***
Бэла поднимает помрачневшее лицо навстречу Ирене, несущей пару дымящихся чашек.
Ирена сочувственно:
Toliko naturalizema. Za moje pojme, veliko bolj koristno bi bilo izvedeti preprosta dejstva o vampirjih. (Так много натурализма. По-моему, гораздо полезнее узнать простые факты о вампирах.)
Присаживается рядом с Бэлой. Они молчаливо потягивают кофе. На лице Ирены вдруг возникает выражение радостного припоминания:
Oh, ja! Saj sem že imela zvezek! Zapisovala sem vsako mistično in tudi o vampirjih. Sem zbirala vanj fotografijе, izrezki iz časopisov in revij. (Ах, да! У меня ведь была тетрадка! Я записывала всякую мистику и о вампирах тоже. Собирала в нее фотографии, вырезки из газет и журналов.)
Бэла слегка улыбается. Ирена, совсем не обижаясь:
Se smeješ. Misliš, da to je otročje. Seveda sem to napisala še pred prihodom na univerzo. Ampak zdi se mi, da je v njem veliko zanimivega. Poiskati ga moram. (Ты смеёшься. Думаешь, это по-детски. Конечно, я писала это ещё до университета. Но там много интересного, мне кажется. Надо её поискать.)
Бэла:
Я не смеюсь. Просто ты, прямо как моя мама. Она тоже всякие записные книжки ведет,снова улыбается своим мыслям.
Ирена, видимо, не до конца поняв слова Бэлы:
Je tudi tvoja mati učiteljica? Delala sem v osnovni šoli. (Твоя маматоже учительница? Я работала в начальной школе.)
Бэла по-настоящему удивлена:
Вот это да! А моя мамарусский и литература. Правда, сейчас на заводе работает, но это не важно.
Ирена понимающе кивает:
Literatura! Zato si rada bereš. (Литература! Вот почему ты так любишь читать.)
Бэла вздыхает:
Когда-то да. Читала с радостью и много.
Ирена с азартом:
In kdo je tvoj najljubši pisatelj? (И кто твой любимый писатель?)
Бэла, немного смущаясь:
Только не смейся!
Ирена несколько картинно, но вполне искренне прикрывает рот рукой.
Бэла:
Теперь-то я мало читаю. Но раньше... В общем, Лермонтов. Просто обожала его.
Ирена с восторгом:
Lermontov! To je čudovito! «Hudo mi je zato, ker ljubim te srčno...» Je tako lepo in tako žalostno! «Junak našega časa»... Pečorin je pravi hudič, toda tako privlačen! (Лермонтовэто чудно! «Мне грустно от того, что я тебя люблю...» Так красиво и так печально! «Герой нашего времени»... Печоринсущий дьявол, но такой притягательный!)
А я больше любила «Демона». Тамара и Демон. Я представляла себя Тамарой,Бэла усмехается своим мыслям.
Но Ирена не разделяет её иронии:
Dobro, to je povsem naravno. In predstavljala sem, da sem mala Dorritova. (Ну и что, это совершенно естественно. А я представляла себя крошкой Доррит.)
Бэла смотрит вопросительно. Ирена поясняет:
To je Dickens, moj najljubši. (Это Диккенс, мое любимое.)
Бэла с сожалением отрицательно трясет головой:
Нет, этого я не знаю.
Ni važno! In jaz ne poznam «Demona», nisem prebrala. Ampak sva še mlada! Vse življenje še je pred nama. (Не важно! А я не знаю «Демона», не читала. Но какие наши годы! У нас еще вся жизнь впереди.)
Ирена заглядывает в свою пустую чашку:
Vendar pa lepo bi bilo, če bi najprej se spočili. (Правда, неплохо было бы сначала отдохнуть.)
Бэла делает жалостливое лицо:
Ты так сильно хочешь спать? Желаешь спати? (искаженный словенский: «Хочешь спать?»)
Ирена вздыхает, приглаживает волосы:
Dobro, bova še malce prebrali. A če se ponovno bo pojavila kri ali trpljenja,.. (Хорошо, почитаем ещё немного. Но если опять начнутся кровь и мучения,..)бросает на Бэлу многозначительный взгляд, выразительно приподняв брови.
***
Ирена начинает читать: «Dekle s pomarančami. Sedemnajsto stoletje. Anglija. Kraljestvo Karela Drugega je kot bi bilo ustvarjeno prav nalašč za udobje vampirjev. (Девочка с апельсинами. XVII век. Англия. Королевство Карла II было как будто специально создано для удобства вампиров.) Нездоровые лица, скрытые под мертвящими слоями пудры или под масками; изъеденные болезнью, лысеющие черепа, спрятанные под пышными париками; патологически раздутые или искривленные тела, надёжно задрапированные складками роскошных одежд. И, конечно, сам Лондон, бурная жизнь в котором не стихала круглые сутки. Не нужно было приспосабливаться, не нужно было притворяться.
