В чем вы обвиняете меня, господин? за ее спиной послышались тихие шаги, но она не смогла повернуться назад, почувствовав новый приступ боли. Лишь когда зашедший человек встал рядом с королем, она смогла увидеть его и узнать. Эйнард похудел и оброс бородой, отчего стал выглядеть еще старше. Ты рада видеть Эйнарда? Три дня назад он вернулся с Равнины и привез это, Альмод положил ладонь на сверток и, выдержав паузу, освободил книги от скрывавшего их бархата. Знакомые переплеты вызвали волнение, и Риннон вытянула шею, чтобы получше рассмотреть их, потому что эти книги принадлежали ее Учителю. Когда-то давным-давно.
Твое?
Она согласно кивнула и прикусила губу, пытаясь не расплакаться. Значит, Эйнард нашел их дом, был там, касался ее прошлого и видел ее далекую жизнь. Проведенное на Севере время казалось вечностью.
Эти книги моего Учителя
Который был чистокровным чернокнижником, перебил ее Альмод и склонил голову вбок, наблюдая за ее реакцией. Нахмуренные брови и потерянность во взгляде были хорошей актерской игрой, не более. Девчонка прекрасно понимала, что уже раскрыта. Знаешь, ведьма, до твоего появления мы не сталкивались с черной магией, никогда.
Это не то, о чем вы думаете, он боролся со злом, он хотел быть сильнее его. Он никогда не причинял людям вреда, потому что имел доброе сердце. Он черпал силы от природы и вдыхал жизнь в красоту. Он был сильным магом, но никогда не использовал магию во имя зла.
Речь не о твоем учителе.
И только сейчас, глядя в устремленные на нее серые глаза, она поняла, к чему он ведет. Ее господин видел в ней ведьму, владеющую мертвой магией. Магией, от которой он сгорал.
Что? Нет-нет, мой господин, я простая травница, я не знаю магической науки, я не имею к этому никакого отношения, по ее щекам текли слезы, она кусала губы от отчаяния, замечая на лицах мужчин неверие и решительностьее уже ничто не оправдает: ни жаркие клятвы, ни объяснения, ни сила любви, что затаилась в маленьком сердце. Но она и сама не могла поверить, что ее Альмод действительно так считает. Равида права, это тьма, которая проникла в его разум, это зло, что скрывается в его груди. Поверьте мне, я просто хочу вас спасти, помочь вам. Я встречалась с Лагордом, прося его о помощи.
При этих словах уголок его губ дернулся, и в зрачках полыхнули искры. Он сжал кулаки, взглянув на нее исподлобья, и резко перебил бессвязную речь:
Ты хотела с ним сбежать.
Неправда! Спросите у Равиды, она скажет вам, что я не собиралась бежать, потому что мое место рядом с вами, потому что я хочу бороться за вас.
Разве она присутствовала при ваших встречах? вновь перебив ее, он изогнул одну бровь и иронично усмехнулся, заметив ее растерянность. Тогда что она может мне сказать? То, что говорила ей ты? То, что было тебе удобно, дабы не вызвать подозрений? Ложь, которой ты оплела всех нас? Знает ли бедный Лагорд, что окутан твоими чарами? Знает ли, что при возвращении его ждет смерть, также, как и тебя, ведьма? он задавал вопрос за вопросом, не давая вставить ни слова, и Риннон тонула в бессилии с камнем на шее в виде его обвинений. Бесполезно цепляться за жизнь, потому что ее не слышали, и даже Эйнард смотрел на нее с холодном презрением.
И от их недоверия было больнее, чем от уродливых ран.
Эйнард, почему ты не веришь мне? обратившись к молчаливому воину и ища у него поддержки, спросила она.
Потому что я был там, где тебя считают ведьмой и обвиняют в черной магии.
Это ошибка. Я не лгу, не лгу, я никогда не предала бы вас, господин, она лихорадочно шептала, раскачиваясь из стороны в сторону, и посмотрела на Альмода с надеждой, но его лицо было непроницаемо бесстрастным, и во взгляде его не осталось ни жалости, ни сострадания. Маленькая Кхира была его выдумкой, и на самом деле она являлась ведьмой, помутившей его рассудок.
