Ну, перестань, с улыбкой на лице, стала успокаивать Светка.
Сытая парочка бездумно глазела то на меня, то на девушку.
Чего расселись? прохрипел я на повышенном тоне. Посуду мыть идите! Жертвы жестокой реальности постсоветской России, блин!
Только после этих слов оба подорвались, схватили тарелки и вышли в «умывальную» (нет, ванной комнатой это помещение назвать было нельзяванны там никогда не было).
Ты чего с ними так грубо?
А чтоб не расслаблялись.
Она присела на краешек моей кровати и впервые за день поцеловала, пусть даже в щеку. Еще до того, как стемнело, я выпроводил Светлану. Уж очень волновался за нее, не хотел, чтобы она шла одна по темной улице, где полно наркоманов, бомжей и психов, как я поначалу полагал.
В понедельник с утра пораньше поехал на «Бауманскую», в университетскую поликлинику. Располагалась она в пятиэтажном здании, возведенном еще в самом начале двадцатого века. Сперва выстояв очередь в регистратуру (откуда она только взялась утром в первый учебный день!), оформив карточку, я занял очередь к терапевту. Время близилось к обеду, когда я покинул поликлинику, с больничным листом, освобождающим меня от учебы и работы на заводе до конца недели.
Соседей дома не былоуехали на занятия. Вернулись они ближе к обеду, уставшие, но вполне веселые. Долго и возбужденно рассказывали о первом учебном дне в альма-матер. Все было ново и непривычно.
Я усиленно лечился, не желая начинать знакомство с преподавателями с прогулов. Света звонила каждый день, рассказывала, как это невероятноучиться в МГУ. Безусловно, ей приходилось трудно, но она справлялась. Ей там нравилось.
В пятницу больничный продлили до понедельника под предлогом инкубационного периода. Вот только в субботу у нас должны были начинаться первые лекцииеженедельные пять пар, с полдевятого утра до пяти вечера. Хоть самочувствие и улучшилось значительно, но по-прежнему ощущалась слабость после тяжелой болезни. Встал я рано. Юрка и Рудольф еще спали. Умылся, позавтракал, принял лекарства и отправился в университет.
Ранним субботним утром людей в метро практически не было. Я немного завидовал тем, кто может подольше поспать, никуда не спешить, провести этот солнечный день со своей семьей. Серые грязные стены туннеля, пролетающие за окном состава в свете ламп, навевали на меня тоску. На улице же стало веселее и как же захотелось прогулять занятия, почувствовать свободу! Но такой привилегии я был лишен.
Аудитория была маленькойне «коморка папы Карло», конечно, но и не сказать, что целый Колизей. Но для двух групп, по двадцать человек каждая, большой и не нужно. Постепенно я стал ближе знакомиться с одногруппниками и однопоточниками. Москвичей было мало, в основном приезжие, проживающие в общежитиях. Узнал, что меня на заводе записали в слесарный цехединственное оставшееся свободное место. Сел я за стол рядом с неким Сашкой Исаевым, из моей группы. Он был из Калуги. Подтянут. Лицо обрамляла легкая щетина. Голос его был мягким и дружелюбным, как и взгляд. Мы довольно быстро подружились. Прозвенел звонок. Преподаватель опаздывал. Стоял шум и гам. Но вот вбежал некий молодой человек. На вид лет тридцати, худой, бледный, темные волосы аккуратно уложены гелем, на носу очки в толстой роговой оправе.
Доброе утро, запыхавшимся голосом поздоровался он.
И воцарилась благословенная тишина! Все сели ровно, взяли ручки, открыли тетради.
Итак, продолжил преподаватель, я буду вести у вас, в этом семестре, во всяком случае, два предмета: математический анализ и аналитическую геометрию, говорил он отрывисто, словно выплевывая слова. Зовут меня Спироногов Эдуард Львович. Кстати, и лекции, и семинары я буду вести, как-то растеряно оглядел студентов.
Каждый записал на первой странице имя человека, которому предстояло мучить нас по самым трудным дисциплинам на протяжении полугода. Саша тихо хмыкнул.
Сегодняшней темой будетне долго «раскачиваясь», начал читать лекцию Спироногов.
