Так текли дни, месяцы. Я по-прежнему чувствовала приближение бурь и предупреждала рыбаков о беде. Но беду в собственном доме я заметила слишком поздно. Может быть, потому, что она пришла тихо, незаметно. Прокралась потихоньку и обосновалась у нас. Мама, прости меня, прости! Зачем ты покинула меня?
Мама стала редко выходить из дома.
Извини, говорила она, улыбаясь. Я сегодня очень устала. Погуляй без меня!
И я гуляла. У меня ведь была цель, и я все время думала об этой цели!
Потом маме расхотелось вставать с кровати. Еду нам начала готовить старая Лара из деревни. Но я не насторожилась. Мама часто смеялась и рассказывала разные истории. Она учила меня читать и писать. Она совсем не изменилась!
А потом мама умерла. Заснула и не проснулась. Мне было тогда десять лет.
Я не хочу рассказывать о том, что тогда пережила. Я стараюсь не вспоминать тех дней. Они слишком страшны. Я была почти безумна. Но прошло время, и я очнулась. Времястранная штука. Она излечивает все. Кроме смерти, конечно.
Вот так я поселилась в замке. Вернее, меня поселили в замке. На этом настояла бабушка, и дядя вынужден был подчиниться. Неуважение к матери считается у нас тяжким преступлением, а он не хотел выглядеть преступником в глазах народа, хотя на самом деле презирал и своих подданных, и их обычаи. Дядя твердо знал, чего ему надо, и обычно рано или поздно добивался своего. Правда, не всегда Но я опять пытаюсь опережать события.
Замок потряс меня. Я слышала от мамы, что он построен на развалинах жилища богов. Трудно в это не поверить. По крайней мере, я чувствовала себя там маленькой и жалкой. Меня подавляли огромные высокие залы, темные длинные коридоры. Я забилась в угол узкой комнатки, выделенной мне дядей (думаю, раньше она принадлежала кому-нибудь из слуг), я забилась в угол и не хотела никуда выходить. Такое состояние для меня не характерно, но мамина смерть вдруг выбила у меня почву из-под ног. Мне казалось, что я лишилась половины своей души.
А потом меня повели к бабушке. Не знаю, сколько времени я прожила в замке до тогоя была не в себе и не считала дней. По-настоящему жизнь в замке началась для меня после встречи с бабушкой и ни минутой раньше.
Бабушка сидела в большом кожаном кресле. Косые лучи заходящего солнца освещали ее лицо, еще совсем не старое, как я с удивлением обнаружила, и даже похожее чем-то неуловимым на лицо моей мамы. Толстая каштановая коса дважды обвивала голову. Ноги и нижняя половина туловища были прикрыты зеленым пледом. Я поняла, как ненавидит бабушка эти бесполезные, не желающие ее слушаться ноги, ненавидит их настолько, что не желает на них смотреть, хочет словно забыть о них, скрыть их существование. Я сказала:
Бабушка! Я сильная, а скоро буду еще сильнее. Я буду помогать нести тебя, если тебе захочется погулять.
Бабушка судорожно вздохнула, сделала быстрое движение рукой, и я подбежала совсем близко, уткнулась в теплое плечо.
Бедная девочка, шептала она, гладя меня по голове. Если б я могла хоть что-нибудь для тебя сделать! Но я совсем беспомощна, совсем. Я даже не смогла уберечь ЕЕ! Она умерла а ты совсем на нее не похожа, девочка ты и вправду маленькая богиня.
Бабушка слегка отстранила меня, чтобы внимательно оглядеть.
Ты у нас красавица. А глаза красные. Много плачешь или не спишь?
И плачу, и не сплю, с вызовом ответила я. Зачем вы сожгли маму?
Она умерла. Всем умершим Владыкам дается право уйти в огоньв память о богах.
Я упрямо покачала головой:
Если б ее не сожгли, она б, может, еще очнулась. А теперь от нее не осталось ничего.
Она не очнулась бы, мягко возразила бабушка. Она умерла, Райтэла.
Значит, и боги умерли, прежде чем их сожгли? поинтересовалась я, постепенно возвращаясь от полной безучастности к свойственной мне дотошности.
Не говори так! испугалась бабушка. Они ушли в огонь, чтобы вернуться потом иными.
Значит, и мама вернется? настаивала я.
Может быть.
Я задумалась над открывшейся приятной перспективой и, рассудив, сказала:
Я бы отдала за это свои волосы.
