Любимым
***
Тело блаженно ломило от проведенной с Альмодом ночи, и Риннон лежала на его груди, сквозь сон прислушиваясь к размеренному стуку сердца. Она недовольно забурчала, когда в дверь постучали, и нехотя выпустила его из объятий, лишившись горячего тела, а значит, и необходимого тепла. Закуталась в простыню, чтобы скрыть наготу от чужих глаз, и вытянулась на кровати, где-то на краю сознания понимая, что непрошенный гость пришел именно к королю и что они о чем-то шепчутся за приоткрытой дверью, пропускающей в комнату прохладный воздух. Хотелось уткнуться в родную грудь и вновь уснуть, но громкий звук в одно мгновение сбросил с нее дурман, и Риннон испуганно поднялась на локте. Хмурилась, вглядываясь в проем двери, а потом, завернувшись в ткань, бесшумно встала, чтоб посмотреть, что случилось.
Ей нужно было просто дойти до двери и выглянуть в коридор, но ноги словно налились свинцом, пригвоздив ее к месту. Сердце набирало обороты и в висках стучала кровь по мере того, как вокруг нее сгущалась тишина.
Что-то страшное.
Что-то чужое притаилось там, за дверью, и громкий вскрик застыл на ее губах, когда в комнату тягуче медленно вошел Альмод, в одной руке держа безвольно повисшее тело воина, которое уже в следующую секунду с глухим стуком упало на пол. Она застыла в ужасе, наблюдая за тем, как его лицо перекашивалось от ярости и глаза наливались тьмой, жаждущей расправы. Он смотрел на нее несколько секунд, прожигая ненавистью, а потом склонил голову вниз, себе под ноги, пытаясь совладать с желанием убить, разорвать ведьму на части, вырвать ее лживое сердце. Он сжимал и разжимал кулаки, дыша шумно, со свистом, и впервые при ней превращался в волка.
Всегда, значит прошипел он, оскалившись и клацнув челюстями. Кости его ног удлинялись, и слышался треск ткани, когда сильные мышцы подались вширь, разрывая мешающую им одежду. Тело покрывалось жесткой шерстью, и до этого красивое лицо вытягивалось, постепенно меняясь до неузнаваемости.
Если бы она могла кричать, то позвала бы на помощь, но вместо этого окаменела от ужаса, и только когда Альмод переступил через мертвого воина, шагнув в ее сторону, она рванула назад, наивно думая убежать от первобытной ярости. Но разве от нее убежишь? Разве она, слабая и жалкая, могла спастись от вожака оборотней, только что узнавшего о ее встречах с Лагордом? За его спиной, в его землях, с ложью на губах, шепчущих, что она будет принадлежать ему только.
Проклятая чародейка, окутавшая его своими сетями.
И сейчас в нем бушевала такая ярость, что становилось физически больно. Она требовала избавления, справедливости, чужой боли. И он получил ее, когда в один прыжок достиг убегающей Риннон и, чтобы остановить ее, полоснул когтями по спине, разрывая мышцы от самого плеча, наискосок, до поясницы. Сквозь плотный морок безумия он видел как она запрокидывала голову от агонии, как ее красивые волосы огненными языками перемешивались с алой кровью, как белая кость лопатки выглядывала из уродливо вывернутых разрезов, навсегда испортивших идеальность кожи.
Он чувствовал чуть ли не наслаждение, когда вдыхал металлический запах крови, перебивающий запах его самки, и спокойно смотрел на то, как в конвульсиях содрогалось ее тело, распластанное на полу. Ее тонкие пальцы судорожно сжимались, расширенные от болевого шока зрачки смотрели в одну точку, и Риннон проваливалась в темноту, даже не надеясь оттуда вернуться
Потому что волки не знают пощады.
Глава 16
Она медленно горела в огне, чувствуя, как языки пламени плавили кожу, поджаривали внутренности, опаляли горло; она с трудом делала вдох, чтобы наполнить грудную клетку болью, а потом забывала выдохнуть, потому что боялась повторения пытки; она знала, что плавает в волнах Амикса, но не понимала, за что, и как она сюда попала; она думала, что уже давно мертва, но чьи-то холодные пальцы бережно касались ее лица, затем сухих губ и смачивали их живительной влагой. Иногда Риннон забывалась глубоким сном, на удивление спокойным и ровным, и боль отступала, уступая место живым воспоминаниям: о маленьком домике в глуши, пении птиц, чистой воде, в которой терялись лучи солнца. Она слушала тихую речь своего Учителя и наблюдала за каждым его движением, когда он в длинной белоснежной мантии будто бы плыл по воздуху, показывая ей всю красоту живой природы. Она прикасалась кончиками пальцев к лепесткам просыпающихся от его улыбки цветов и вдыхала свежий аромат жизни, чувствуя безграничное счастье, ведь именно здесь и было ее место. Среди тепла и зелени, ярких красок и доброты.