Уведи ее, Эйнард. В клетку, где ей самое место, бросил он коротко и спокойно опустил голову, разглядывая лежащие перед ним книги, которые поглаживал кончиками пальцев. Но, как только за ними закрылась дверь, он зарычал от ярости и, с легкостью перевернув стол, вскочил на ноги. В сердце образовывалась пустота, сжимавшая его холодными тисками, и он схватился за грудь, покачнувшись и почувствовав внезапно нахлынувшую слабость. Ненавидел ведьму всей душой и, задыхаясь от черных эмоций, осел на колени. Горло скрутило спазмом и он закашлялся, пачкая в крови свои дорогие одежды. Его внутренний волк рычал, вырывался, жалобно скулил, пытаясь прогнать зло, а потом подозрительно затих, оставляя Альмода наедине с мраком.
И погрязнув в нем, он уже не слышал, как она молила Эйнарда поверить ей, не видел, как она падала на колени, сдирая их в кровь, не чувствовал ее боли, когда швы на ее спине лопались, оставляя после себя глубокие бороздки и алые ручейки-лабиринты, не знал, что ее чистая душа расцветала силой, только и ждущей полной луны, когда оковы, сдерживающие ее, наконец спадут.
Если успеют
Глава 17
Она не помнила, когда в последний раз была настолько опустошенной: быть может, когда поняла, что обратной дороги нет и прежней жизни уже не будет; быть может, когда очутилась на Севере и осознала, насколько сильно он затягивает в свои льды; быть может, когда увидела безразличный взгляд Альмода в тот момент, когда Эйнард подхватывал ее под руку и уводил прочь от него, в промерзшую холодную клетку, ставшую для нее новым этапом. Оставалось еще чуть-чуть и ее душа обретет свободу, вот только сердце не успокаивалось, горело яростным пламенем и переживало за короля, оказавшегося заложником тьмы.
Потому что иначе бы он ей поверил, так же отчаянно как верила в него она. И этот факт заставлял ее бороться с холодом, словно голодный зверь кусающим почти нагое тело. Его острые зубы рвали кожу, царапали кости, не давали покоя, и только брошенная в углу солома, да простыни, которыми она оборачивалась, хоть как-то защищали ее от полного переохлаждения. Наверное, холод был послан ей богами, потому что теперь она не обращала внимания на боль, всеми силами пытаясь согреться. Раз в день приносили еду и воду, молча ставили миски у клетки и также молча уходили. Она пыталась заговорить, но после двух проведенных в заточении дней голос пропал, и хриплый шепот терялся в груди, вызывая приступы смеха. Наверное, это и стало причиной визита Эйнарда, он подошел к клетке, осветив ее огромным пылающим факелом, и нашел взглядом сжавшуюся на полу Риннон, по-видимому спящую, потому что она не отреагировала на его появление. Ее била крупная дрожь, и он испытал что-то наподобие жалостималенькое худое тело было легкой добычей для холода, и даже все ее грехи не смогли погасить в нем сострадание.
Он протянул сквозь прутья решетки свой плащ, и шорох падающей ткани разбудил Риннон. Она нехотя открыла глаза, еще больше задрожав, и вгляделась в высокую фигуру Эйнарда, продолжающего стоять на месте.
Это был ее маленький шанс.
Эйнард, ее голос подвел и, надеясь на чуткий слух волка, она поднялась с пола и подошла ближе, так, чтобы он мог рассмотреть ее лицоэмоции, которые она и не собиралась скрывать. Она слабо улыбнулась, пряча в улыбке слезы, и обхватила прутья решетки онемевшими пальцами. Я не прошу тебя о многом, никогда не просила, но сейчас я хочу, чтобы ты поверил мне.
Ее большие теплые глаза смотрели на него с невообразимой тоской, и он сделал шаг назад, боясь чар ведьмы. Раз сам вожак попался в ловушку, то что стоит попасться ему? Тем более, что даже ее внешний вид не вызывал отторжения, ведь, несмотря на излишнюю худобу, искусанные в кровь губы и грязь, въевшуюся в кожу, она оставалось привлекательной для него. Против воли он коснулся вниманием ее ключиц, покатых плеч, запястий, губ, что шептали его имя. Вот она истинная сила ведьмыпритягивать к себе и лишать рассудка.
Поверить в твои сказки? Посмотри, что ты сделала с господином.
Это не я. Я бы никогда не причинила ему вреда, и я не прошу помилования и свободы, я лишь хочу, чтобы ты помог ему, избавил от зла, которое пожирает его. Наша единственная надеждаЛагорд, он должен привезти сюда мага, при этих словах Эйнард нахмурился и, сдерживая злость, покрепче обхватил факел.
Ты продолжаешь врать даже в шаге от смерти. Может, Оухильд прав, и твой смех является признаком сумасшествия?
