В похожем «смешенном» состоянии была, я видел, и моя девочка. С какими бы упорством и яростью она ни набирала текст, а утомление явно давало о себе знать. Пальчики моей милой то и дело попадали не на те клавиши. Ширин злилась. Выпрямляла спину. Терла воспаленные глаза. И, закусив нижнюю губу, снова принималась долбить по клавиатуре.
За письмом прокурору моя милая просидела полтора часа. Но после и без того трудного дняэти девяносто минут казались растянутыми на девяносто лет. Оторвавшись от ноутбука, моя девочка попросила кофе. Я сходил на кухню, поставил кипятиться чайник и скоро вернулся с двумя чашками горячего напитка. Ширин с благодарностью мне кивнула. Маленькими глоточками пила она свой молочный кофе. А отодвинув пустую чашкусказала:
Хорошо. Теперь напишем иск в суд.
Я осмелился возразить: не разумнее ли нам сейчас глотнуть успокаивающего чаю с мятой и ромашкой и лечь спатьа написание иска в суд отложить до завтра?.. У нас головы трещат по швам, глаза красные, как у вампировнастолько мы измотаны. Но лучше бы я ничего не говорилпотому что моя девочка взвилась, как от укуса шершня. С ее губ слетел почти что крик:
Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не могу давить простыню и подушку, пока дело не сделано!.. Нас обманули, над нами надругалисьты понимаешь?.. Сначала Бахром, потом Анфиса стерва-Васильевна, под конецэтот толстопузый капитан Все они пинали нас, как мяч. Я этого так не оставлю!..
Ширин задыхалась от гнева. Она спрашивала меняпонимаю ли я?.. О, я все прекрасно и чувствовал, и понимал. У меня и у самого было отвратительное ощущение, что Бахром, Анфиса Васильевна и капитан Арсений Петрович тяжелыми сапогами втоптали нас в жидкую зловонную грязь. Но, в отличие от моей милой, я в упор не верил, что прокурор или судья нам помогут. Как скрижаль с небес, на меня упало откровение: судьи, прокурорытакие же, что и Арсений Петрович, вертящиеся шестеренки адской машины. Просто жирный, налегающий на сладкое капитаншестеренка поменьше. Бессмысленно искать защиты у государства. Мы только глубже увязнем в липкой жиже.
Но я бессилен был поделиться всеми этими мыслями с моей девочкой. Ей сейчас двигала львиная ярость. Лев в зоопарке с неистовством грызет автомобильную шинувоображая, что расправляется с врагом.
Составление иска в суд должно было занять меньше времени, чем отняло написание письма в прокуратуру. Надо было только поменять «шапку» текста и добавить исковые требования. Но у Ширин что-то застопорилось. То она в «шапке» неправильно указывала индекс суда. То исправляла криво сформулированные исковые требования. Моя милая злилась, тяжело вздыхала и все чаще попадала пальцами не на те клавиши. Мучительная гримаса пробегала по лицу моей девочки, а губу моя красавица закусывала чуть ли не до крови.
Это было похоже на возню тигрицы с дикобразом. Полосатая хищница подтолкнула лапой свернувшегося клубком зверькаи почувствовала легкий укол иглой. Глухо и сердито рыкнув, ударила по живому клубку сильнееи получила еще более сильные уколы. Природа не зря наделила дикобраза защитой в виде длинных игл. За каждый свой удар тигрица расплачивается болью в лапе. Чем закончится эта игра?.. Для тигрицы здесь не может быть счастливого финала. С торчащей из лапы иглой, хищница просто уковыляет прочь. А если б ей и удалось перевернуть дикобраза на спинукакой в этом прок?.. Крохотная животинка не сгодится тигрице хотя бы и на маленький перекус между полдником и обедом.
Вот и Ширин подобна молодой неопытной тигрице, бьющий дикобраза то одной, то другой лапой. Мою девочку уже явно подкашивала усталость. Милая, время от времени, закрывала на минутку покрасневшие глаза и терла виски. Чем усерднее моя девочка строчила иск, тем глубже увязала в этой достойной Сизифа работе. Несколько раз просила у меня кофе. (А я радовался, что могу хоть что сделать для любимой). Большими глоткам опустошив кружку, вновь как бы бросалась в атаку, отбивая барабанную дробь на клавиатуре.
