Заканчивалась осень. Наступал темный, сумрачный период предзимья с его непролазной грязью на дорогах. Ничего не поделаешь, теперь оставалось только запастись терпением и ждать весны.
В это время слегла в постель Дония, постоянно жалуясь на сердцебиение и невыносимые головные боли. Я поила ее чаем и взяла на себя готовку, что в нынешних условиях означало: в нашем и без того жидком супе теперь станет больше воды, а в чаеменьше сахара.
Я тщательно прибралась во всем доме, навела порядок на книжных полках в отцовском кабинете. Затем, в один из вечеров, когда за окном кружили первые снежинки, мне вдруг пришло в голову сделать доброе дело и навести порядок еще и на письменном столе Донии. К нему я раньше не приближалась. Стол был беспорядочно завален бумагами и конвертами, здесь же валялись давно высохшие пузырьки от чернил.
Я принялась методично опустошать ящики, перебирая бумаги. Нужно было решить, что следует оставить, а чтовыбросить. Совать нос в личную переписку Донии я вовсе не собиралась, но одно из лежавших в столе писем упало на ковер. Поднимая его, я случайно наткнулась взглядом на первую строчку, и уже не смогла оторваться. Дочитала все до конца, сотрясаясь от гнева.
«Уважаемая госпожа Дония Алкаева!
Суздальский банк внес запрошенный депозит от Вашего имени в сумме 30 000 рублей с ежеквартальным зачислением процентов на Ваш счет. Для запросов на вывод средств или любых других операций, связанных с продажей имущества Вашего покойного мужа просим обращаться по указанному ниже адресу.
Благодарим Вас за выбор Суздальского банка.
К письму прилагалось несколько листочков с колонками цифр и краткими пометками рядом с ними. Судя по дате, письмо пришло примерно через месяц после свадьбы. Насколько я могла судить, от продажи пекарни Дония получила гораздо больше денег, чем требовалось на погашение долгов ее покойного мужа (если они вообще после него остались, эти долги). Во всяком случае, Дония располагала кругленькой суммой, размер которой буквально потряс меня. Почему же она скрыла эти деньги от нашего отца? Почему отпустила его в город вместе с драгоценными рукописными книгами, которые, как он считал, являлись нашей последней и единственной надеждой?
Что ты здесь делаешь? раздался вдруг голос у меня за спиной.
Я повернулась и увидела Донию, она белой медведицей угрожающе надвигалась на меня, глядя сверху вниз. На мачехе был парчовый домашний халат, нечесаные пряди волос спадали ей на плечи, а глаза покраснели, словно она плакала много часов. Эта деталь почему-то разозлила меня сильнее всего.
Гадюка! выкрикнула я, почти бросив письмо ей в лицо. Вы втянули нас в долги, хотя могли спокойно заплатить за все сами! Почему вы скрывали это от нас? Почему от нашего папы это скрывали?
Она спокойно взглянула на письмо и бесстрастным тоном ответила.
То, что я делаю со своими деньгами, вас не касается.
Если вы убили его срывающимся голосом начала я. Дония, если вы убили его, я никогда вам этого не прощу, ясно?
Меня совершенно не волнует твое прощение, успокойся. Если что, его смерть не на моей совести.
Зачем вы вообще вышли за него замуж? Я скомкала письмо и швырнула его на пол.
Просто мне захотелось пожить в свое удовольствие, и я знала, что твой отец такую жизнь мне устроит, честно призналась Дония. И на небесах, я думаю, меня ожидает награда за то, что я согласилась стать мачехой для ребенка, отмеченного самим дьяволом, тут она окинула меня тяжелым взглядом, в котором таилась опасность, и добавила: Кстати, о письмах. Я тут кое-что вспомнила.
Она полезла в карман своего халата, лениво вытащила из него конверт и показала мне его. Письмо было отправлено из города и на нем значилось мое имя. Печать на конверте уже была сломана.
Во мне вспыхнула надежда, смешанная с ужасом. Я потянулась за конвертом, но Дония проворно отскочила и вытянула свою руку так, что письмо зависло над пламенем камина.
Отдайте мне письмо, Дония, хрипло сказала я.
Она ухмыльнулась в ответ.