Скорее результатом бессилия, потому что я не могу возродить веру в меня. Не могу найти выход и справиться с тьмой, которую ты не видишь? Или предпочитаешь не замечать? в конце фразы Риннон бросилась на решетку, вымещая на ней всю свою злость. И если бы ее голос не ослаб от холода, она бы закричала, закричала на весь замок, чтобы ее все услышали. Но вместо этого истошный шепот едва достиг Эйнарда, который стал вмиг серьезным. Риннон не напоминала умалишенную, скорее отчаявшуюся, обреченную, сломленную. Его взгляд превратился в пронизывающий ветер, и после неожиданной вспышки злости она вновь поникла, без стеснения плача при нем.
Бессилие действительно сводит с ума.
Раз ты так хочешь его спасти, то почему не сделаешь этого? Или рожденное тобой зло вышло из-под контроля? Сначала она решила, что он просто издевается над ней, но взглянув в его серьезное лицо, понялаон хочет знать ответ, быть может, даже рассматривает ее как выход из ситуации. И среди этого четко улавливалась его позициячто бы она не говорила, как бы не хотела достучаться до него, он все равно считал ее ведьмой.
Я не ведьма, обессиленно опустив руки, сказала она, и попятилась назад, на подстилку из соломы, совершенно игнорируя предложенный им плащ. Осторожно опустилась на пол и сжалась в комочек, не обращая внимая на резкую боль от разошедшихся на спине ран. Эйнард еще некоторое время стоял у клетки, наблюдая за тем, как на прикрытой тканью спине расползались алые пятна, а потом, развернувшись, зашагал прочь, с одним лишь желаниемне поддаться чарам и не стать следующим. Он разрывался на части: разумом понимая, что найденные им факты подтверждают причастность Риннон к колдовству, а сердцем чувствуя, что что она для этого слишком чиста. Вот только состояние короля было прямым доказательством ее магии, и сколько бы она не утверждала, что это не ее рук дело, он верил только своим глазам. Все началось с ее появления в замке и она всех больше была с ним рядом. Но самое страшное из всего этого, что даже если Риннон не врала и Лагорд покинул город для поисков мага, это не давало Альмоду ни шансаон слишком быстро сгорал.
Уже не покидал комнату и ни с кем не разговаривал, сидел в кресле перед безжизненным камином и смотрел сквозь пространство. Надрывно кашлял и не позволял никому подходить близко, сверкая почерневшим взглядом и останавливая своей яростью. Ночами, мечась чуть ли не в бреду, разговаривал на странном языке и улыбался приходящей тьме, что стала его спутницей и заняла место Риннон. Только под утро безумие на недолго отпускало его и глаза приобретали привычный оттенок, ему хватало сил, чтобы дойти до кровати и, прижав подушку к лицу, вдыхать любимый запах, шептать любимое имя, представлять любимый образ. А потом он рвал эту подушку в клочья и падал на колени, теряя свою силу и превращаясь в слабого изможденного человека, мало напоминающего того могучего волка, что был хозяином северных земель.
Он хотел быть сильным, но не мог, потому что волк в нем давно сдался.
***
Ее сон был беспокойным, наполненным тягучей тревогой, которую она ощущала физически. Она заставила ее распахнуть глаза и прислушаться к тишине, ставшей почти привычной, если бы не одно но сегодня она была до предела мертвой. Настолько гнетущей, что Риннон затаила дыхание, пытаясь выловить хотя бы один звук: писк крыс или эхо далеких голосов, а может, скрежет цепей, удерживающих стальные кольца со вставленными в них факелами, сейчас истлевшими. Но вокруг все вымерло и даже холод, терзавший ее измученное тело, сдался натиску тишины, заполнившей воздух вязкой густой патокой. Она стелилась по полу, насыщала пространство, а потом концентрировалась в потоки энергии, издававшие голубоватое свечение и постепенно обволакивающие застывшую от ужаса Риннон.
Она хотела вскочить с пола, чтобы избавиться от коснувшегося ее ноги света, но не могла даже пошевелиться, беспомощно наблюдая, как нежные нити оплетают ее ноги, поднимаются выше, сковывают руки и ласкают губы теплым дыханием. Ее глаза были полны ужаса, и грудь замерла на вдохе, когда нити энергии завибрировали, задрожали, а тело стало легким, словно иней. Она поднималась над полом, находясь в невесомости, и впитывала в себя силусилу, дарованную богами еще при ее рождении, когда на небе зажглась ее звезда.
