Теплое тело покроется мурашками.
И ведьма сгорит в кольце его рук. Сгорит до тла и, может, избавит его от этого наважденияобладать ею.
Здесь. На скамьях, будто оправдываясь, произнесла она, и вскинула голову, ощутив его горячие пальцы на своих предплечьях. Он слегка сжал их и придвинулся ближе, почти вжав ее в стол, и теперь она уже наверняка знала, зачем он пришелвновь надругаться над ней и использовать себе в утеху. Что-то обреченно грустное, липкое и неприятное коснулось ее сердца, сжало в холодных ладонях, а потом отпустило, позволив сделать вдох. Ядовитое равнодушие накатывало волнами и, чем больше они стояли в тишине, тем сильнее она замыкалась в себе, будто прячась от реальности в выдуманном мире. Там не было холода, волков и болитолько летний дождь, пение птиц и радуга над головой.
И пока она думала о лете, Альмод склонился к ее шее и прикоснулся к ней губами, так нежно и аккуратно, будто боялся разбить стоящую перед ним ледяную статую. Влажный язык прочертил дорожку вверх, до ушной раковины, горячие губы обхватили мочку уха, тем самым вызвав волну мурашек вдоль по позвоночнику. Именно это прикосновение и вернуло ее обратно, потому что она ожидала чего угодно: боли, унижения, проявления власти, но только не этой вот приторной нежности. Разве губы мужчины могут доставлять удовольствие? Разве его руки могут быть ласковыми? Разве волк может удержать свою силу и не сломить ее? Может, оказывается, если усмирит в себе зверя.
Повернись, без привычных приказных ноток прошептал он. По темным углам шуршали мыши, пламя, пожирающее смолянистые поленья, вторило им задорным треском, и только Риннон не могла произнести ни звука, будто проглотив язык. Все также молча, не умоляя и не прося, она развернулась к нему и устремила взгляд на его широкую грудь, частично скрытую под парадным плащом, заколотым на плече золотой пряжкой.
Альмод изучал ее, молча разглядывая трепещущие ресницы, белоснежную кожу, пухлые губы, он видел ее растерянность, которую выдавала хмурая складка на лбу, неровные вдохи, то и дело прикусываемая губа. Она словно боролась с собой, разрываясь между любопытством и отрицанием. Она, до этого сталкивающаяся со зверем, не могла поверить, что сейчас перед ней стоит человек.
Знала бы она, с каким трудом этот человек усмирял в себе волка, заковывая его в стальные оковы, обматывая толстой цепью и пригвождая к каменному столбу, чтобы он не смог вырваться и не выпустил острых, как бритва, когтей, готовых разорвать слабую плоть. Кончики пальцев невыносимо ломило, челюсти сводило судорогой, и Альмод нервно вдохнул, упиваясь близостью самки. Она упрямо не поднимала глаз, и ему пришлось обхватить ее подбородок ладонью, чтобы обратить на себя внимание.
Посмотри на меня, Кхира.
И как только она сделала это, его инстинкты замолчали, покорно поджали хвосты, оставив победителем человека. У нее были до безумия красивые глаза, тепло-карие, с таинственным блеском, в обрамлении длинных ресниц; у нее оказались до неприличия нежные губы, когда он, осторожно прикоснувшись к ним большим пальцем, провел по ним от одного уголка до другого; у нее был до одури соблазнительный запах, и хотелось дышать, дышать так, чтобы грудь разорвало. Но все портил проклятый страх, затаившийся в каждой ее черте.
Неужели я настолько страшен, что ты даже посмотреть на меня боишься? хриплым голосом произнес Альмод. Она списала его тон на возрождающийся гнев, тогда как он захлебывался в желании обладать ею. Риннон не ответила, попросту не успела, потому что он завладел ее губами, обхватил их своими и развел языком. Ненавязчиво сладкие, теплые и мягкие они были созданы, чтобы терзать их, прикусывать, слегка всасывать, но тут же отпускать, дабы по полной прочувствовать вкус. И пока он целовал ее, она не шевелилась, лишь вцепилась в его плечи пальцами, до побелевших костяшек, и прикрыла глаза, потому что его поцелуй, несмотря на все ее ожидания, был приятен ей, как и горячие, сжигающие ткань под собой руки, опустившиеся на талию и слегка сжавшие ее. Она не совсем понимала, что с ней происходит, потому что собственный организм подводил ее: внизу живота разжигалось горячее пламя, и дыхание становилось обрывочным, частым, ей отчаянно хотелось обнять Альмода за шею и прижаться к нему до невозможного близко, так, чтобы ребра к ребрам.