Согласись, это справедливо, что я прочитала твое письмо точно так же, как ты посмела прочитать мое. Хочешь узнать, что там написано? Конечно же, хочешь, я знаю, она вытащила из конверта лист бумаги, развернула его и прочитала вслух. «Дорогая мисс Алкаева, мы будем рады принять Вас весной в наш университет при условии, что вы представите нам по прибытии три письменных рекомендации от лиц, известных своей деятельностью в избранной вами области наук и заплатитечастично или полностьюза первый семестр обучения»
Я вскрикнула и бросилась за письмом, которое Дония неожиданно уронила в огонь.
Затем она схватила меня за руки и держала так, что я была вынуждена наблюдать за тем, как потрескивает бумага, чернея, скручиваясь и превращаясь в пепел.
Ты же не думала, что я позволю тебе поступить в университет? спокойно сказала Дония. Ведь даже если бы тебе удалось наскрести где-нибудь денег, чтобы оплатить учебу, им достаточно будет одного взгляда на твое чудовищное лицо. Они сразу отправят тебя обратно в канаву, где тебе и место.
Какое-то время я в оцепенении молчала, устремив на нее пустой взгляд, прежде чем выдохнуть в ответ.
Единственное настоящее чудовище здесьэто вы.
Не сказав больше ни слова, я схватила со стола зажженную керосиновую лампу, свой заплечный мешок, сдернула с настенного крюка меховую накидку и выбежала в непроглядную студеную ночь.
Глава 5
Я брела по лесу, и зажженная лампа тихо позвякивала, покачиваясь на своей проволочной ручке и ударяясь о мое колено. Мокрый снег прилипал к лицу. Было холодно, но среди деревьев по крайней мере не было резкого пронизывающего ветра. Я продолжала свой путь, пытаясь справиться с закипающим гневом, с готовыми пролиться слезами и опустошающим, ослепляющим ощущением собственной беспомощности. В моей голове снова и снова прокручивалась картинагорящее письмо из университета. Белый бумажный лист темнеет, скручивается, превращается в пепел, и звучат, бесконечно повторяясь, слова Донии:
«им достаточно будет одного взгляда на твое чудовищное лицо, и они сразу отправят тебя обратно в канаву, где тебе и место
Одного взгляда на твое чудовищное лицо
Одного взгляда»
А что, если она права? С чего я, собственно, решила, что университет отличается от нашего маленького городка? Не было там для меня места. А если мой отец действительно пропал, то и нигде для меня теперь места не было. Оставаться с Донией я больше не могла ни на минуту, становиться бременем для Роди тоже не хотела. У брата должна быть своя собственная, свободная жизнь.
Так я бесцельно брела по лесу. Мысли в голове носились по кругу, словно змеи, что заглатывают собственные хвостымысли, полные отчаяния и ненависти к самой себе. Горела в руке лампа, падал снег, который не могли задержать даже частые ветви деревьев. Пространство вокруг оставалось безжизненным и скованным жутким холодом.
А затем моя лампа замигала и погаслазакончился керосин.
Я остановилась, внезапно осознав бессмысленность своих действий. Пытаясь справиться с нарастающей паникой, я порылась в заплечном мешке и выудила оттуда завалявшуюся среди книг свечу и коробок спичек. Вставив свечу внутрь лампы, я зажгла еестекло защищало огонек от снега и ветра. Затем я развернулась, в надежде выйти из леса по своим собственным следам, но их уже замело снегом. Я не знала, куда мне идти, и пошла наугад, понимая, что могу теперь блуждать по кругу или вообще уйти вглубь непролазной чащи.
Но нужно было двигаться, потому что, стоя на месте, я очень скоро окоченела бы окончательно. И я шла вперед, не чувствуя онемевших от холода рук и ног, со страхом наблюдая за тем, как быстро уменьшается горящий за стеклом лампы огарок свечи. Сугробы доходили мне до колен, но я упрямо продолжала продираться сквозь них, понимая, что надежда у меня остается только до тех пор, пока я еще двигаюсь.
А стоит ли тебе жить вообще? издевательски прошептал притаившийся в глубине моего сознания голос.
Один взгляд на твое чудовищное лицо
Я вытерла выступившие на глазах слезы и стала думать о своем отце, о Роде и о белом волке, наблюдавшем за мной сквозь летнюю листву. Нет, я не сдамся. Пока, во всяком случае.
