Директор поворачивается ко мне и изучает как будто с новой, только что открывшейся точки зрения.
Может быть, он слегка стеснителен, держится тихо, продолжает Пепельный Июнь, но это и неплохо. Такая стеснительность бывает привлекательной. Девушкам это нравится. Поверьте мне, добавляет она, немного помолчав.
Директор смотрит в окно, по его лицу пробегает тень раздражения.
Кто сообщил вам все эти сведения?
Никто. Все это просто мои догадки. В ее глазах читается тревога. Уверена, я не сказала ничего, что не приходило вам в голову.
Понимаю. Его рука, такая бледная, что кажется светящейся, поглаживает один из дипломатов. Худые пальцы со страхом и отвращением касаются ручки. То есть вы просто гадаете. Вы можете и ошибаться.
Может быть. Но мне так не кажется. Она делает небольшую паузу. А я? Почему я здесь?
Директор поднимает глаза на нее и почесывает запястье долгими задумчивыми движениями. Нетрудно заметить, что он получает удовольствие от ситуации.
Вы представляете собой то, что я назвал бы планом Б.
Не уверена, что понимаю.
Жаль. Учитывая, что до этого момента вы так хорошо справлялись. Директор фыркает. Разумеется, вы такая же, как остальные. Всем вам надо, чтобы я все растолковывал. Час назад я получил очередное указание. Касающееся вас и его. Выплан Б. В случае, если план Аонпровалится, в случае, если он не оправдает ожиданий, выстраховочная сетка. Если что-то пойдет не так во время Охоты, если он не справится или выйдет из гонки, значит, вы должны будете победить. Вынаша страховка, победитель-дублер.
Не думаю, что это сработает.
Разумеется, это сработает! отвечает он, легкое раздражение слышится в его голосе. Вы обладаете всем тем же, чем и он. Вы умныхотя я уже начинаю в этом сомневаться. У вас хорошо подвешен языкхотя, возможно, слишком хорошо. И вы много знаете о геперах. Мне рассказали о вас, девочка моя, обо всех клубах и обществах, посвященных геперам, которые вы посещали. Ваши познания пригодятся вам для интервью и прочего после Охоты. Кроме того, на вас приятно взглянуть. Вы будете хорошо смотреться по телевизору и на фотографиях. Ваше прелестное личико улучшит продажи известных журналов. Да, теперь я понимаю.
Вам нужно взглянуть на Охоту в целом, твердо произносит Пепельный Июнь.
Мне нужно?..
Пепельный Июнь молчит. Кажется, она раскаивается в том, что сказала.
Думаете, вы все знаете лучше, чем я? Отравленные насмешкой слова пронзают ее, словно дробь. Не говори мне, что мне следует делать, девочка.
Директор прикрывает глаза, его длинные ресницы переплетаются. Температура воздуха в библиотекеи без того низкаяпадает окончательно. Лучи лунного света, замерзая, превращаются в колонны прозрачного серого льда. Я смотрю на Пепельный Июнь. Она знает, что перешла черту, кожа у нее еще бледнее, чем обычно, и веки подрагивают.
Взгляд Директора возвращается к двум дипломатам. Он пододвигает их поближе к себе.
Один из вас должен стать победителем Охоты, чтобы план имел успех. Это ты хотела мне сказать, верно, девочка? Не думай, что твои мысли являются для меня каким-то откровением. Я это знаю без тебя. Чтобы один из вас украшал собой обложки журналов, участвовал в ток-шоу, чтобы об одном из вас судачили все и каждый, один из вас должен будет выиграть. Потому что я знаю, да, хорошо знаю, что есть и другие охотники, и большая их часть не только хочет выиграть, но и куда более способна на это.
Он нажимает кнопку, раздается щелчок, и дипломаты раскрываются. Он разворачивает их так, чтобы мы могли заглянуть внутрь. В каждом лежит по излучателю. Директор берет один в руки.
Никто не знает, что на самом деле происходит в Пустошах во время Охоты, насколько грязной может оказаться эта игра. Охоту никогда не снимали: камеры слишком тяжелы для этого; кроме того, оператор просто отбросил бы камеру в сторону и сам включился бы в гонку, не в силах противостоять своему желанию. И никого на самом деле не волнует до какого неспортивного поведения могут опуститься участники. Охотники, как известно скажем, склонны прибегать к грязным приемам. Там все готовы вцепиться другим в глотку, и чем больше глоток вам удастся разорвать, тем интереснее получится книга. Используйте эти излучатели против других охотников. Все решат, что их подстрелили геперы. Где-то в Пустошах, когда вы уйдете подальше от Института. По излучателю для каждого. В каждом по три выстрела. Должно хватить, верно?