Зачем?.. Для чего такое упорство?.. Жестковатое мясцо дикобразане стоит игл, вонзившихся в лапу тигрицы. Самое крупное, чего мы можем добиться: Бахром по суду вернет нам уплаченные за «услуги» деньги. Но для господина Мансуроваэто сущие копейки. Цена одного бокала вина, выпиваемого проклятым аферистом за ужином в ресторане. Разве такое назовешь победой?..
Никто не возместит нам времени, похищенного у нас Бахромом. Не попросит прощения за тягостный вечер, в который мы месили ногами снег на Лиственной улице. А хоть бы и сам сеньор президент прислал нам цветную открытку с горячими соболезнованиямичто толку?.. Все равномы останемся обиженной и уязвимой парой бедняков. Не соболезнования президента нужны Ширин, а работа. Чертова официальная работа, через которую можно будет продлить визу.
Тут бурный поток моих мыслей возвращался к запланированному нами на середину февраля суициду, от которого я надеялся отговорить мою милую. Но меня душила такая тоска, глыбой наваливалась такая усталость, что мне начинало казаться: наш планне такой уж и неправильный. Как это, наверное, чудесно: лечь в теплую постель с любимой в обнимкуи на веки вечные сладко заснуть.
Против того, чтобы мы были вместевесь мир. Начиная с моего участкового врача и тощего клинического психолога, жестоко травивших меня за то, что я сплю с «азиаткой» и заканчивая государством в целом, безликим чудовищем, которое никогда не позволит нам официально подтвердить наш брак и принуждает исполнять драконовские миграционные законы. Не лучше ли сбежать от такой жизни, наносящей нам удар за ударом?.. Просто исчезнутькак легкий дымок, перемешаться с атмосферой?..
Готово, коротко обронила Ширин. Ее слово прозвучало громче, чем звук упавшей капли в полной тишине.
Не поняв, о чем речь, янастороженный и взъерошенныйуставил на милую слезящиеся глаза.
Я закончила иск, пояснила моя девочка.
Дело оставалось за малым: через формы на сайтах отправить жалобу в прокуратуру, а искв суд. Через пару минут мы были «в шоколаде»: тексты, над которыми так долго корпела Ширин, «улетели» по назначению, а нам оба сайта выдали входящие номера наших обращений.
Вот и все. Ничего больше мы не можем предпринять, чтобы заставить государство заняться нашими проблемами. Захотят ли прокурор и секретарь суда пошевельнуться, вникнуть в нашу писанину?.. Вопрос риторический.
Мы с Ширин немного посидели в молчании, прислушиваясь к тому, как гудит не выключенный пока что ноутбук. Я заглянул милой в лицоосунувшееся и, как будто, посеревшее. Я не увидел на нем ни напряжения, ни злостиодну только беспредельную усталость. Взгляд широко распахнутых агатовых глаз моей девочки был, скорее удивленный. Она точно спрашивала: мы написали в прокуратуру и суда что теперь?.. Но яразве я знал, что ответить любимой?..
Еще кофе?.. только чтобы молчание не затягивалось, спросил я.
Давай, пожала плечами Ширин.
Я прошел на кухнюи наполнил водой пузатый стеклянный электрочайник. Эти две чашки кофе я готовил с особыми любовью и вниманием. Так, наверное, алхимики колдовали над эликсиром вечной молодости. Побольше белого, как снег, сахару, побольше коричневого кофейного порошка; да на треть чашкижирного молока. И как секретный ингредиентчастичка моей души. Я не самый идеальный мужчинаи это еще мягко сказано. Я не могу прописать мою девочку в «своей» же квартире. Не в силах оградить мою милую от аферистоввроде Бахрома; от опасного любопытства полиции или от косых взглядов пропитанных национализмом обывателей. Я вообще ни на что не способентряпка и рохля. Но уж ароматным бодрящим кофе я мою любимую напою.
Я принес чашки в спальню, где сидела у ноутбука Ширин. Моя милая благодарно кивнула. Она пила теперь не так, как за составлением письма в прокуратуру или иска в суда маленькими-маленькими неторопливыми глоточками, время от времени отставляя от себя чашку. Моя девочка больше не напоминала ни тигрицу, ни львицу. На нежном личике моей тюрчанки были растерянность и усталость: красивые бровичуть приподняты, а губы-лепестки слегка приоткрыты. Пока Ширин горела огнем, как лютая Сохмет, я не смел к моей милой подступиться, сказать лишнее слово. Но сейчас моя милая снова стала беззащитной, хрупкой и слабой. Так что я не удержалсяи бережно прижал ее к себе.