После окончания первой пары я чувствовал себя выжатым, как лимон. Предстояло выдержать еще четыре. Десятиминутных перерывов не хватало, чтобы хоть чуть-чуть оклематься от тяжелых предметов. Не знаю, как себя ощущали в тот момент другие, но к концу дня я понял две вещи: первоея ни черта не «втыкаю» ни по одному предмету, моей школьной подготовки явно недостаточно, не тот уровень (да и вообще можно было забыть все, чему меня учили в родном городке); второекаждую субботу я буду просто умирать от усталости и голода (еще быпросидеть без обеда с полдевятого утра до пяти вечера).
Соседи уже были дома. «Оттрубив» по одной-две пары, они сейчас довольные и сытые лежали и читали какие-то журналы.
Ну, как первый учебный день? заботливо поинтересовался Юрок.
Ответил я ему одним кратким, но четко выражающим все мои эмоции, накопившиеся за день, нецензурным словцом на букву «п».
Теперь оторвался от статьи и Рудольф.
А сколько пар было?
Пять.
Ого! в унисон воскликнули они.
Переобувшись в домашние тапки, я прошлепал к своей кровати и так и упал на нее в верхней одежде. Едва моя голова опустилась на подушку, как в кармане джинсов зазвонил телефон. Светка. Она как чувствовала, что я начал отдыхать.
Алло, устало пробурчал в трубку.
Привет, довольно ответила подруга. Чем занимаешься?
Только что пришел. Еще не разделся, но уже улегся на постель.
Не хочешь прогуляться по Парку Горького?
Фонарик, простонал я. Если я сейчас встану
То я лягу? засмеялась она.
Нет. Тогда лягу я и отойду в мир иной.
Тогда отдыхай
Может, завтра встретимся?
Посмотрим. Я постараюсь, но дел очень много: нужно подготовить целую кучу домашних заданий.
Именно так для меня началась жизнь в Москве: куча трудностей, резкое сокращение числа свиданий с любимой девушкой и, отчасти из-за этого, не покидающее чувство одиночества. Учеба давалась очень непросто. Порой возникало ощущение, что я самый тупой студент в этом ВУЗе. Большинство студентов сидело с умным выражением лица, некоторые задавали какие-то умные вопросы преподавателям прямо во время лекций и семинаров. А мне казалось, будто они говорят на марсианском языке, абсолютно неведомом таким, как я. Сложнее всего приходилось во время сдачи домашних заданий. Я был вынужден по несколько раз переделывать их, а коварные преподаватели снова и снова находили ошибки.
Проще обстояли дела на заводе. Он представлял собой несколько отдельных цехов, разбросанных по всей территории университета. Как и на каждом столичном предприятии, здесь работали гости из Таджикистана и прочих южных республик. «Слесарка» располагалась в северном крыле МГТУ. Большое помещение было заставлено столами, станками, сварочными аппаратами, повсюду висели инструменты. На втором этаже находилась раздевалка с целой кучей шкафчиков для вещей. Возможно, когда-то здесь работали не четыре человека, а целая настоящая команда слесарей.
Здесь правили бал два мастера: один невысокий, коренастый, в преклонном возрасте, другойпомоложе, повыше, худощавый. Напарником моим был одногруппник Сергей Нирович. Среднего роста, со светлыми глазами и огромным носом. Задания нам давал «старик» так мы за глаза прозвали первого мастера. Порой приходилось с восьми утра до пяти вечера сверлить отверстия в трубках квадратного сечения, которые потом шли для сборки парт и стульев. Иногда, как грузчики, переносили трубы или листы железа из цеха в цех. В общем, выполняли всякую мелкую работу, на которую не хотели отвлекаться истинные асы слесарных дел. Работа, за которую мы получали по триста рублей в месяц, находилась всегда.
Дни становились короче, ночидлиннее. Бабье лето пролетело мимо меня со скоростью ракеты. Листва вся опала. Столицей овладела настоящая осеньхмурая, слякотная, промозглая. Очередным темным утром я сидел напротив окна и в свете настольной лампы завтракал. Соседи еще спали. Мне же предстояло пережить еще один рабочий день, ничем не отличающийся от других. По карнизу барабанил дождь. Ночью приснился прекрасный сон: будто я вновь оказался дома, разговаривал с родителями, встретился с друзьями. Но беспощадный звон будильника оборвал наваждение. Мгновенно настроение со стопроцентно отличного упало до нуля, если не ниже. Я дожевывал бутерброд с самым дешевым сыром на всей Измайловской ярмарке (холодильник мы уже на тот момент приобрели за пару тысяч у старшекурсников, поэтому теперь можно было иметь некоторый запас продуктов питанияна что денег хватало, конечно). На душе кошки скребли. На глазах навернулись слезы. Мне показалось, что вся жизнь катится в тартарары. За последний месяц мы со Светкой виделись всего пару раз, хоть и жили в одном городе. Столько же разговаривал по телефону с родителями. Да еще получил одно письмо от них же, которое шло до меня больше сорока дней. Хотя, это же была российская почтовая служба Да-а-а, не об этом я мечтал, поступая учиться в Москву. Допив горький чай, я поехал на ненавистный завод.