А когда мы выведем из игры всех остальных охотников? спрашивает Пепельный Июнь. Она говорит тихо, но не колеблется. Когда останемся только мы вдвоем? Что нам тогда делать?
Директор приходит почти в ярость. Он хватает себя за запястья и процарапывает ногтями длинные белые полосы на внутренней их стороне. Его голова при этом отлетает назад, как на пружине. А мне какое дело? Глаза Директора вспыхивают безумным огнем. Какое мне дело, если один из вас выиграет? Глупая девчонка! Неожиданно, будто спохватившись, он застывает и строго смотрит на нас. Запомните одно. Мне нужна чистая победа. Так всегда проще. Никаких союзов. Публика не любит двусмысленностей. Если останетесь только вы вдвоем что ж должен быть только один победитель. Вы знаете, что делать. Верно?
Ни Пепельный Июнь, ни я не находим подходящего ответа.
Он снова принимается почесывать запястье.
Понимаю. Понимаю, я выразился не совсем ясно. Я не смог донести до вас, насколько я заинтересован в успехе этой Охоты. Я не смог донести, насколько важно для меня, чтобы один из васи только одинвыиграл эту Охоту. Он проводит большими пальцами по своим тонким, красиво изогнутым бровям. Многие думают, что у меня тут идеальная работа. Что это просто мечтаработать так близко от геперов. Дураки. Это ад.
Директор мрачнеет, над ним будто сгущается тьма.
Удачное завершение Охоты подарит мне шанс покинуть это место, шепчет он, это чистилище, отделенное от рая стеклянной стеной. Но эта стена так же непреодолима, как путь длиной в тысячу вселенных. Невозможно выносить это слишком долго, это искушение видом и запахом геперов, и не иметь возможности к ним прикоснуться. Это адская мукабыть так близко и одновременно невероятно далеко. Мечтаэто убраться из этого фальшивого рая в рай настоящийво дворец Правителя. Стать, наконец, Министром науки.
Он делаете очередную мучительную паузу.
Вы когда-нибудь Нет, разумеется, никогда. Но я был там, провел целый день. Во дворце Правителя. Когда меня назначили на эту должность. Я побывал в этом средоточии блеска и роскоши. Реальность превзошла самые смелые мои ожидания. Огромные статуи гиен и шакалов, гладкие как лед мраморные здания, бесконечные ряды виночерпиев, писцов, арфистов, пажей, гонцов, придворных нахлебников, телохранителей, одетый в шелка гарем из юных девственниц. Но не это самое главное. Вы понимаете, о чем я?
Я молчу.
Вы можете подумать, что это изящные бассейны, украшенные водопадами, или концертный зал с канделябром в виде огромного цветка. Но нет, вы ошибетесь. Или аквариум, полный устриц, мидий, кальмаров и осьминогов, которых можно просто схватить, как цветок, и тут же проглотить. Но нет, вы снова ошибетесь. Или картины, или королевские конюшни, полные великолепных жеребцов. Но нет, снова ошибка.
Он поднимает указательный палец, на котором поблескивает изумрудом массивный перстень. Сотрудники и охранники тут же разворачиваются и уходят.
Когда двери закрываются, он облизывает губы и продолжает:
Нет, это еда. Самые экзотические и жирные виды мяса, самые лучшие и сочные куски, в которые вы погружаете зубы, когда сердце животного еще не остановилось. Бум-бум, бум-бум, бьется оно, пока вы жуете его печень, его почки, его мозг. Собаки, кошки. И это только закуски. В темноте я слышу, как его губы влажно причмокивают. За ними следует главное блюдо. Мясо гепера, шипит он.
Я тупо смотрю на него, меня охватывает ужас. «Не раскрывай широко глаза, шепчет в моей голове отцовский голос, не раскрывай широко глаза!»
Представьте, что я расскажу вам, что там есть тайный запас, шепчет Директор, что где-то на территории Дворца есть тайная ферма. Ведь все знают, что последние геперы на нашей планетеэто те, что живут под Куполом. Но представьте, что эта ферма находится под землей, вдалеке от чужих глаз, и простирается на все занимаемые Дворцом территории? Это просто догадки, разумеется. Сколько же там геперов, могли бы вы спросить. Кто знает? Но в ту ночь, что я там провел, я слышал их крики и плач. Мне показалось, что их там десятки. Возможно, сотни. Он поглаживает пальцем щеку. Возможноэто опять мои догадки, их там достаточно, чтобы обеспечить Правителя обедами на всю его оставшуюся жизнь. Разумеется, это только догадки.