Снег слепил глаза, забивался под воротник, но я продолжала идти. Затем догорела свеча, и я выбросила ставшую ненужной лампу в снег. Теперь у меня остался лишь неполный коробок спичек. Я начала зажигать их одну за другой, пытаясь увидеть хотя бы что-нибудь вокруг себя в этих коротеньких вспышках оранжевого света.
Спички стремительно заканчивались, и я стала зажигать их все реже, только когда от навалившейся со всех сторон тьмы начинала кружиться голова, и возникло чувство, что я ни шагу не смогу больше сделать без драгоценной искорки света.
А потом осталась одна, последняя спичка. Я прижала ее к своей груди, продолжая медленно, на ощупь переставлять ноги. Нащупала правой рукой ствол дерева, сделала еще шаг вперед и внезапно почувствовала, что вышла на открытое пространствояростно загудел вокруг меня ветер, которому не мешали больше деревья, еще гуще повалил снег. Я замерла на несколько секунд, удивляясь чуду, которое вывело меня из леса. С того места, где я оказалась, нашего дома видно не было. Скорее всего, он остался где-то в стороне.
Дрожащими пальцами я зажгла последнюю спичку и ахнула. Нет, я не вышла из леса, но оказалась на просторной лесной поляне. Буквально в трех шагах от меня в снегу лежал человек. Я сразу узнала его рюкзак и куртку.
Это был мой отец.
Я вскрикнула и бросилась к нему, утопая в сугробах. Спичка догорела, но это было уже не важно. Добравшись до отца, я опустилась рядом с ним на колени, коснулась его шеи, пытаясь отыскать пульс. Пульс у отца был, пусть слабенький, но устойчивый.
Папа, выдохнула я. О, папа, я нашла тебя.
И я крепко обняла его.
Тебе нужен свет, внезапно раздался чей-то грубый, странно звучащий голос. В его рюкзаке есть фонарь.
Кто там? спросила я, вскинув голову.
Зажги фонарь, и сама увидишь.
Была ли я ошеломлена? Да. Но страха при этом совершенно не испытывала. Радость от того, что мой отец нашелся и он жив, затмевала собой все остальное. Повинуясь загадочному голосу, я покопалась в отцовском рюкзаке, и действительно нашла там и спички, и фонарьтяжелый, до краев заправленный керосином. Сидя на корточках, я зажгла его и подняла над головой.
Среди деревьев стоял белый волк. Его шерсть сливалась со снегом, ярко горели огромные янтарные глаза. Волк приблизился ко мне, и я до боли сжала впившуюся в ладонь металлическую ручку фонаря.
У нас мало времени, сказал волк, остановившись всего в одном шаге от меня.
Я вскрикнула и выронила фонарь. Каждая клеточка моего тела кричала мне: «Беги! Беги!» Как волк мог говорить со мной?
Но я не могла бросить своего отца.
Послушай, ты пожалеешь, если лишишься света, хрипло сказал волк. Подними фонарь.
Я подхватила упавший в снег фонарьк счастью, керосин не успел вылитьсяи сжала его в своей дрожащей от волнения и испуга руке.
«Должно быть, я засыпаю в лесу и вскоре замерзну до смерти, подумала я. Тогда все становится понятноговорящий волк, найденный в снегу отец. Это всего лишь призраки, сотворенные моим умирающим сознанием».
Дыхание вырывалось из ноздрей волка белыми облачками пара.
Я не сон, и твой отец тоже, словно прочитав мои мысли, сказал он, подойдя еще на шаг ближе. Но у нас совсем мало времени.
Я схватила отца за руку, стараясь не впадать в панику из-за голубоватого оттенка, который приняла его кожа. Помассировала, как могла, его пальцы.
Кто ты? прошептала я, обращаясь к волку. Почему ты здесь, и что тебе нужно?
Я пришел, чтобы спросить тебя кое о чем, ответил волк. О том, чего не сохранила моя память или о чем не осмеливался спросить до сих пор.
Господи, до чего же холодно! Я приложила ухо к отцовской грудипослушать, как бьется его сердце, и бьется ли оно вообще. Звук был очень слабым. На меня с новой силой накатил страх.
Ты должна отвечать быстро, сказал волк. Я не думаю, что мне вновь удастся прийти. Во всяком случае, этим путем. Ведь это ее лес, и ей не понравится, если я его покину.
Я взглянула на волка, совершенно не понимая, о чем он говорит. В голове у меня была лишь одна мысльо том, что нужно как можно скорее согреть отца.