Бабушка вздрогнула, судорожно оглянулась по сторонам, хотя в комнате, разумеется, не было никого, кроме нас двоих. Я решила, что бабушка у меня странная, но хорошая, и потому мне, пожалуй, стоит дать ей некоторые пояснения.
Мама говорила мне, что обменяла свои волосы на меня. А я бы обменяла свои на нее. Это было бы справедливо. Я бы отрезала их хоть сейчас.
Не считайте, что я собиралась принести такую уж мелкую жертву. Волосы у нас вообще ценятся, а мои были светлые, длинные и любому доказывали, что ябогиня.
Бабушка между тем смущенно откашлялась и тихо произнесла:
Понимаешь, Райтэла Волосы отрезать нельзя. О тебе могут неправильно подумать.
Решить, что я шлюха? уточнила я.
Лицо бабушки вытянулось, а я спокойно прокомментировала:
Конечно, у меня нет мужа, но ведь у меня нет и ребенка, поэтому про меня не могут неправильно подумать. Маме отрезали волосы, когда я родилась, да?
Бабушка опустила голову, вздохнула и забормотала, обращаясь, кажется, не ко мне, а к своему зеленому пледу:
Твоя мама росла очень славной девочкой, такой славной С ней не было хлопот. Она была послушная, тихая. Ласковая такая. Все было так хорошо, пока она запнулась, словно бы выкинув несколько фраз, произнеся их про себя, молча, потом продолжила вслух:
Но и тут поначалу они ладила неплохоу твоей мамы был такой славный характер. С ней легко было ладить. Я виновата во многом, я виновата перед неймертвый сын был мне дороже живой дочери, да еще эти ноги, бабушка говорила торопливо, глотая окончания слов, и смысл ее рассказа ускользал от меня, терялся, я лишь заражалась ее отчаяньем, меня тоже трясло, выворачивало наизнанку от горя и чувства вины.
Он позвал ее и сказал: "Ты выходишь замуж. Свадьба через неделю". Он не посоветовался даже со мной. Она стояла, скромная такая, тихая. Она никогда не спорила, и тут она не спорила, она ответила так спокойно: "Извини, Дирг, но я не могу выйти замуж. Я уже замужем". Он не мог поверить, хоть и знал, что она никогда не лжет. Еще быего умные планы вдруг разрушены! бабушка довольно захихикала. И кемею, которую он и в расчет не принимал! Ну, и разъярился же он! Как он искал по всей стране его, бабушка вновь стала серьезной. А она сказала: "Ты бы спросил у меня, не пришлось бы людей по стране рассылать. Он не твой подданный. Он чужеземец, странник". Может, и соврала она раз в жизни, а? серо-карие глаза настойчиво уставились на меня. Как ты считаешь?
Нет, не задумываясь, возразила я.
Нет? Понимаешь, в подходящее время ну, в общем, тогда и странников-то в замке не было. Был один бродяга-певец, но он был старик, совсем старик. А других не было.
Он скрывался, сообщила я. Вы его не видели. Он был почти бог.
Не знаю, откуда я это вдруг взяла. Наверное, меня оскорбила мысль, что мой отецбродяга и старик. Не знаю.
По крайней мере, бабушка явно приняла мои слова за чистую монету, задумалась, улыбнулась, успокоилась даже и снова стала тихой, какой мне показалась на первый взгляд, а не полубезумной, как примерещилось мне потом.
Иди, детка! Не забывай меня. А теперь иди.
Я вернулась к себе, несчастная словно бы еще больше, чем до этой странной встречи. Бабушка чем-то напомнила мне маму, живую маму, но в то же время была безнадежно, невообразимо другой, не ею, будто вместо мамы мне предлагали копию, куклу, надеясь, что я не замечу подмены, что мне все равно. Это было мерзко и оскорбительно! И в то же время робкая нежность к бабушке проснулась в моей груди, желание полюбить, защитить, утешить. Мама, наверное, любила свою маму? Мама, мама, где ты? Внизу, за стеной замка. Не на кладбище Владык, неттам, внизу, у леса. Холмик такой маленький, а под холмиком зола. Вот и все. Вот и все, что осталось от мамы. Но разве она не богиня? Разве она не вернется к нам потом иной? Но почему потом, а не сейчас? Может, она УЖЕ хочет вернуться? Хочет, но не может, пока я ей не помогу.