Отчего-то она точно знала, что сейчас он не причинит ей боли, и что он пришел, чтобы подчинить ее, да, но уже другим способом, не силой вовсе. И будто в подтверждение ее догадок, он углубил ласки, проникнув языком в рот, скользнув ладонями под рубаху, которую уже успел выправить. Он гладил ее живот, сдерживая рычание, проводил пальцами по выпирающим ребрам, соскальзывал на спину, исследуя позвонки. Он неторопливо подбирался к упругой груди, при прикосновении к которой Риннон обронила глухой стон. Прямо в его рот, до боли сжав кулаки, когда его ладони зависли над ее грудью, будто специально затрагивая возбужденные соски, от трения ставшие твердыми.
Кровь в ее венах разгоралась, стелилась лавой, и лицо вспыхнуло от стыда, когда Альмод отвлекся от ее губ и избавил ее от рубахи, зацепившейся воротом за волосы и распустившей их. Нагое тело покрылось мурашками, и Риннон смущенно прикрыла свою грудь, когда он сделал шаг назад и со свистом втянул в себя воздух. Сейчас в нем не было ничего из того, чего она так боялась, но именно это заставило почувствовать дикий стыд. Потому что она желала, чтобы он ушел, так же сильно, как хотела, чтобы он остался и помог ей избавиться от пламени внутри. Ведь это по его вине оно вспыхнуло.
Ты очень красивая, ведьма, шепнул он, обхватив ее запястья и вынудив опустить руки. Коснулся ее груди, обвел выпирающие соски и двинулся дальше, к подрагивающему животу. Только когда достиг пояса штанов, остановился, вопросительно взглянув на Риннон, заметно напрягшуюся.
Не надо, слова обрывками и крупная дрожь по телу, но он лишь подошел ближе, обнял одной рукой, крепко прижав к себе, а вторую запустил вниз, под ткань штанов, туда, где плоть наливалась влагой. Провел по складкам двумя пальцами и, не отводя взгляда от ее лица, проглатывая каждую эмоцию, скользнул между ними, задевая клитор. Риннон тихо всхлипнула, распахнув глаза от изумлениямало того, что она не испытала боли, так еще почувствовала волну жара, нарастающего с каждым его движением. И против воли хотела продолжения, сжимала мышцы, подстраиваясь под ритм ласк. Ей казалось внутри распаляется огненный шар, требует освобождения, готовится взорваться, и она запрокинула голову, закрыв глаза и ожидая взрыва. Онемевшие пальцы остервенело сжимали его плечи, припухшие губы жгло от поцелуев, и мир закрутился вокруг них, смешивая краски, стирая грани.
Она напряглась до предела, предчувствуя освобождение, и с громким стоном расслабилась, обессиленно повиснув в его объятиях. Осознание произошедшего медленно заполняло ее разум. Его ладонь удобно расположилась на ее лобке, и Альмод не двигался, будто понимая, что для начала ей нужно прийти в себя. Но она уже пришла, поэтому с отвращением к себе уткнулась носом в его грудь и зажмурила глаза от стыдакак она могла с такой самоотверженностью принимать ласки того, кто когда-то надругался над ней?
Неужели в ней не осталось ни капли гордости?
Грудь Альмода ходила ходуном, сердце рвалось на части, но он не сорвался, не позволил себе грубости, наоборот, нежно провел ладонью по распущенным волосам, зацепил их кончики и, потянув вниз, вынудил Риннон поднять голову. В ее глазах стоял влажный блеск, щеки алели от смущения, а во взгляде плескался такой упрек, что он непонимающе нахмурился, думая, что он тому виной. Осторожно лишился близости ее плоти, проведя пальцами вверх и оставив лишнюю влагу на ее животе.
Ты вернешься ночевать в свою комнату, сегодня же. И этой ночью придешь ко мне, сурово прошептал он, ощущая едкое разочарование от ее реакции. Лишь мгновение назад она была во власти его ласк, а сейчас смотрела чуть ли не с отвращением и упиралась в грудь ладонями, наверняка желая оттолкнуть. И это не просьба, отпустил ее резко, в один шаг, лишив опоры и своего тепла. Его лицо вновь стало строгим, голос жесткимвожак вернулся, и он, злясь на глупую ведьму, направился к выходу, по дороге сжав кулак и поднеся его к носу.
Он унесет с собой ее запах, вкус и будет ждать ночи, чтобы взять свое.