Учитывая невзыскательный рацион и скромные потребностиодна приличная трапеза вполне удовлетворяет аппетит на три, а то и на четыре неделипроблему питания можно было считать решенной. Вряд ли кого-то сильно беспокоило, когда бедную беспутную Молли или Нелли сражала лёгкая лихорадка, и в три дня она тихо кончалась на своем продажном ложе. И уж совсем невероятно, что кто-либо мог обнаружить и придать значение нескольким ранкам да синякам где-нибудь в области некротического бедра. Замечание в скобкахнадеюсь, в конце концов, если не за все мои преступления, то хотя бы за эти глумливые слова я буду-таки жарится в адском пламени.
Что ж, это было идеальное место для князя. И очень скоро я почувствовал его след. На тёмных загаженных улочках, где полупризрачные фигуры разномастного отребья сливались с пеленой плотного тумана, меня вдруг обдавало горячечной волной гибельного озноба. Увядающий взгляд публичной девки, уже обреченной на скорую смерть; лихорадочная дрожь еле стоящего на ногах повесы, пьяного вдрызг вовсе не от вина; припадочное бормотание незадачливого карманника, захлебывающегося предсмертным безумием. Для меня, это были верные знаки, небрежно оставленные кровопийцей на своем пути, словно объедки под ресторанным столом.
Но не только в бедняцкой клоаке встречался мне ускользающий след».
***
Пестрый и шумный театральный партер. На ярко освещенной сцене в самом разгаре музыкальное представление. Актеры в нелепо громоздких костюмах то кружат, то подпрыгивают, а то разбегаются в такт причудливой музыке. Вычурная жемчужно-золотая раковина сцены словно бы тонет в беспокойном море театральной публики. Многочисленные, плохо различимые людские силуэты находятся в непрестанном гулком движении, которое иногда взрывается восторженным стуком или гневным топотом.
Рядом со сценой, попадая в сферу её золотистого сияния, снуют миниатюрные девичьи фигурки. Словно лёгкие полупрозрачные феи, перелетают они от одного театрального завсегдатая к другому, предлагая им то освежающие фрукты, то ослепительную улыбку, то невинное пожатие горячей руки.
Девочка пятнадцати лет, стройная, как статуэтка, грациозная, как кошечка, с озорным блеском в серо-зелёных глазах, с персиковым румянцем на прозрачной коже щёк, с дразнящим золотистым локоном и тающим перламутром трогательно розовых губ. По-видимому, она пользуется особой популярностью: то тут, то там нетерпеливые голоса окликают её«Мэри! Мэри!». И она едва поспевает со своим апельсиновым лотком из одного конца зала в другой. Но лицо её так естественно озаряет приветливая улыбка, голос так мягко и задорно отзывается на любой призыв, что кажется, она просто счастлива порхать в этой бурлящей вульгарной толпе со своим как будто бы невесомым лотком и готова делать это вечно.
Вот она задерживается подле какого-то господина. Высокий шелковисто-тёмный парик, воздушно взбитые кружевные рукава, тонкая рука усыпанная перстнями. Девочка, передавая апельсины, тихо, но переливчато смеется чему-то, сказанному богатым клиентом. На мгновение обнажаются её фарфорово-глянцевитые зубки, под тонким батистом взволнованно колышется грудь, румянец разливается по шее и плечам. На лоток ложится золотая монета. Смущенная девочка пытается вернуть её, но изящная мужская рука твёрдо кладет золотой обратно на лоток и добавляет ещё один.
«Мэри! Мэри!»доносится из другого конца партера. Девочка торопливо отходит, но по пути оборачивается, и улыбка вспархивает с её дрогнувших губ.
***
«Мэри!»девочка поднимает золотистую головку, но не отрывается от своей чашечки бланманже. Розово-прозрачные пальчики орудуют серебряной ложкой, отправляя в рот порцию за порцией. В уютном и даже по-своему роскошном кабинете ресторана за столом сидят трое: увлеченная десертом бело-розовая девочка, рядом, скрывая верхнюю часть лица под маской,пожилая дама с намеком на респектабельность и напротивгосподин неопределенного возраста (не покрытая париком голова; длинные тёмные волосы с проседью; худое, бледное, чисто выбритое лицо без следов пудры; тонкие змеистые губы; колкие голубые глаза). Одет мужчина довольно богато, но скромно.