Я тихо прошмыгнула по длинным коридорам, стрелой пронеслась мимо домов горожан, уперлась в запертые ворота, топнула в возмущении ногой, пошла вдоль стены, отыскивая местечко поудобнее. Вот я лезу через стену, вот я на могиле, бросаюсь на землю, плачу
В замке был переполох, нашли меня не сразу. Даже смешноне могли догадаться, где я, пока кухарка Трина не сходила на могилу и не сообщила Диргу: "Маленькая богиня говорит с душой своей матери, Владыка, и я побоялась ей мешать". Ну, а уж Дирг-то, сами понимаете, не побоялся. Однако вот удивительно это для него характерно: он настолько не умеет ощутить себя никем, кроме себя, настолько живет собой, что не смог догадаться, куда я убежала. Неграмотная Трина догадалась, а он нет, хоть и умный.
Та ночь стала для меня переломной. Не знаю, говорила ли со мной и впрямь душа моей мамы, но вместо обезумевшего от горя звереныша перед Владыкой Диргом уже стояла я, Райтэла, богиня, дочь мечты. И на его слова: "Если ты пойдешь туда еще хоть раз, будешь наказана по всей строгости", я ответила почти спокойно:
Тогда я сбегу в деревню и поселюсь там. Или в лес.
Я глянула в темные, глубокие дядины глаза, и вдруг мне почудилось, что я держу в руке маленькие такие весы, какие я видела однажды в лавке, но взвешиваю на них не вкусные приправы, а совсем другое: что выгоднееразрешить мерзкой девчонке свободно выходить за пределы замка или запретить, однако рискуя сильно потерять во мнении помешанного на ней простонародья. Весы дрогнули, качнулись, и Владыка улыбнулся:
Я не так жесток, чтобы запретить тебе бывать на могиле матери.
Я молча кивнула и ушла к себе. В этот момент дядя Дирг казался мне развернутым свитком, понятным и простым. Скажу заранее, что больше никогда не удавалось мне так откровенно читать в его душе, хотя, вроде бы, я становилась старше и умнее. Нет, больше никогда, но мне хватило и одного раза. Я знала теперь, кто мой дядяобычные маленькие весы.
Со следующего дня жизнь моя упорядочиласьвернее, жизнь мою упорядочили. Я начала учиться. Как сейчас помню большую и светлую учебную комнату, так не похожую на мою каморку, полки со свитками и географическими картами, удобные столы и стулья. За одним из столов сидит Дарлануи от ненависти у меня перехватывает дыхание. Я давно не видела его или, может, видела, да не замечала. Он очень высокий и широкоплечий для своих тринадцати лет, и я снова чувствую себя жалкой козявкой, хотя и превосхожу ростом своих сверстников и сверстниц. "Я вырасту сильной и красивой, и никто не посмеет меня обидеть!" впервые после маминой смерти вспоминаю я старое заклинание. Я перевожу взгляд на следующий стол, за которым примостился черноволосый смуглый мальчик примерно моих лет. Он робко улыбается, и эта его робость как-то мгновенно придает мне уверенности. Я не хочу быть такой, как он, и я такой не буду! Я спокойно иду вперед и сажусь на стул.
Тебе здесь удобно? спрашивает немолодой мужчина, стоящий у окна.
Да. Спасибо.
Я Энтин, ваш учитель. Это Дарлану, будущий Владыка. А это Ридди, его товарищ. Они оба старше тебя, но Владыка Дирг полагает, что ты сумеешь учиться вместе с ними. Если тебе будет что-нибудь неясно, не стесняйся, задавай вопросы. Я здесь для того, чтобы на них отвечать.
Энтин мне понравился. Он вел себя просто и доброжелательно. Он не пытался меня обидеть, но в то же время и не причитал над моей несчастной судьбой, как некоторые из слуг. Поговорив со мною несколько минут, он сразу начал урок, и я на время даже забыла о том, что мама ушла в огонь, так интересно он рассказывал. Я, конечно, и раньше подозревала, что наша страна не единственная на свете, но почему-то не задумывалась над тем, как много кругом разных государств, и что у каждого свое название, свои обычаи, свой Владыка.
Учиться я любила всегда. У меня с детства хорошая память, способность к логическому мышлениюучение дается мне легко. Потом, мама обычно проводила со мной занятия словно между делом, в форме игры, и отношение к учебе как к приятной игре накрепко внедрилось в мое сознание. На каких смешных задачках мы изучали арифметику! А какие истории придумывали, чтобы я лучше освоила правописание! Энтин подходил к своему делу строже, суше, абстрактнее. Зато от одного его недлинного вроде рассказа все мои разрозненные знания вдруг нанизывались на единую прочную нить, объединялись. Он был великий мастер систематизации и обобщения. А может, дело в разнице полов? Женщина обучает так, а мужчина иначе?