Глава 8
Он мог бы объяснить свое влечение к ней природой, горячей кровью и вынужденным воздержанием, он мог бы списать его на влияние ее красоты и молодости, он мог бы истолковать его как действие ведьминских чар, окутавших замок, но что-то глубокое и неопознанное ежедневно втиралось под кожу, проникало в кровь и вызывало не просто физическое желание, а настоящее душевное томление, когда хотелось просто прижать ее к себе и вдыхать сводящий с ума запах. Сминать проклятую ведьму в объятиях и молчать, чувствуя ее близость, слыша стук ее сердца, мечтая проникнуть в ее мысли. Защитить от всего и всех и даже запретить упоминать ее имя, смотреть на нее, касаться вниманием, с тех пор как он оставил на ней свой запах сдержанным и осторожным, едва ли не уважительным. Ему было мало ее тела, он желал обладать ею полностью, пропитать собой, отравить, как отравила она, привязать, как привязала она, заменить собой воздух, которым она дышала, и стать ее неотъемлемой частью. Но каждый раз как он подходил к двери ее комнаты, он натыкался на оглушающую тишину: ни вдоха, ни шороха, ни тепла, словно Риннон пряталась от него, скрывая свой страх за постоянной занятостью. И она действительно пряталась, как оказалось, на кухне, предпочитая жесткость скамей, чем мягкое ложе и его объятия.
И понимание этого выворачивало на изнанку, потому что его поступки были причиной ее страха, ее укоризненного взгляда, ее настороженной замкнутости, вызывающей злость, ведь он, о боги, не был страшнее Эйнарда, на которого она смотрела с заметной теплотой, мягкостью, улыбкой, спрятанной где-то там, в глубине ее темных омутов-глаз.
Альмод, расслабленно развалившись в кресле, раздраженно выдохнул и выпустил в обступивший холод облако пара. Приближалась ночь, пламя в камине притаилось в раскаленных углях, а его взгляд из-под сведенных бровей становился все более хмурым и недовольным, потому что девчонка нарушила приказ и до сих пор не явилась. Он ждал ее со жгучим нетерпением, и чем больше проходило времени, тем сильнее становилось желание отыскать ее в лабиринтах замка, силой приволочь в покои и наказать, наказать лаской, смешанной с властью и неукротимостью волка. И только он сжал подлокотники кресла, чтобы встать, как чуткий слух уловил тихие шаги, а затем осторожный стук в дверь, свидетельствующий о ее появлении.
Она вошла в покои опасливо осматриваясь по сторонам и не сразу замечая сидящего в кресле Альмода, слегка повернувшего голову и пристально наблюдающего за каждым ее движением. Его ноздри затрепетали как только поток воздуха донес до него ее аромат, и он выдал себя шумным вдохом, застывшим в его грудной клетке болезненным спазмом. Полумрак комнаты, освещаемой лишь несколькими свечами, позволял рассмотреть его крупную фигуру и очертания лица, подсвечиваемого насыщенно красными углями, от которых шло хоть какое-то тепло. В самой же комнате, особенно в дальних ее углах господствовал холод и иней, нисколько не смущавший хозяина, но вызвавший дрожь у Риннон.
Ты поздно.
Слишком много работы.
Она врала, на самом деле давно справившись со своими обязанностями и боясь предстоящей ночи пуще огня. Оттягивала момент до последнего, кусала губы, поднималась по лестнице, но тут же сбегала вниз, прячась в чулане от любопытных глаз прислужниц, заметивших ее нервозность. Даже Эльхала не могла понять ее состояния, пока Риннон не призналась сама, взяв сверток из одеял и сказав, что она возвращается ночевать в свою комнату. Не в свою, по крайней мере, не сегодня.
Прикажу Эльхале, чтобы она не нагружала тебя работой. И это не обсуждается, мне нужна выносливая он хотел сказать "самка", но тут же осекся, вновь поворачивая голову и окидывая Риннон цепким взглядом. Пожалуй, это слово подходило ей меньше всего. Она была женщинойминиатюрной и слабой, без сильных мышц и крепкого тела, которым отличаются волчицы. Особенно это было заметно на фоне висящей на ней одежды, по тонкой шее и запястьям, таким утонченно нежным, что он мог бы обхватить их двумя пальцами и, применив всего каплю усилий, сломать кости.
Выносливая кто? Любовница? Кажется, это так называется, смутившись от собственной несдержанности, Риннон опустила голову и переплела пальцы. Она прекрасно помнила реакцию своего тела на ласки волка и до сих пор испытывала стыд, тяжелый и мрачный, грызущий изнутри осколками воспоминаний о пережитых ощущениях. Но сколько бы она не отрицала, сколько бы не корила себя за эту слабость, она не могла не признать, что хотела вновь испытать этот огненный взрыв, рожденный под пальцами опытного мужчины.