Чего ты хочешь от меня? спросила я.
Обещания.
Что именно я должна тебе обещать?
Обещай, что пойдешь через этот лес ко мне домой, и останешься там со мной на год.
Зачем мне все это? дрожащим голосом спросила я.
Затем, что если ты это сделаешь, я спасу твоего отца и благополучно отправлю его домой. Он был заперт в этом лесу несколько недель. Даже месяцев, быть может. Если бы не я, твой отец давно был бы мертв, или, что еще хуже, оказался в ее власти.
У меня кружилась голова, и думала я только о том, что моего отца необходимо как можно скорее согреть.
Не понимаю тебя, сказала я волку.
У тебя есть возможность спасти его, ответил он. Выбирай: или ты идешь со мной, или он умрет.
Кожа на лице отца стремительно приобретала темный оттенок. Пульс, который я чувствовала кончиками своих пальцев, стал неровным и лихорадочным. Что-то горячее вздрогнуло у меня в грудинаверное, сердце. Выбор У меня, по сути, не было никакого выбора.
Я найду способ вернуться к тебе, папа, произнесла я, целуя отца в холодный лоб. Найду дорогу назад.
Я заставила себя подняться на ноги и твердо сказала, глядя волку прямо в его янтарные глаза.
Я обещаю пойти с тобой. А теперь спаси моего отца.
Иди за мной, сказал волк, направившись к краю поляны. Я тяжело поплелась следом за ним.
Ты же сказал, что спасешь его!
Я оглянулась на желтое пятно света от фонаря, рядом с которым лежал в снегу мой отец. Жизнь по капельке покидала его. Ужас шевельнулся в моем сердце, но тут же сменился надеждой и странной, непоколебимой уверенностью в том, что все будет хорошо. Мне на щеку упала снежинка и тут же растаялаиспарилась в моих жарких, горючих слезах.
Волк остановился передо мной, поднял к небу свою белую морду и резко, громко рявкнулдаже если это было какое-то слово, разобрать его я не смогла.
И тут же с новой силой взвыл ветер, срывая с меня меховую накидку. Он осыпал мое лицо дождем мелких, острых словно льдинки, снежинок. И тут же сквозь завывание ветра я вдруг услышала звон конской сбруи, лай собак и песенку, которую кто-то напевал в этой метели. Я узнала эту песенку, и голос тоже узнала. Он принадлежал старику Тинкеру.
Мое сердце дрогнуло и зачастило от радости.
Отойди в сторону, сказал волк, оглянувшись на меня через плечо.
Я нырнула за деревья и затаилась.
Сани Тинкера приблизились, осторожно лавируя среди деревьев. Лаяли собаки, качался подвешенный на шесте над санями фонарь. Тинкер остановился возле моего отца и моментально оценил ситуацию. Он втащил отца в сани, укрыл лежавшими там меховыми накидками. Затем откупорил бутылку, в которой могло быть только что-нибудь спиртное и крепкое, и влил несколько глотков ему в горло.
После этого Тинкер и сам приложился к бутылке, вскочил на сани, свистом подозвал к себе собак и вместе с ними исчез в снежной круговерти.
Я выскочила на поляну, стала кричать им вследони меня не услышали.
И тут же возле моего колена возник белый волк.
Я свое обещание сдержал, госпожа, сказал он. Теперь твоя очередь сдержать свое. Мы должны спешить. Она уже чувствует, что ты здесь. Нам придется бежать, ты сможешь?
Над поляной пронесся еще один порыв ветрарезкий, ударивший мне прямо в лицо. Он не давал вдохнуть и едва не сбил меня с ног. Застонали, заскрипели деревья. Мне почудилось даже, что они стонут от предсмертной тоски, готовые расколоться, разлететься на куски.
Беги! рявкнул волк, перекрывая вой ветра. Беги и постарайся не терять меня из виду!
Он прыгнул в темноту, и я, как могла, поспешила следом, чувствуя, как горят мои легкие, которым не хватает воздуха.
Я бежала через лес, сквозь ветер и тьму, и видела перед собой только белую размытую тень волка. Догнать его никак не удавалось, он постоянно был впереди. Во всем мире для меня не осталось ничего, кроме грызущего холода, задыхающихся легких, разрывающегося от напряжения сердца в груди.