Ширин спрятала лицо у меня на груди. Я уловил сначала учащенное дыхание возлюбленной, а потом и всхлипывания. Львицасильная и гордаяпревратилась обратно в котенка, которого я хотел спрятать от всего враждебного мира. Моя девочка плакала. И от ее горючих слез намокала моя рубашка. А я гладил и целовал струящиеся темным потоком волнистые волосы милой и нежно шептал:
Ты ничего не бойся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.
На самом деле ни прокуратура, ни суд за нас не заступятся?.. пролепетала Ширин. Государство работает только на влиятельных и богатых?.. К больному парню и нерусской девушке полномочные бюрократы отнесутся, как к пыли?..
И рыдания еще сильнее душили мою девочку.
Не думай об этом. Не надо, ласково сказал я. Какое нам дело до государства?.. Мы сами хозяева своей судьбы.
Сейчас я верил в то, что говорил. О, мы не мышь в ловушке, которая захлопнулась, и не мухапойманная на липкую бумагу. Тем и отличается человек, что в любой ситуации он способен сделать выбор и даже смерть принять с достоинством. В оставшиеся до середины февраля недели мы все силы отдадим поиску работы для Ширин. Возможно, случится маленькое чудо: как счастливый лотерейный билет, моей девочке выпадет рабочее место с официальным оформлением.
А если нет?..
Что жу нас есть и план «б». Мы не дадим монстру-государству над нами поизмываться. Миграционная полиция не посадит мою милую на поезд под звериные вопли пикетирующих у вокзала ультраправых отморозков: «Чемоданишаккишлак». Не депортирует в Западный Туркестан, в лапы заплывшего жиром ишана с влажными крохотными глазками.
Не бывать такому!.. Мы просто примем по пачке волшебных пилюлеки унесемся туда, где нас не достанут никакие обидчики. Мы сбросим тела, как старую одеждуа наши души рассеются в мировом пространстве.
За сегодняшний день мы с Ширин намучились, как за десять лет каторги. Ссора с рекрутершей в гипермаркете, бесплодный поход в полицию за защитой своих попранных прав, написание писем в суд и прокуратуру Казалось: из нас выдавлены литры жизненных соков, как прессом из апельсинов.
Да и в течение месяцев, прошедших с нашего первого поцелуяразве было хоть капельку лучше?.. Мы ничего не хотелини кругленького счета в банке, ни дачу, ни авто, ни еще одной квартиры. А только любить друг друга. Сладкой парочкой «добрых дикарей» быть счастливыми в своем райском шалаше. Но жестокая Вселенная не позволила нам и этой малости. Колючий ветер действительности врывался в наше окно, заставляя болезненно ежиться. Ширин вынуждена искать работуи натыкаться на гнусные объявления вроде «принимаем только славян», «работа для русских», «официально не оформляем» и т.д. А часики тикают, отмеряя быстро утекающее время законного пребывания моей девочки в Расее.
Чего удивляться, что мы устали?.. Что нам невмоготу стало жить на вулкане, который неминуемо изрыгнет раскаленную красную лаву?.. Не проще ли выпить по горсти таблеток, улечься в обнимку под теплым одеялом и закрыть глазанавсегда?.. И пусть, прежде чем у нас перестанет прощупываться пульс, в нашем воображении проплывут соблазнительные красочные картины той беззаботной жизни, которой у нас не было.
Горячо шепча моей милой на ушко, что «мы сами хозяева своей судьбы» я имел в виду, что уж смерть мы выберем сами. Только этим я и мог утешить любимую девушку. Я точно забыл, что еще сегодня думал о том, как отговорю мою милую от самоубийства. Просто я не мог нашарить в шкатулке своего мозга ни одного аргумента в пользу того, что жизнь«самое лучшее, самое верное» даже для угнетенного бедняка. Нет!.. «Жизнь любой ценой» кредо не человека, а, скорее, дождевого червя, который даже разрубленный лопатой извивается обеими своими половинками
За окном стояла черная глубокая ночь с оранжевыми огнями фонарей и медленно парящими пушинками снега. Мы сидели в спальне перед ноутбуком и двумя недопитыми чашками кофе. Мы были до предела утомлены и одновременно взвинчены. Казалось: наши нервы оголены, как провода, с которых сорвали изоляцию. Ширин уже не плакалатолько всхлипывала. Но не убирала лица с моей груди.