Не скрою, ты будешь принадлежать мне столько, сколько я захочу и когда захочу, медленно вставая с места, произнес Альмод. Также неторопливо он приближался к ней, мягко ступал на каменный пол и прислушивался к ударам ее сердца, пустившегося в галоп от настороженного предвкушения. Страх, прочно обосновавшийся в ней до этого, уступал место ожиданию и непонятному волнению, от которого дрожали руки и дыхание сбивалось напрочь. Кхира чувственный шепот донесся до ее затуманенного сознания, когда он остановился в полушаге от нее и протянул руку, коснувшись ее щеки. Кожа ее была нежной и гладкой, и только сейчас он заметил, как она дрожала, но уже не от страха, а от холода, обступившего их. Плевать, ведь он не даст ей замерзнуть, прижмет к своему телу и подарит необходимое ведьме тепло. Укутает мехами, если надо, и отпугнет северный ветер, завывающий в дымоходах.
Она вскинула голову на его обращение и натолкнулась на его голодный взгляд, полыхающий точно так же, как пламя в каминах. Он был выше ее на голову, а накаченное тело с широкими плечами и грудью было словно высечено из камня, крепкого и неприступного как эта Крепость. Наверное, его женщината, которую он полюбит всем сердцем и выберет себе в жены, будет в полной безопасности с ним рядом, и ей не будет страшен никто в этом большом и жестоком мире. Тихая грусть коснулась нежной души, и Риннон не смогла сдержать слезы от осознания того, что в ее жизни вряд ли появится такой мужчина, что кто-то сможет полюбить ее, зная о том, что она лишена чистоты. Впрочем, разве это должно волновать ее? Когда в каждую минуту ее жизнь вообще может оборваться
Альмод не заметил влажного блеска в ее глазах, не уловил настроения, лишь провел кончиками пальцев по скуле и, соскользнув вниз, очертил выпирающую ключицу.
Я не причиню тебе боли, ведьма, если ты не разбудишь во мне волка, предостерегающе зашипел он, продолжая исследовать ее шею, линию плеча, руку, холодные, просто ледяные пальцы, которые сжал в своей широкой ладони и, поднеся к лицу, обдал их горячим дыханием. Взял вторую и, осыпая поцелуями, продолжал греть их, растирать, прижимать к своей колючей щеке до тех пор, пока холод не сдался его натиску. И пока он делал это, Риннон не двигалась, парализованная изумлениемслишком уж осторожны были его прикосновения, будто бы перед ним стояла равная женщина, а не простая прислужница, за кров отдающая свое тело. И только она подумала об этом, как хватка Альмода усилилась, а его движения стали порывистей и резче. Он вновь терял контроль над зверем, позволяя крови бешено мчаться по венам и разжигать пламя в паху.
Проклятье, он просил ее о невозможном, ведь именно она и будила в нем волка.
Она поняла это, почувствовала интуитивно, поэтому уже в следующую секунду, осторожно высвободив руки и положив голову на его вздымающуюся грудь, прижалась к нему. Ее тело в его объятиях изредка вздрагивало, тонкие пальцы судорожно цеплялись за его плечи, и Риннон казалась до невозможности слабой, готовой обратиться в пыль лишь от одного его яростного взгляда.
Мне холодно, тихо прошептала она, надеясь, что он ее услышит: сквозь морок желания, агонию страсти, и он услышал, с легкостью приподняв за ягодицы и накрыв ее губы своими. Не глядя, направился к кровати, чтобы положить аккуратно, тут же выпрямиться и запрокинуть голову, вгоняя в себя запах самки. Мышцы под его рубахой бугрились от напряжения, на шее выступили вены, и лоб покрылся бисеринками пота, пока она смотрела на него снизу вверх, в страхе ожидая, кто перед ней предстанет: волк или человек. Человек все же, потому что в который раз Альмод оказался сильнее. Одним рывком он стянул с себя рубаху, и Риннон впервые увидела его грудь с жесткими завитками волос, линией уходящих к животу и ниже. Но не это привлекло ее внимание, и даже не литые накаченные мышцы, а большое изображение волка на левой стороне груди, настолько реалистичное, что она непроизвольно вздрогнула, когда Альмод склонился над ней, и волк оскалился, показав свои острые зубы. Он был диким и яростным, но она не побоялась прикоснуться к нему кончиками пальцев, вызвав возбужденный рык у Альмода.