Дама, недовольно кривясь под своей маской, снова обращается к девочке:
Мэри, ты слышала о чем спрашивает господин?угодливый кивок в сторону.
Девочка с наивной непосредственностью только хмыкает в ответ и пожимает плечами. Очевидно, такие встречи для нее давно уже не в новинку, поэтому она полностью сосредоточена на еде. Дама, стараясь сгладить неловкость, поспешно вставляет:
Простите, но где уж запомнить всю эту публику? Моя Мэрисамый свежий цветок в розарии. Естественно, она вызывает интерес у всех и каждого. Боюсь, бедная девочка даже не представляет, о ком господин говорит.
Сама девочка остается совершенно безучастной ко всему сказанному. Дама с некоторым нетерпением поправляет складки своего пышного, но несколько поблекшего платья и с достоинством изрекает:
Если господину будет угодно, может быть, мы вернемся к нашему прежнему разговору. Вообще-то, уже его светлость граф Лав...изображая оговорку по забывчивости, деланно прикрывает рот,Скажем так, весьма достойный благородный господин начал делать мне, сами понимаете, какие намеки.
И, бросив выразительный взгляд на девочку, дама веско подытоживает:
Так что, вполне возможно, скоро моя Мэри перейдет в совсем иной статус. И тогда, увы, наши встречи станут весьма затруднительны. Подумайте об этом, сударь...
Вопрос повисает в воздухе. Звякнув ложечкой, девочка завершает десерт. Невинно отерев губы рукавом, она наконец смотрит на молчаливого мужчину, и озорные огоньки в её глазах потухают.
Мужчина, перегнувшись через стол, кончиками пальцев берет девочку за подбородок. Его ледяной взгляд погружаются в трепетную зыбь её смятенных глаз. Дама, обеспокоенная происходящим, озадаченно кхекает, и девочка с испугом отдёргивает подбородок.
Ваша рука обжигает,недоуменно лепечет она самой себе.
Гость спокойно поднимается и передает «мамаше» тугой кошель. С непониманием на лице дама, однако, проворно припрятывает подношение. Мужчина, не прощаясь, выходит. Оставшиеся за столом ещё несколько секунд сидят в оцепенении.
Как у него,совсем уже неразборчивым шёпотом машинально договаривает девочка.
Но дама не слышит её слов, спохватившись, она звякает кошельком, проверяя полученные монеты.
Голос Драгана: «Со дна её кристально чистого взгляда всплыло его мертвенно-мутное лицо. Но окружало его золотистое сияние её по-детски тёплых мыслей и снов. Эту девочку не тронул его чёрный яд. Но что-то ещё трепетало в дробящихся образах, в зыбких шелковистых мечтах. Сладко колкое, неуловимое...»
***
Вечерняя гостиная в богатом доме. Золотисто-зелёный шёлк стен играет в свете канделябров. Тёмный приглашающий бархат кресел. Лаковая гладкость столика чёрного дерева, за которым идет оживленная карточная игра. Ещё несколько гостей нетерпеливо прохаживаются у каминного огня, жарко пылающего за потемневшей затейливо-ажурной решеткой. К дальнему окну отодвинут изящный каминный экран с амурами, стрелами и седобородыми богами, держащими в объятиях бесчувственных дев. Среди гостей лишь одна женская фигурапожилая «мамаша». Её с иголочки новый наряд блещет вычурной роскошью, искусственные волосы пышно взбиты по бокам головы, как и предписывает последняя мода. Ведет она себя по-хозяйски.
Вслед за взрывом смеха, донёсшимся из-за карточного стола, один из наиболее нетерпеливых гостей у камина обращается к «мамаше»:
О! Надеюсь, хозяйка всё-таки почтит нас своим присутствием!
Лицо говорившего начинает нервно подёргиваться, он прикладывает платок к внезапно побледневшему лбу. Другой гость, не обращая внимания на нервный припадок собеседника, отвечает несколько насмешливым тоном:
Belle D'Arlot (Французский: «Красавица из Арло».) умеет разжечь пыл!
«Мамаша» с жеманством опытной куртизанки:
Сударь, волнуетесь, что не успеете насладиться прелестным обществом? Бросьте! Граф сегодня не появитсягосударственные дела, знаете ли.
Насмешник:
Старый греховодник наконец пал жертвой Эрота. Какова чертовка!плотоядно причмокивает,Однако, кажется, сама Цитерия пока ещё никому не отдала своего сердца.
Несмотря на лёгкое выражение замешательства, «мамаша» отвечает в прежнем легкомысленном тоне:
Всему свое время, господа!
