчас наговорила!
Это целиком и полностью моя вина, перебил он меня. Постарайтесь как-нибудь потерпеть, это продлится не слишком долго, всего лишь год или два.
Год? Или два? взвизгнула Дония.
Но разве это срок для такой большой любви, как наша с тобой? спросил отец.
В эту минуту я готова была возненавидеть его за то, что он так сильно любит Донию. Ведь она сама думает только о себео том, чтобы ей комфортно жилось.
Мы продали пианино и один из диванов. Понемногу, по кусочкам отец расплатился со своими кредиторами, заложив наш книжный магазин. К концу лета наш магазин уже полностью принадлежал банку, которому отец должен был выплачивать арендную плату из наших заработков. Честно говоря, наш магазин никогда не был слишком прибыльным, а тут еще неурожай случился, и люди совершенно перестали тратить деньги на книгиих едва-едва хватало на еду.
Арендную плату мы выплачивать больше не могли.
В первый день осени отец навсегда закрыл наш магазин, а за ужином рассказал мне, Роде и нашей мачехе о своих дальнейших планах.
Мы уже съели чечевичную похлебку, в которой плавало совсем немного ветчины, и теперь прихлебывали чай, сидя возле камина. Рядом со мной устроился Родя. Таким обеспокоенным, как сегодня, я его не видела еще никогда. Обучение у часовщика он должен был завершить к концу года, и мог бы попробовать открыть собственную мастерскую в каком-нибудь другом городкеесли, конечно, местный часовщик не захочет оставить его у себя помощником. Но все шло к тому, что брат вскоре покинет нас и наш городок.
Я решил отвезти в город свою коллекцию редких рукописей и древних карт, сказал отец. Если мне удастся найти на них подходящего покупателя, можно будет на долгое время забыть все наши тревоги.
Почему же ты раньше об этом не подумал, Питер, дорогой? поджала губы Дония.
Мой отец окинул ее долгим внимательным взглядом, прежде чем ответить.
Потому что это наша самая последняя надежда. Кроме рукописей и карт у нас вообще ничего не осталось, моя дорогая.
Мы с Родей попытались уговорить отца, чтобы он разрешил вместо себя поехать в город одному из нас, но сделать этого не смогли. Отец остался непреклонен и сказал, что поедет сам. Он обещал написать Донии письмо, если дела задержат его в городе дольше, чем на три недели.
В тот вечер мы засиделись допозднаразговаривали, пили чай перед камином. Пожалуй, впервые за все время я почувствовала, что мы четверонастоящая семья. Мне очень не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался, но наконец встал и ушел Родя. Следом за ним отправились спать отец с Донией, а я осталась и задремала прямо на ковре перед камином. Утром в гостиную спустился отец. Он накрыл меня одеялом, поцеловал в лоб и сказал:
Ничего, мой ягненочек, увидимся недели через три.
Я снова провалилась в сон и увидела в нем волка.
Через три недели отец не вернулся.
И письмо не прислал. Закончился месяц, как он уехал, и к этому времени Дония уже была сама не своя, места себе не находила. Меня все сильнее начинал охватывать страх.
Прошло еще две недели, и я отправилась в мастерскую часовщика, где нашла сидящего на табурете за рабочим столом Родю.
Какое-то время я наблюдала за тем, как брат чинит чей-то будильникприпаивает на шестеренку новый латунный зубчик вместо сломавшегося, затем снимает тонкую стружку, подгоняя колесико к механизму. Наконец, Родя установил зубчатку на место, и часы пошли.
В последнее время дороги очень плохими стали, размытыми, сказал он, поглядывая то на меня, то на тикающие у него в руках часы. Сама понимаешь, Эхо, дожди. Вероятно, письмо где-нибудь застряло или вообще могло потеряться.
Брат старался успокоить меня, но я хорошо уловила скрытую тревогу в его голосе.
Родя поставил оживший будильник на стол, вынул лупу из своего глаза и добавил.
Если не будет никаких вестей до конца недели, я напишу письмо в городрасспрошу об отце тамошних книготорговцев. Но я уверен, что с ним все в порядке, правда.
До конца недели никакой весточки от отца не пришло, и Родя отправил свои запросы. Но и тут ожидания оказались напраснымиоказалось, что никто из городских книготорговцев с нашим отцом не разговаривал и даже не видел его.