Пойдем спать? предложил я. А сам подумал: может быть, после того, как мы хотя бы несколько часов проведем в царстве Морфеямир не покажется нам таким уж мрачным?..
Пойдем, тихо согласилась моя девочка.
Мы разделись, выключили свет и легли. Под одеяло забираться не стали: было жаркото ли от натопленной батареи, то ли от еще горевшего в нас внутреннего огня. Спасительный сон не приходилвидимо, мы перепили кофе. Да и переживания сегодняшнего дня прокручивались в голове, как надоедливая песня. Но сил не было и подвигать мизинцем левой ноги. Мне казалось: так мы и пролежим картонными куклами почти до рассвета, пока не забудемся легкой дремотой. Но моя Ширин решила по-другому.
Обнаженная, она села мне на бедра. Поймав руку моей милой, я почувствовал: у любимой подскочил пульс. У меня и у самого ответно забарабанило-заколотилось сердце. Я повалил Ширин и осыпал огненными поцелуями ее напрягшуюся грудь с затвердевшими сосками. Зарылся носом в растрепавшиеся густые волосы моей девочки. А затемприльнул губами к губам своей милой, как шмель к цветку.
Ширин отдавалась мне с какой-то самозабвенной сумасшедшей страстью. Откликалась на мои ласки томными вздохами. Я ощущал волны дрожи, прокатывающиеся по нежному телу моей девочки. Милая вилась в моих объятиях змеей.
Время от времени я чуть сдерживал с напор. Но тогда моя девочка жадно приникала ко мне. И будто приглашала: «Не бойся, не бойсяпродолжай. Я не хрустальнаяне разобьюсь. Не было еще случая, чтобы цветок сломался под весом пчелы». Вдохновленный, я бросался в новую атаку. А моя милая, закрыв глаза и царапая ногтями мне спину, с жаром восклицала:
Господи!.. Ребенка!.. Я хочу от тебя ребенка!..
Наша взаимная страсть была точно бушующий пожар. Мы наслаждались друг другом с таким же пылом, что и в свою первую памятную ночь. Но теперь мы были менее неуклюжими. Не знаю, откудапосле богатого на неприятности длинного дняу нас нашелся порох для любовного сражения.
Мы предавались сладостным утехам долго, очень долго. Казалось: вся Вселенная замерла на время наших «взрослых игр»; луна и планеты остановили свой вечный бег по орбитам. Наконец мы распластались на постели. Нас укутала в свое покрывало усталость. Но не та болезненная, мертвящая душу усталостькоторая валуном придавливала нас, когда мы сидели за письмом в прокуратуру или за иском в суд. А другаявоздушная, легкая, приятно расслабляющая тело; напоминающая погружение в теплую ванну.
Мы лежали, взявшись за руки, в темноте и слушали тишину. Только прогудела за окном машина, засмеялся и что-то крикнул запоздалый гуляка, пискнул кот и захлебнулась лаем псина. Молчание для нас не было тягостным: после жаркой любовной битвы, в которой мы оба оказались победителями, не требовались слова.
Потом Ширин что-то спросила. Вроде бы, она пыталась припомнить понравившийся ей стих из «Шахнаме». Но строчку гениального Фирдоуси не удалось нашарить и в моем котле памяти. Мы решили, что утром заглянем в книгу.
А как здорово было бы завести котенка, без всякой связи с предыдущими своими словами мечтательно сказала любимая. Представь, как бы он бегал вразвалочку по комнате. Точил бы коготки о кровать и о ножку стула. А мы бы привязали нитку к бумажкеи дразнили бы котенка. Он охотился бы за бумажкой, как за мышью.
Ты сама мой котенок, улыбнулся я невидимой во мраке улыбкой.
Так мы болтали о пустяках, пока веки у нас не налились свинцом. Моя милая плотнее прижалась ко мне и, тихонько зевнув, уснула. Скоро и я тоже, как в мягкую перину, провалился в блаженный сон.
15.Лох не мамонт
На кухне висел на стене календарь с изображением забавного медвежонка. Я с тоской смотрел на столбцы цифр, каждый раз не нарочно уцепляясь глазом за роковую дату: четырнадцатое февраля. Тринадцатого числа Ширин еще будет легальной мигранткой, кое-как защищенной хромым расейским законом. Но с четырнадцатогопревратится в «преступницу», нарушительницу государственной границы, в человека даже не второго, а третьего сорта, парию, унтерменша. В бедную серну, на которую откроют охоту натасканные безжалостные псы из миграционной полиции.