Ей не было холодно, она не чувствовала боли, она избавилась от страха, плавая в ласковых волнах энергии. Она слышала миллионы голосов и видела тысячи миров, мелькающих перед глазами яркими вспышками, неизведанными глубинами, непокоренными вершинами. Она наполнялась жизнью и познавала истину через появляющиеся в воздухе символы: один за одним, бесконечной лентой, сумасшедшим водоворотом. Она находилась за пределами вселенной и поглощала энергию мироздания, концентрируя в себе магию и выполняя роль сосуда.
Она проснулась все на том же полу, несколько минут прислушиваясь к себе и не понимая, как такие отчетливые ощущения могли быть сном. Поднимала руки, рассматривая пальцы, и шевелила ногами. Ощупывала тело, будто ища изъяны, и растерянно смотрела по сторонам, желая увидеть доказательство того, что это был не сон. Но ничего не изменилось: оставленный Эйнардом плащ, пустые миски, одиночество и витающая вокруг безысходность. Новый день ничем не отличался от остальных, разве только внутри разливалось приятное тепло, и Риннон чувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Что он мог принести ей, кроме как болезненных ожиданий? Ожидания того, что сейчас откроется дверь и пришедший за ней Эйнард сообщит о том, что ее ждет смертная казнь. Она не понимала, почему Альмод тянул с решением, почему она до сих пор жива и что ей уготовано: пламя костра или надежные льды Севера. И каждая секунда ощущалась намного острее, может потому, что приближающаяся смерть заставляла иначе относиться ко времени.
Риннон наслаждалась жизнью и дышала жадно, находя красоту даже в отсыревших каменных стенах и холодных прутьях решетки. Водила пальцем по полу, рисуя откуда-то знакомые символы, и думала о своем короле, о нем только.
Тихие шаги вырвали ее из размышлений, и она повернула голову в сторону Эйнарда, посеревшего, поникшего и молчаливого. Печать скорби была написана на его лице, и она напряженно застыла, думая, что роль палача не слишком ему подходит.
Ну вот и все? она вымученно улыбнулась, сразу после этого поджав губы, и опустила голову, чтобы он не увидел ее слез. Тонкими пальцами перебирала фигурку волчонка, висящего на груди, и думала о том, что больше никогда не увидит Альмода, что она до отвращения слабая, потому что так и не справилась с обстоятельствами. Сейчас она исчезнет в вышине, а он так и будет дышать холодом, пока его душа не последует за ней через много-много лет.
Интересно, они когда-нибудь встретятся?
Да, она приняла это на свой счет, тогда как Эйнард имел в виду короля. Его время пришло, а приказ о казни маленькой ведьмы так и не был озвучен, словно он до последнего хотел сохранить ей жизнь. Хотел, и отдал ему необходимые
распоряжения насчет нее. Наш король желает видеть тебя, Риннон.
При этих словах она вскинула голову и ее глаза блеснули надеждой, яркой и светлой, и ему стало до ужаса неловко, почти больно. В мгновение она подскочила к нему, и он ошарашенно отшатнулся, заметив, что ее теплые карие глаза поменяли цвет и стали насыщенно изумрудными, прямо как свежая листва, буйствующая на Равнине. Против воли он любовался ее здоровым румянцем, сочностью губ, длиной ресниц, пока она жарко шептала:
Прошу тебя, Эйнард, позволь мне смыть с себя запах заточения. Я хочу, чтобы мой король запомнил меня свободной, красивой, свежей. Я хочу, чтобы он помнил свою маленькую Кхиру, которой когда-то дарил нежность. Умоляю, не заставляй меня являться перед ним в таком виде.
Хорошо, у тебя есть время, он хотел дополнить, что Альмоду уже все равно и он не будет помнить ее, и вовсе не потому что у него плохая память, но взгляд Риннон был наполнен таким светом, что язык не поворачивался сказать правду. Отважный и сильный воин стушевался перед силой надежды. Он молча шел рядом, бережно придерживая ее за предплечье и будто боясь, что она сбежит; он терпеливо стоял в ее комнате, отвернувшись к стене и слушая веселый плеск воды за спиной; он смотрел как Равида, такая же скорбная и молчаливая как он, заплетала влажные волосы в косу и возвращала образ маленькой Кхирыдевчонки, против воли богов ставшей слабостью великого вожака; он провожал ее до покоев Альмода и, склонив голову, открывал перед ней двери, всем сердцем надеясь, что Альмод находится в ясном сознании.