Прислушиваясь к шуму воды, я перекатился на живот, сполз на пол и дотянулся свободной рукой до вороха одежды, который Карла оставила на кресле. Схватил лифчик, еще хранивший ее тепло, забрался обратно на диван и уткнулся носом в этот клочок черной материи, безо всяких рюшечек и кружавчиков, пахнущий женщиной, которой рано или поздно прикажут меня убить.
Стоит удовлетворить одну потребность, как тут же возникает другая, и так по бесконечному беспросветному кругу. Едва шум воды за стенкой утих, я приподнялся на локте и бросил лифчик обратно.
Глава 12
Я смотрю в окно на высокую кирпичную стену, отделяющую меня от мира, где я когда-то жил. Мира правил, последовательностей и алгоритмов, которым я отказался соответствовать то ли по собственному выбору, то ли по стечению обстоятельств. И теперь остались лишь трещины в асфальте и ржавые железные решетки. Лишь столовая с пластиковой посудой, стиральные машины в ряд, качалка и незатейливые афоризмы Тарека, словно система аксиом, отражающая его штампованную житейскую мудрость.
А еще Мишель, с золотыми рыбками, книгами на полках и дипломами на стене. Я смотрю в окно, молчу и мечтаю вернуться в прачечную. Все вокругсуета. Бесцельное колебание воздуха. Пересылка данных от одного узла к другому, без расшифровки, обработки и осмысления.
Получается, ты не задумывался о её истинных мотивах?говорит Мишель,тебе не показалось странным, что Карла Валетта с самого начала не заставила тебя воровать?
«Что тут странного?»думаю я.
Если бы тезисы Тарека хоть капельку отражали реальность, и деньги действительно правили миром, жизнь походила бы на захудалую РПГ. Дольше просидел за компомбольше набежало монет. Обменял их на плюшкипрокачал скиллы. Кто не с намитот против нас. Но я не стал переубеждать Мишель. Во-первых, за десять минут не уложишься, во-вторых, ей это не интересно. Ей проще выслушать обычную мою пургу о тяготах пубертатного периода. А потом с умным видом заявить, что будь у меня здоровые отношения с матерью в раннем детстве, я не влюбился бы, как последний придурок, и не совершил бы безответственных поступков, которые привели меня сюда.
Если уж говорить о мотивах,начинаю я, догадываясь, что напрасно произношу это вслух,Я слишком сильно хотел Карлу, чтобы задумываться о чем-либо другом, включая ее чертовы мотивы.
Мишель кивает, смотрит на часы.
Спасибо, что поделился,говорит она,продолжим на следующей неделе.
В Библии есть такой оборот: «познать женщину». Древние мудрецы вообще любили познавать все подряд. Блаженный покой богов, цикличность увядания и возрождения в природе, просветление после четырех кубков вина, искусство заключать союзы и вести войну. Есть нечто упоительное в процессе низвержения границ между скрытым и доступным, в перехвате сообщений, расшифровке, и сливании их смыслов в сеть коллективного представления о мире.
В наше время все куда проще и безопаснее. Сейчас можно за один вечер потребить информации в десять раз больше, чем люди древнего востока познавали от рождения до смерти. Пройтись по древу жизни бинарным поиском. Стать специалистом по соблазнению, сохранив невинность. Впрочем, в мире, до краев наполненном доступной информацией, само понятие невинности превращается в фарс.
За те две недели, что мы провели в гостинице на Монмартре, я познал Карлу Валетту. Не в библейском значении, а в моем собственном, куда более простом и сокровенном.
Я обнаружил, она избегает углеводов, ходит к парикмахеру, чтобы спрятать под черной краской раннюю седину, не выщипывает брови и носит серебряное колечко в пупке. Спать она любит на правом боку, заткнув одеяло меж коленей, терпеть не может запах духов, каждый месяц мучается от боли внизу живота, а по вечерам, не жалея себя, тягает железо в качалке.
Я выяснил, кем она хотела стать, когда вырастет, и что снится ей в предрассветные часы, заставляя улыбаться с закрытыми глазами. Что родившись в семье, принадлежавшей к редкой и очень древней христианской конфессии, она с раннего детства не верит в Бога.
Большую часть времени мы сидели на полу в номере, потому что сигнал вайфай прилично ловился только у двери. Я выуживал по крупинкам данные с разных серверов, а Карла пила кофе и смотрела в экран через мое плечо. Если бы я захотел, нашел бы способ послать кому-нибудь сообщение. Но я больше не верил, что меня надо спасать. Чувствовал, что уже спасен, выбрался на берег из пучины условностей и обязательств, и живу наконец настоящей свободной жизнью.