Но потом все резко менялось и вместо облегчения и эйфории приходили муки агонии, которые вновь тянули в огонь, жадно пожирающий ее тело. Она стояла на выжженной мертвой земле и, пригвожденная к ней цепью, не могла пошевелиться, беспомощно наблюдая за тем, как вокруг нее взмывают столпы пламени. В его отсветах она различала знакомые лица, среди которых было лицо Альмода, жесткое и непроницаемое. Он смотрел на нее с ненавистью и самолично подливал масло, чтобы выжечь и ее тоже. Дотла. И сколько бы она не тянула к нему руки, желая прижаться к его груди и умоляя спасти ее, он оставался все таким же чужим и жестоким. А потом образы заволокло черным дымом, и тяжесть цепи, сковавшей шею, исчезла.
Ее кто-то звал, тихо, но настойчиво, заставляя бороться с пламенем и помогая дышать теперь уже чистым и свежим воздухом.
Госпожа госпожа прошу вас, сквозь слезы и всхлипы шептала Равида. Она промокала полотенце холодной водой и обтирала покрывшееся испариной, все красное от лихорадочного румянца лицо. Она молила богов, чтобы ее хозяйка очнулась, шептала заговоры и обмывала страшные уродливые раны, на которые было больно смотреть, не то что касаться их. Вы должны проснуться, слышите? Прошу вас, вы должны проснуться, проснуться, проснуться именно ее отчаянные просьбы вынудили Риннон приоткрыть глаза и увидеть неяркий свет свечи, пляшущее пламя которой было ориентиром в реальности, потому что как только она переводила взгляд на что-то другое, в голове начинало шуметь и тьма вновь наступала. Слава великому Тогерду, вы очнулись. Сейчас.
Беспокойная служанка, дежурившая у ее кровати и не спавшая уже которую ночь, дрожащей от волнения рукой схватила стакан с водой и опустила в него чистую тряпку, после чего поднесла ее к приоткрытым губам Риннон, наполняя ее рот влагой. Первый глоток был самым сложным, потому что даже такое маленькое действие возвращало боль, дикую и неудержимую, грызущую спину и раскалывающую голову на части. Риннон трясло, и Равида не понимала, то ли от холода, то ли от жара, в котором несчастная прибывала уже несколько дней, отчаянно борясь за свою жизнь. Она лежала на животе, повернув голову в сторону и не смея пошевелиться. Ей казалось, что на спине нет живого места и стоит пошевелить рукой, как лоскуты располосованной плоти отойдут от костей.
При воспоминании о том, кто это сделал, Риннон не смогла сдержать слез и вновь закрыла глаза, желая провалиться во мрак. Все же там было не так больно.
Только не засыпайте, госпожа, вы должны быть сильной. Нет-нет, только не это, заметив, что Риннон никак не отреагировала на нее, Равида зарыдала, потеряв последние силы. Неужели ее борьба оказалась бессмысленной? Неужели ее молитвы так и не были услышаны? Тогда зачем существуют боги, если они настолько глухи Но уже в следующую секунду горячее дыхание коснулось ее руки, и тихий шепот воскресил надежду.
Зачем ты меня вернула?
Вы нужны нам.
Нам? что-то наподобие улыбки появилось на потрескавшихся губах, и Риннон зашипела, ощущая на языке металлический привкус крови.
Да, нам. Вы говорили, что не отступите, что сделаете все возможное ради своего короля, и вы должны помочь ему, вырвать из лап тьмы, потому что именно она сотворила с вами такое. Господин никогда бы не сделал этого, не тронул бы свою самку, не причинил бы вам боль Риннон с ироничной ухмылкой наблюдала за движущимися губами, рассказывающими красивую сказку, и удивлялась собственным ощущениям, потому что она не испытывала ненависти к нему, скорее обиду, ведь она не заслужила такого отношения. Не сделала ничего такого, что могло бы вызвать его ярость. Весть о том, что вы встречались с Лагордом, подтолкнула его к этому
Сердце замерло в груди, и Риннон ошарашенно распахнула глаза.