Тут в салон с грохотом и хохотом вваливается новая партия гостей. Среди них несколько резвых красоток, которые сразу же устраивают весёлую кутерьму. Кто-то громко вмешивается в карточную игру, кто-то бесцеремонно требует вина, кто-то начинает стучать на клавесине и бойко распевать. Впрочем, и кавалеры не отстают от своих дам. В гостиной воцаряется жизнерадостная неразбериха.
Пользуясь шумихой, незаметно для остальных один из господ, стоявших у камина, проскальзывает во внутренние покои.
Тем временем «мамаша», озабоченная наплывом гостей, отдает деловитые распоряжения служанке и начинает искусно лавировать между оживленными группками, стараясь ответить каждому то приветственным словом, то кивком, то улыбкой. А те в свою очередь просят то одного, то другого, тянут любезную распорядительницу салона из стороны в сторону, поминутно задерживая её и нарушая плавный рисунок её галантного скольжения.
Лишь спустя минут двадцать-тридцать она наконец подбирается к одной широко улыбающейся востроносой девице и, доверительно склонившись к ней, взволнованным шёпотом передает на ухо просьбу:
Полли, дорогуша, загляни-ка к ней. Боюсь, она опять не в духе. Особенно после последних новостей.
Девица, нисколько не изменившись в лице, беззаботно кивает и отходит было, но старая куртизанка возвращает её, удержав за складку юбки:
Да, смотри, если там этот её... Лучше... Просто позови меня...
***
Сквозь щель едва приоткрытой двери в слабоосвещенный будуар заглядывает осторожный гость. Это бледный мужчина, не носящий парика. Его льдистые глаза останавливаются на девичьей фигуре, застывшей в грациозной задумчивости перед зеркалом. Серо-зелёные глаза подёрнуты дымчатой грустью. Какой-то стук за окном, скрытым тяжелыми портьерами, выводит её из оцепенения. Она оборачиваетсяв комнате пусто. Лишь грустно клонят кудрявые головки пухлые купидончики на розовом каминном экране, задвинутом в дальний мутный угол. И снова тишина.
Обратившись к зеркалу, в котором множатся трепетные язычки желтоватых свечей и догорающее пламя камина, девочка открывает прихотливо расписанную коробочку, стоящую перед ней на столике,в воздух взлетает облачко пудры. Глядя, как медленно, серебрясь на свету, оно оседает, девочка снова замирает. За её спиной, почти касаясь золотых кудрей, стоит непрошенный гость. Его тёмные волосы сливаются с окружающей темнотой, фигура, тонкая, худая, почти бесплотная, растворяется в ночи.
Девочка машинально поднимает со столика щётку и начинает неторопливо водить по своим шелковистым прядям. Её одинокий двойник на дне зеленоватого зеркала, вторит каждому движению, как диковинный автомат. Оставив щётку, девочка накладывает пудру, слой за слоем, пока лицо её не превращается в тусклую фарфоровую маску. Она опускает в кармин кончик точеного мизинца, прижимает к губам. Вишневое сердечко на сахарно-белой глазури.
По кукольной щеке катится слеза. Гость тонкими пальцами облаченной в перчатку руки останавливает соленую каплю и прижимает её к щеке. Девочка безучастно кладет свою крохотную ладонь поверх чужой хищной кисти. Но не замечает, не видит, не чувствует чужого присутствия.
Голос Драгана: «Я не собирался ей навредить, если ты подумал об этом. Мое болезненно острое любопытство вызывала её неправдоподобная невинность, её незамутненная чистота в самом сердце головокружительно чёрной бездны. Уже не первого из её гостей, настигала таинственная болезнь и скорая гибель. Кто-то лишился рассудка, кто-то в безрассудном помрачении сам наложил на себя руки. Гадкая грязная смерть и отвратительное животное безумие всё плотнее обступали её, но она по-прежнему сияла в своей непостижимой ослепительной хрупкости, тем не менее непоколебимая и ясная, словно бриллиант.
И да, я знал тайну её бедного глупого сердца».
Пламя свечей испуганно вздрагивает. Девочка, опрокинув пудреницу, одним трепетным движением срывается с места к окну. В проёме раздвинутых портьер высится чья-то плечистая фигура.
Девочка бросается на грудь ночному пришельцу.
Таинственный любовник устроился в глубоком кресле у тлеющего камина. За его спиной шёлковые купидоны печально замерли среди тугих розовых бутонов. В тёплом неверном свете лицо гостя кажется почти по-человечески мягким. Он одет с тонким вкусом. Пышные многослойные рукава, отливают всеми оттенками серебра, угольно-синий плащ ниспадает до самого пола, где у его ног на крошечной резной табуреточке примостилась девочка. Она неспешно перебирает перстни, усеивающие его руку поверх лайковых перчаток.