Иногда мы ходили в Макдоналдс, там сигнал ловился лучше, но было слишком шумно, чтобы работать весь день. Я регулярно звонил домой из уличных автоматов. Маменька требовала подробного отчета о моих делах, здоровье и питании, но тут же перебивала, чтобы рассказать, как отец опять не явился на заседание суда, Джею выплачивают по страховке, а Ханна Берман похудела на пять фунтов и купила дизайнерское платье на выпускной. По вечерам мы смотрели фильмы. Карле, как и мне, нравились тупые боевики с погонями и мордобоем, не нуждающиеся в переводе. Мы стирали одежду в прачечной через дорогу, покупали бутерброды в киоске и круассаны в пекарне, таскали с завтрака чайные пакетики и сахар.
Она все еще пристегивала меня на ночь наручниками к батарее, но мы придвинули диван ближе к стене, чтобы это не мешало спать. Глядя в потолок, я представлял себя главным героем порнофильма, которого воинствующие амазонки держат в пещере на краю земли. Или обычным парнем, случайно оказавшимся в одном гостиничном номере с суперженщиной.
Я мечтал отцепиться от чертовой батареи, но не сбежать, вовсе нет. Мне хотелось забраться к ней под одеяло, обнять, согреть, уткнуться лицом в ее волосы, жесткие на вид, но шелковистые наощупь. Взорвать стеклянную стену робости, которую авторы бесплатных советов в сети назвали «барьером первого прикосновения». Я понимал, что если решусь на что-нибудь такое, она разозлится, даже ударит меня, и будет права.
Временами я ненавидел Карлу за ее резкую, не оставляющую вопросов, красоту. За эти сильные руки и точеные плечи. За осанку, словно насмехающуюся над моей вечной сутулостью. За идеально прямой нос, уверенность в себе, какую не купишь за деньги. За то, что рядом с ней я чувствовал себя жалким озабоченным неудачником. Простейшим организмом, способным только распространять свою генетическую информацию. Иногда я мечтал, чтобы она меня избила.
Можно назвать это стокгольмским синдромом, да хоть копенгагенским, какой толк от классификаций и ярлыков? Я мечтал любить ее днями и ночами, из года в год, до боли, до изнеможения, да самой смерти. Просыпаясь среди ночи после очередного наваждения, вымотанный и неудовлетворенный, я чувствовал, что в этой войне никогда не смогу победить.
Карла все понимала. Сказала, что нет ничего естественнее и логичней. Что похоть и насилиедвижущие силы бытия. Ну или что-то в этом роде.
Изредка рассудок все же возвращался ко мне, и я осознавал, как мало нужно человеку для счастья. Кто-то, с кем можно незатейливо поговорить, либо ненапряжно помолчать. Закрытая дверь, кровать, компьютер, континентальный завтрак в полуподвальном буфете и никаких утренних подъемов, отбивающих желание жить. Лишь бы работал беспроводной интернет. Лишь бы выйдя на балкон и перегнувшись через перила можно было увидеть похожие на пасхальные яйца купола собора Сакр-Кёр. А с наступлением темноты следить за бегающими по небу цветными лучами прожекторов на шпиле Эйфелевой башни, прячущейся за скатами свинцовых крыш.
Мы оба понимали, что скоро этому придет конец. То ли мы растратим все деньги, то ли нас вычислят агенты ФБР, заподозрив неладное, несмотря на мои звонки маменьке три раза в неделю. Либо я найду того парня, и Карле придется завершить свою миссию и получить награду, ради которой она в это ввязалась.
Затеряться бесследно в нашем мире все еще несложно. Впрочем, как и найти кого угодно, приложив некоторое количество усилий. Я тусовался на подпольных хакерских форумах. Прогонял сложные запросы по базам данных сотовых операторов. Ворошил архивы газет, доски объявлений, архивы моргов и больниц. Не гнушался и кредитными компаниями, рискуя ненароком засветить собственное присутствие в их бронированных виртуальных пещерах Алибабы.
Кто бы что ни говорил о высоких материях, на деле жизнь состоит из бытовухи. Учебы, работы, покупки еды в супермаркете, оплаты счетов, разговоров по телефону и визитов к врачу. Каждый, кто вращается в этом колесе повседневности неизбежно подпадает под безмолвную власть статистических алгоритмов и оставляет свой уникальный след в недрах необъятной свалки информационного мусора.