Он смотрит на нас.
Итак, теперь вы понимаете. Я более чем заинтересован в успехе этой Охоты. В том, чтобы один из васи только один! оказался победителем. И лучше вам не знать, что будет с вами в случае провала. Директор поднимается на ноги. Поверьте мне. Итак, вы предоставите мне то, что нужно. Один из вас станет победителем. Все. Думаю, я выразился достаточно ясно. Он проходит мимо меня и покидает библиотеку. Дверь за ним закрывается.
Я выдыхаю и нескоро нахожу силы сделать следующий вдох.
После этого Пепельный Июнь отсылают обратно в ее комнату, чтобы снять мерки. Команда портныхмрачных, с угрюмыми лицамипозже приходит и в библиотеку, чтобы снять мерки для моего смокинга. Они говорят шепотом. Для меня опыт оказывается не слишком приятным, особенно когда кто-нибудь из них наклоняется ко мне чересчур близко. Я вижу, как раздуваются их ноздри. Один даже смотрит на меня с любопытством. Я быстро отвечаю на его взгляд, и он отводит глаза, но когда портные собираются и уходят, он еще раз странно на меня смотрит.
Я выхожу наружу, мне хочется побыть на воздухе. Последние несколько часов заставили меня изрядно поволноваться. Ночь выдалась хорошей, идеальной, чтобы успокоить взбудораженные нервы. Небо усыпано красивыми искорками звезд, месяц висит высоко и серебрит заснеженные вершины гор на востоке. Из пустыни доносится ласковый ветерок, расслабляющий мои мышцы.
Я слышу, как позади меня тихо шуршит под чьими-то ногами песок.
Это Пепельный Июнь, она приближается, неуверенно посматривая на меня. Когда наши глаза встречаются, девушка застенчиво опускает взгляд. На ней новый наряд: черная шелковая туника, обтягивающая, с глубоким вырезом. Ее длинные бледные руки в лунном свете кажутся колоннами из блестящего белого мрамора. Песок под ногами шевелится и вихрится, вызывая у меня легкое головокружение.
Я шла сюда из главного здания, ты мог хотя бы поздороваться, произносит она, останавливаясь передо мной. А, понимаю. Теперь ты со мной не разговариваешь.
Нет, что ты. Извини.
Ветер мягко перебирает ее волосы, открывая нежную кожу шеи.
Послушай, я тебе не враг. Пока. Она чешет запястье. Думаю, нам надо дождаться начала Охоты.
Я, помимо воли, тоже чешу запястье.
Можно тебя кое о чем попросить? Если мы с тобой останемся одни, выстрели мне в мизинец на ноге, ладно? Не надо выводить меня из строя выстрелом в глаз.
В правый или левый мизинец?
Я снова чешу запястье.
Лучше левый. Только целься получше, ладно? Он совсем маленький.
Договорились, отвечает она.
Над нами по ночному небу скользит тень большой птицы. Ее непропорционально длинные и неуклюжие крылья неподвижно застыли. Она описывает над нами круг и исчезает вдали.
Я пришла, чтобы кое-что у тебя спросить, говорит она.
Нет, я не отдам тебе свой излучатель.
Она не отвечает. Я поворачиваюсь к ней. Она стоит и с надеждой смотрит на меня своими изумрудными глазами. Как будто долго ждала этого моментакогда мы наконец останемся наедине, ни на что не отвлекаясь.
Пригласи меня на бал. Она говорит тихо и спокойно.
Я поднимаю запястье, готовясь его почесать, но ее руки висят по швам.
Ты серьезно? переспрашиваю я.
Да.
Я не знаю это же не школьный бал, понимаешь. Это пафосное мероприятие, которое устраивает правительство. Тут все совсем по-другому.
Я знаю, отвечает она, это совсем не то, что школьный бал, это будет лучше, чем тысяча школьных балов.
Я я не знаю.
Это важно для меня.
Я смотрю на горизонт за ее плечом.
Слушай, я не знаю, как сказать. Да, я понимаю, что этот балособенный: музыка, репортеры, красная ковровая дорожка, танцы, еда
Он особенный, потому что там будешь ты. Потому что ты пригласишь меня.
Я отвожу взгляд.
Не знаю.
Она неожиданно преодолевает разделяющее нас расстояние и берет меня за локоть. От прикосновения ее кожи меня будто ударяет током.
Неужели я тебе настолько не нравлюсь? шепчет она, заглядывая мне в глаза. Неужели?
Я не отвечаю.
Тогда можешь просто притвориться? Надеть маску? Что-то в ее словах, возможно, то, как она их произносит, заставляет меня посмотреть ей в глаза и задержаться взглядом дольше, чем я когда-либо позволял себе с кем-то помимо отца. Потому что иначе у меня разорвется сердце.