Что ты сказала?
Моя госпожа, я предупреждала, насколько это опасно. Я же говорила, почему вы не послушали меня, Равида захлебывалась в слезах и мотала головой, пряча лицо в ладонях. Ее плечи сотрясались, и терпение Риннон подходило к концу, потому что она желала знать только одно: успел ли Лагорд уехать из города.
Замолчи и скажи мне, что с Лагордом, ее голос был тих и обрывочен, но в нем плескалось столько решимости и силы, что Равида вмиг утихла. Ну же Ты говоришь о спасении короля, а сама не можешь сказать самого главного. Что с Лагордом, Равида?
Его ищут.
Мне нужно объяснить все господину, он должен выслушать меня, иначе он казнит его, убьет, лишит нас последнего шанса. Равида, помоги мне, я должна увидеть короля, словно в горячке шептала Риннон. Ее глаза блестели, и щеки раскраснелись еще больше, и сейчас, с этим безумным блеском в глазах, она напоминала умалишенную. Постепенно лицо Равиды превращалось в уродливую воронку черных кругов, и сознание Риннон ускользало, вновь заменяясь на лихорадочный сон. Раны, оставленные Альмодом, делали ее слабой, и она сдалась, позволяя жару овладеть телом. Все ее мысли, желания, эмоции ушли на задний план, осталась только борьба за жизнь и молитвы Равиды, не отходящей от нее ни на шаг.
***
Она не думала, что боль имеет пределы, что существует грань, когда она перестает быть просто болью, чужой и безжалостной, когда она впитывается настолько, что становится неотъемлемой частью. Ее следующее пробуждение принесло еще большие страдания, потому что над ее спиной колдовала уже не Равида, а какая-то темная тень, в которой она не могла разглядеть человека. Безликая и молчаливая, с худыми руками и длинными пальцами, она выглядела как сама смерть, если бы не ее манипуляции, заставлявшие Риннон кусать губы до крови. Смерть не мучаетзабирает сразу, тогда почему тень вонзает в спину иглы и тянет, тянет так сильно, что из груди вырываются жалобные стоны?
Терпи, девочка, хриплый грудной голос слышался словно сквозь толщу воды, одними вибрациями и намеками. Между зубов насильно протолкнули деревянную палочку, и Риннон сомкнула челюсти, чтобы на этой преграде выместить всю свою боль. Она зажмуривала глаза, когда костлявая рука взмывала вверх, и блеснувшая в свете игла опускалась на спину, соединяя то, что должно быть одним целым. Она ясно ощущала чужое присутствие, но не боялась, стоически перенося пытки. А высокая фигура оставалась все такой же безликой, пустой и незнакомой. Она делала свое дело, стежок за стежком, отбрасывая со спины крупных и жирных личинок, зачистивших гноящиеся до этого раны, из-за которых горела кровь.
Риннон уже не лихорадило и это было хорошим признаком.
Последний взмах рукой, и Риннон, до этого напряженная как тетива, расслабилась, чувствуя неимоверную усталость. Она с трудом выплюнула изо рта палочку и с безразличием наблюдала за тем, как безликая тень отходила в сторону, исчезала, постепенно прячась в темноте. Лишь жалкий огарок свечи боролся со мраком, и помог Риннон различить обстановку ее комнаты, той самой, где все это случилось. А значит, она до сих пор в замке, во власти Альмода, наверняка ненавидящего ее всем сердцем. И как доказать его сердцу, что она его не предавала? Что не позволила бы ни одному мужчине на свете не только прикоснуться к себе, но и завладеть мыслями? Что она лишь хочет его спасти, отнять от проклятой магии, с которой не может справиться.
Она отчетливо вспомнила слова Равиды, умолявшей ее очнуться, и, переборов слабость, попыталась встать. Острая боль пронзила спину, когда она уперлась рукой о кровать и перекатилась на бок, поморщившись от собственного запаха. Постель под ней пропиталась потом, и волосы, свалявшиеся от крови, отвратительными паклями разметались по обнаженным плечам. Хотелось пить, и это заставляло ее бороться, в полуобморочном состоянии сесть на край кровати и взять кувшин с водой, который она не смогла удержать в ослабших руках.
Госпожа! Что же вы? Я помогу, сейчас, появившаяся из ниоткуда Равида помогла ей напиться и, пока Риннон пила, упрямо отводила глаза, смотря куда угодно, только не в ее лицо. Она словно боялась столкнуться с ее взглядом, и выглядела взвинченной, нервной, скрывающей что-то.