На исходе второй недели я позвонил маменьке из самой знаменитой телефонной будки в мире. Той самой, что торчит на набережной напротив Эйфелевой башни, между киоском с шаурмой и летним парком аттракционов. Карла стояла рядом, под пластиковым козырьком. Я чувствовал смущение оттого, что она слышала разговор до последнего слова, учитывая склонность моей маменьки голосить в трубку, будто собеседник на другом конце линии глух и слабоумен одновременно.
Тебе пора вернуться, и научиться брать ответственность за собственные поступки!
Мне здесь нравится.
Тебе уже почти восемнадцать, а толку ноль!
«Спасибо мама, я помню, сколько мне лет.»
Из полиции больше не приходили?
Нет, но приходили двое из ФБР. Они оставили номер, а я и забыла. Запиши, они просили позвонить.
Хорошо, когда вернусь, я обязательно...
Но маменька уже диктовала, не интересуясь, есть ли у меня карандаш. Ну а как же, я ведь с детства мечтал пообщаться с каким-нибудь агентом в сером пиджаке и темных очках, и рассказать ему подробно, как провел лето.
А, вот еще забыла,воскликнула она, когда я собрался попрощаться,звонили из школы. Они нашли наглеца, который украл экзамены. Тебе разрешили вернуться и все пересдать, совершенно бесплатно! Им ведь не нужен скандал в прессе, хотя уже вышла разгромная статья...
Похоже, я должен быть благодарен парню, взломавшему школьную сеть. Одна беда: это было так давно, что я уже забыл его чертову фамилию.
Мы с Карлой сидели на ступенях каменной лестницы и смотрели на прогулочный катер, проплывающий под мостом. Я облизывал мороженое, она курила. В воздухе витало едва заметное предчувствие необратимых перемен.
Ты не знакома с Ауадом Мансури, верно?спросил я,Это ведь не личный интерес?
Она пожала плечами и бросила окурок в Сену.
Это работа. И я сама ее выбрала. Точно также, как ты решил остаться со мной и помочь, хотя уже сто раз мог уйти.
Мне плевать на мораль, если честно. Я просто ищу повод ничего не менять.
Она подняла голову и посмотрела на меня своими черными бархатными глазами.
Расскажи мне, почему ты это делаешь?попросил я.
Многие считают, что самое страшное в жизниэто смерть,сказала она подумав,но есть вещи куда страшнее. Они происходят просто так, без связи с твоими проступками. Священник в церкви скажет, что любая травмаурок, она сделает тебя мудрее. Но я убедилась, что бессистемное дерьмо, льющееся на голову, неспособно ничему научить. С ним приходится молча жить дальше. Видеть перед глазами одни и те же сцены, пугаться безобидных мест, людей и ситуаций, неумышленно вспарывающих незажившие гнойники памяти. И все, о чем ты мечтаешь в этой жизниизбавиться от собственного прошлого. Вроде тех людей, что платили тебе за удаление файлов...
Они на самом деле хотели забыть?
Да,сказала Карла,забыть. Боль, унижение, собственное бессилие, глухую тоску. Но человеческая душа устроена сложнее серверов в Аризоне. Однажды я встретила человека, который предложил мне то, что казалось невозможным. Альтернативную биографию, с которой я смогу прожить до старости, уверенная, что это и есть моя жизнь. Стать обычной теткой с банальными проблемами. Не знаю, поймешь ли ты, но я не могла отказаться.
Тебе предложили убивать людей взамен на уничтожение воспоминаний? Но почему именно тебе?
По их мнению, у меня есть способности. Каждый для чего-нибудь да сгодится.
Под мостом снова прошел корабль, на пару минут заглушив шумы города призывным воем клубной музыки.
Они приказали тебе избавиться и от меня тоже?
Не знаю. Мне нужно ждать.
Иллюзия душевного родства, которую я выстроил из самообмана, горечи, вожделения и никому не нужной неразделенной любви, трескалась прямо здесь, на серой каменной набережной, по иронии известной, как одно из самых романтичных мест на планете.
Я не хочу тебя убивать,сказала Карла.
Но что мы можем сделать? Обманем всех и уедем в закат?
Она поднялась со ступеней.
На некоторые вопросы до поры лучше не выяснять ответ.