Дело не в тебе
Притворись, шепчет она, что я действительно тебе нравлюсь. Что тебе нравятся очертания моих губ, цвет моих глаз, что тебе нравится прикасаться к моей коже, чувствовать мое дыхание. Притворись, что ты можешь видеть сквозь все это, что ты знаешь меня. Что знаешь, что скрывается в глубине моей души. И, несмотря на это, я все еще тебе нравлюсь, что так я нравлюсь тебе даже сильнее. Представь, что вокруг нет никого, что есть только яи больше никого во всем мире. Ни других охотников, ни сотрудников Института, ни геперов. Нет даже ни луны, ни звезд, ни гор. И что ты так долго тосковал по мне, желал меня, и вот наконец я стою прямо перед тобой. Притворись, что все это правда, хотя бы только на одну ночь. Она кладет свободную руку мне на спину и притягивает меня к себе. Нас разделяет всего пара дюймов. Порыв ветра бросает мне волосы в глаза.
Она тянется ко мне и убирает пряди, медленно проводя пальцами по моей щеке, над ухом, и вниз, по шее.
Долгие годы я старался похоронить свои чувства к ней, превратить свое сердце в кусок льда, и это первое настоящее, не случайное прикосновение за все время, что я прожил в одиночестве. Оно будит что-то во мне. Внутри у меня словно сдвигаются тектонические плиты, выпуская на поверхность нечто, дремавшее до поры. Она смотрит на меня, и этот взгляд я могу ощутить точно так же, как прикосновение ее руки к моему локтю. Но взгляд проникает глубже, от него сложнее отмахнуться. Я чувствую, как стремятся выйти наружу чувства, которые я считал давно мертвыми. Стальные обручи внутри меня лопаются.
Пожалуйста, умоляет она, пригласи меня.
К собственному удивлению, я киваю. Она вздрагивает от восторга и сильнее сжимает мой локоть. Я вижу, как пульсирует мышца на ее руке, то напрягаясь, то расслабляясь. Я тоже беру ее за локоть, как принято в таких случаях. Она запрокидывает голову, прикрывая глаза, ее веки трепещут, губы слегка приоткрыты. Но тут ее верхняя губа поднимается в неуверенном оскале, обнажая два влажно поблескивающих, острых как бритва белоснежных клыка. Которые через пять секунд вопьются в мою грудь, пробьют ребра и вырвут все еще бьющееся сердце.
Как я мог забыть об этом, как мог в момент слабости поддаться искушению? Нельзя забывать, что ее красота отравлена, что ее губы скрывают два ряда ножей, а сердце заключено в клетку из острых как бритва ребер. Она недостижима для меня, я не могу к ней прикоснуться, это невозможно.
Я с гневом и отвращением сжимаю руку на ее локте, вдавливая пальцы в бескровную плоть. Но она понимает мой жест по-другому и дрожит еще сильнее, запрокидывая голову к ночному небу. И я осознаю, как легко тому, кто находится по другую сторону маски, принять отвращение за страсть.
Приближается рассвет, и я провожу Пепельный Июнь обратно в ее комнату. Мы договариваемся встретиться сразу после заката: она хочет переодеться к балу в библиотеке, чтобы мы могли пойти вместерука в руке.
Это будет потрясающе, шепчет она на прощание.
Я возвращаюсь в библиотеку. Через несколько минут закрываются ставни. Я на всякий случай жду еще немного и только потом отправляюсь в путь. Мне хочется пить, и надо снова вымыться. Выходя наружу, под быстро светлеющее небо, я смотрю на главное здание, чтобы убедиться: ставни закрылись и там. Затем вновь иду к Куполу. На этот раз у меня с собой три пустых пластиковых бутылки. Я связал их куском шнура и перекинул через плечо. Они бьются друг о друга, как будто у меня за спиной играет пьяный барабанщик. Купол еще не опустился. Я говорю: «Сейчас же!»и указываю пальцем в его сторону. Он не двигается.
Сейчас же! повторяю я, но он не слушается моей команды, стеклянные стены неподвижны.
Я уже на полпути, когда земля начинает вибрировать, и слышится гул. Сначала едва различимый, но вскоре его уже нельзя ни с чем спутать. Стены Купола опускаются, круглое отверстие на вершине становится все больше по мере того, как стекло уходит в землю. На блестящей движущейся поверхности играют отблески рассвета, отражаясь от нее и падая на равнину сплетением цветных лент. Наконец игра света прекращается и гул затихает. Купол исчез.