Она знала то, что еще предстояло узнать Риннон, и то, что касалось именно ее.
Что с тобой, Равида? Что-то случилось, пока Пока меня не было?
Вам нужно поесть, вы слишком слабы.
Слабы для чего?
Король приказал вам явиться как только вы очнетесь. Он ждет вас.
Что ты скрываешь от меня? Риннон было сложно говорить, слова царапали горло и сухие губы саднило от воздуха. Ей казалось, что впереди ее ждут куда большие испытания, чем физическая боль, и странное поведение Равиды доказывало это. Почему ты не смотришь на меня? уже более потерянно спросила она, и Равида прижала руки к груди, искренне жалея хозяйку, но наряду с жалостью испытывая страх перед королем, которого не могла ослушаться.
Простите, простите меня, госпожа, но мне не велено говорить с вами и смотреть вам в глаза. Не вынуждайте меня нарушать приказ, мне правда жаль, и пока она шептала это, судорожно заламывая пальцы и смотря куда-то в сторону, Риннон думала о том, что стоило ли ей вообще возвращаться, раз здесь она больше никому не нужна и даже собственная служанка не может с ней разговаривать. Она безучастно смотрела на то, как Равида зажигала свечи, исчезала за дверью и вновь появлялась, то с подносом в руках, то с тазами, наполненными горячей водой. Она молча открывала рот, проглатывая мясной бульон, и, словно маленький ребенок, позволяла себя обмывать. Протягивала руки, ноги, и напоминала живую марионетку, опустошенную хорошей игрой.
С ее волос еще капала вода, когда Равида, стараясь не задеть изуродованную спину, обмотала вокруг ее бедер простыню, а второй прикрыла грудь, завязав углы на талии и шее. Похудевшая и бледная, она походила на дух драиды, окутанной лунным сиянием, и была настолько слаба, что Равиде пришлось подставить свое плечо, чтобы Риннон смогла встать с кровати. Каждый шаг заставлял ее морщиться от боли, и ноги предательски дрожали, когда она, почти повиснув на пышной служанке, шла к своему королю.
Он встретил ее безразличным взглядом, едва взглянув и вновь отвернувшись к окну, у которого стоял. С заложенными за спину руками и высоко поднятым подбородком он выглядел чужим и неприступным, и Риннон сглотнула осевшую на языке горечь, потому что перед ней стоял не ее Альмод. Она тяжело опустилась на колени, лишившись поддержки Равиды, и склонила голову, ощущая полную апатию, потому что над ней нависло что-то неминуемо страшное, то, отчего она бежала когда-то.
Смерть. Иначе откуда такой холод?
Совсем скоро полная луна, сказал он, и Риннон улыбнулась, вспомнив про свое совершеннолетие, доживет ли она до него или будет казнена как предательница? Она молчала, собираясь с мыслями, боролась с головокружением и мотала головой, избавляясь от морока перед глазами. Ковер на полу оживал, узоры сливались в пестрые ленты и к горлу подступала тошнота, вынуждающая часто сглатывать. Но ты вряд ли ее увидишь, подтверждая ее догадки, продолжил Альмод. Наконец, он развернулся к ней и медленно подошел ближе, против воли втянув любимый запах, ставший его проклятьем. Потому что Риннон и была сосредоточением мертвой магии, терзавшей его все это время. Я помню, как ты появилась в моих землях, ведьма, и сейчас задаюсь вопросом: было ли это случайностью? Либо же ты специально пришла к волкам, чтобы уничтожить их лидера, ослабить их власть? Она не слышала его, потому что в ушах нарастал шум, и ей чудилось, будто это непокорные великаны строили свои гигантские лестницы, чтобы добраться до неба. Камень за камнем, пока их коварные планы не рушил ветер, посланный богом Тогердом. Ты окутала меня чарами, иначе как объяснить мою глупость? Я стал слепцом и покорился инстинктам, над которыми ты имела власть. Твои сладкие речи оплетали мой разум и подчиняли меня.
Его последняя фраза дошла до ее сознания, и Риннон подняла голову, вглядываясь в величественного волка, настоящего короля. Он был все также красив, только его лицо стало куда бледнее и под глазами легли темные тени. Альмод смотрел на нее несколько мгновений, поражаясь тому, как за такой ангельской внешностью может скрываться гнилая душа, а потом отошел к столу, на котором лежал черный сверток.