Глава 13
Я знаю о нем даже больше, чем принято знать о лучших друзьях и близких родственниках. Номер его банковского счета, адрес электронной почты и название яхты, на которой он живет. Она прописана в порту одного из курортных городов на Средиземном море. У него нет сотового, но есть рация и навигатор. И две девицы, и какой-то странный парень, который безвозмездно выполняет его поручения. Судя по сумме в фунтах стерлингов, которую он платит за депозитную ячейку в Лондоне, там хранится нечто ценное. Возможно, самое дорогое, что у него есть.
«Похоже, придется позвонить агенту»,думал я, шагая по мосту вслед за Карлой. В конце концов, в чем трагедияпоработать немного на федералов? Платить будут больше, чем Джей. Подпишу, не читая, пачку деклараций о неразглашении, накоплю на нормальную тачку, поступлю в колледж, чтоб его. Скорее всего они не станут сильно журить меня за Рэдмонтона, да и всегда можно все объяснить, раз такое дело. Я слишком задержался в Европе, ведь знаю же, шестым чувством чую, что мое место не здесь.
В последний раз открыв Винсов ноут, я подождал, пока загрузится система, и придвинулся к Карле, чтобы она смогла заглянуть в экран. Чуть заметно шевеля губами, она вчитывалась в строчки цифр, имен и адресов. Прядь ее волос выбилась из прически и коснулась моей руки. Это нечестно. Я только что собирался перехитрить ее и сбежать, а теперь снова думаю черт знает о чем, и уж точно не об Ауаде Мансури.
Я запомнила,сказала Карла отстраняясь,можешь уничтожать.
Уверена?
Она кивнула, и я запустил утилиту.
Бессмысленность моей работы, как и любой другой работы, если смотреть в масштабах вечности, может быть замерена в процентах и наглядно выведена на экран в форме полоски буфера и вертящихся песочных часов.
Что теперь?спросил я, когда жесткий диск был зашифрован таким длинным ключом, что даже мне надоело бы его вводить.
Она подошла к парапету.
Это хороший компьютер, Карла, его можно отформатировать и...
Она молча взяла ноут у меня из рук и бросила в мутную воду. Бессмысленность проделанной работы с тихим всплеском ушла на дно, а поверх нее проплыл речной трамвай с толпой туристов на палубе.
Самир приветливо улыбнулся, сверкнув двумя золотыми зубами и одним платиновым, вышел из-за стойки и поцеловал Карле руку. Как и в прошлый раз, мы оказались единственными его клиентами. Заведение было так ловко спрятано среди похожего на восточный базар скопления вывесок, мелких лавок, мастерских и закусочных к северу от бульвара Клиши, что найти его, не зная точного адреса, казалось невозможным.
Мы заняли один из трех столов, застеленных чистой газетной бумагой, с трудом втиснутых в комнату с потолочным вентилятором, засиженным мухами телевизором и плакатом на стене. Хозяин принес пепельницу и лимонад в пластиковой бутылке за счет заведения, а потом скрылся на кухне, отделенной бамбуковой занавеской. Пока мы сидели, принюхиваясь к запаху жареного мяса, я рассмотрел плакат. Там был изображен флаг Ливана с кедровым деревом на белом фоне и плачущая женщина, воздевшая руки к небу. Поперек груди женщины шла угрожающая надпись арабской вязью, из которой я разобрал только восклицательный знак.
Не нравится мне это,сказала Карла.
Что именно?
Самир. Он сегодня какой-то не такой.
Ну, может, ему вечером косяк левый попался, вот он и...
Дверь открылась, и с улицы зашли двое. Неприметный парень атлетического сложения в джинсах и черной футболке, а за ним лысеющий мужик лет пятидесяти, в мятом пиджаке в клетку и с огромным пузом, нависшим над ремнем брюк. Они могли бы сойти за двух туристов, желающих недорого пообедать, если бы парень не держал наготове дробовик, взведенный и снятый с предохранителя.
Карла медленно достала пистолет, держа его двумя пальцами за приклад, наклонилась, положила на пол и оттолкнула ногой. Я продолжал сидеть с пластиковым стаканом в руке, и старался не представлять себе, как неэстетично будут выглядеть ошметки моих мозгов поверх плаката с ливанским флагом, если этот придурок выстрелит. Хотелось одновременно допить лимонад, чихнуть и пописать. И сказать какую-нибудь глупость. И оказаться подальше отсюда. Под потолком летала муха, издавая гулкое заунывное жужжание.