Впрочем, я опять отвлеклась. Просто я часто вспоминаю Энтина. Он много мне дал, и я любила его. В своем заклинании я требовала для себя красоты и силы. Мое требование было выполнено с лихвой. Но если попутно я приобрела хоть какой-то умкроме Энтина, тут некого благодарить. Ум в реестр своих требований я почему-то не включала. Хотя ценила его высоко. Вернее, я оценила его высоко, когда поняла, что он способен заменить силу. А поняла я это еще тогда, давным-давно, едва поселившись в замке.
Итак, Энтин начал учить меня вместе с Дарлану и Ридди. Думаю, дядя Дирг специально так устроилдля того, чтобы я выглядела дурочкой, не способной к наукам. Только он ошибся. Конечно, самой мне вовек бы было не догнать мальчишек, которые и занимаются не первый год, да и, что ни говори, старше и оттого умнее. Однако Энтин ненавязчиво, незаметно строил уроки так, что я не ощущала пробелов в своих знаниях. Точнее, ощущала, но могла восполнить. Наверное, он кратко повторял кое-что из того, что уже объяснял раньше, ради меня повторял, однако казалось, что ради всех троих. Впрочем, Дарлану, как я убедилась, можно было и сто раз рассказывать одно и то же без риска быть в этом уличенным. Не то, чтобы Дарлану был глупым просто он и без учения считал себя умным или вообще плевал и на знания, и на ум. Он был будущим Владыкойи, значит, был совершенен в собственных глазах.
Впрочем, я опять отвлеклась. У меня с детства такая привычкарассуждать про себя о характере какого-нибудь человека. Как начнуи трудно остановиться. Хотя, подозреваю, немало я чуши напорола. Немало чушиоднако немало и правды.
Уроки пролетели незаметно. Я сидела тихо-тихо, стесняясь ничтожности собственных знаний и упиваясь каждым словом мудрого Энтина. Дарлану и Ридди иной раз отвечали на вопросы учителяДарлану бойко, но не всегда верно, а Ридди почти шепотом, поминутно сбиваясь и замолкая. Под конец Энтин обратился и ко мнепроверить, запомнила ли я то, о чем он в тот день говорил. Сердце мое забилось сильно и часто, кровь прихлынула к голове, я безумно боялась опозориться, показаться такой же, как эти двое, да что там, худшей, чем они. Я встала, глянула учителю в глазаи четко, ясно повторила все, что требовалось. Энтин молча кивнул, он даже не похвалил меняно мне и не нужно было похвалы, не нужно слов. Я вдруг впервые почувствовала, что меня ценят не за то, что ябогиня, а за то, какая я, то есть не за что-то несомненно и навсегда мне присущее, а за нечто другое, зависящее от моей воли, от моих усилий. Я могу постаратьсяи заслужить еще большую симпатию, а могу распуститься и ее потерять. Словно тонкая ниточка протянулась между мной и Энтиным, и в моей власти порвать ее навсегда или укрепить. Я радовалась этому потрясающему открытию, а учитель между тем попрощался и вышел. Мы остались втроемя, Дарлану и Ридди. Наверное, мне не стоило мешкатьнадо было сразу бежать за Энтином. Но я не побежала.
Впрочем, Дарлану на меня даже не смотрел. Я для него не существовала. Тем не менее я почувствовала, что вся последующая сцена была разыграна для меня.
Ну, Ридди, объясняй. Почему ты сегодня не вел себя, как надо?
Ридди понуро молчал.
Ты же понимал, Дарлану постепенно распалялся, теряя холодный иронический тон, понимал, что я не смогу ответить урок. Ты должен был сделать все, чтобы меня не спросили. Все! А ты что делал?
Я пытался, пробормотал Ридди, но я но он
Нечто вроде брезгливости царапнуло мне душу. Большой парень, а ведет себя, как полудохлая курица, иного названия не подберешь!
Ты, надеюсь, понимаешь, мой брат стал почти ласков, ЧТО тебе полагается за то, что ты в общем, за НЕПОВИНОВЕНИЕ?
Последнее слово Дарлану произнес по слогам и с явным удовольствием. Потом он подошел к Ридди ближе и спокойно ударил его в низ живота. В этот момент словно что-то взорвалось у меня внутри. Я схватила будущего Владыку за руку и изо всех сил рванула к себе.
Он с удивлением обернулся.
Интересно, кто это? Дочь бродяги и шлюхи?
Богиня, возразила я, стараясь, чтобы мой голос не выдавал кипения моей души. И я запрещаю тебе его трогать.