То, что мы со Светланой стали встречаться гораздо реже, не могло не сказаться на отношениях. Мы понемногу отдалялись друг от друга.
В конце октября по всему институту разлетелась новость о захвате бандой боевиков заложников в здании Театрального центра на Дубровке во время мюзикла «Норд-Ост». Мастер цеха тогда сильно матерился, называя боевиков «уродами чернож*пыми» и «козоеб*ми блми». В конце концов, заложников освободили, но из более чем девятисот человек сто двадцать погибли от действия усыпляющего газа, примененного спецназом при штурме здания. Боевики были уничтожены в ходе операции.
В ноябре, в один из субботних вечеров, отмечали день рождения Юры. Родители прислали ему к этой дате посылку с банками домашней тушенки, сырокопченой колбасой, сыром, домашним вином, яблоками, грушами и конфетами. Мой сосед только лишь докупил к данным яствам водку и сок. Гостей в комнату набилось много. В основном его сокурсники, но также приехала на его приглашение Света. Это был для нас отличный повод повидаться. Весь вечер мы просидели в обнимкувсе же любовь до сих пор жгла наши сердца.
Когда торжество было окончено, я, будучи не вполне трезвым, поехал провожать мою милую до самого ее общежития. И совсем забыл, что метро закрывается в половину второго ночи. Как оказалось, закрываются на ночь не только метрополитен, но и общежитияСветино и мое. Нет, конечно, можно было бы попасть туда, но для этого нужно было сперва «насладиться» в полной мере бюрократией местных «чиновников».
Знаешь, фонарик, мы с тобой еще ни разу в жизни не встречали вместе рассвет.
Подруга только нежно улыбнулась. Мы взялись за руки и вышли на улицу. Ночь была ясная. Нам улыбался месяц, вокруг которого, словно маленькие алмазы, были рассыпаны звезды. Безусловно, световое загрязнение не позволяло в полной мере насладиться видом ночного неба, но все равно было очень даже романтично. Мы направились по проспекту Вернадского в сторону центра. Пересекли площадь Джавахарлала Неру, как на нас начал беспощадно набрасываться холодный ноябрьский ветер с реки, словно желая развернуть и прогнать запоздалых путников прочь. Но мы были непреклонны. Я что-то непрерывно рассказывал девушке, а она смеялась. Остановились посередине моста Лужники и любовались панорамой: огромный ярко подсвечиваемый стадион с одной стороны реки, здание МГУс другой; вдалеке виднелся шпиль гостиницы "Украина"; сотни, а, может, и тысячи фонарей украшали общую картину. Мы стояли, не обращая внимания на сильный ветер и усталость в ногах.
Какая же она яркая, эта Москва, восхитилась Светлана.
Но есть человек, который сияет намного ярче целого мегаполиса, повернулся я к ней и поцеловал.
Не знаю, сколько мы стояли на том мосту. Я обнимал возлюбленную сзади, чтобы хоть как-то укрыть от холода. Тем вечером совсем выбросил из головы все тревоги насчет института, хвостов и тоску по дому. Чувствовал себя счастливым, как прежде в родном городке. Света повернулась ко мне, мы долго целовались, а потом пошли дальше. По Комсомольскому проспекту уже бежали. Щеки подруги налились румянцем от легкого морозца, нос порозовел. Вероятно, так же выглядел и я сам. Несмотря на глубокую ночь, машин в центре было предостаточно.
А у нас дома, наверное, в это время вообще никого не встретишь, словно прочитав мои мысли, произнесла Света.
Это точно. Ночью наш городок вымирает и больше походит на город-призрак. Здесь совсем все по-другому.
Преодолев очередную безумную столичную дорожную развязку, мы вышли на Остоженку. У нас не было какой-то цели, мы никуда не стремилисьпросто плутали по улицам, наслаждаясь тем, что вместе, здесь и сейчас.
Тебе нравится в Москве? поинтересовался я.
Светлана долго молчала, а потом ответила:
И да, и нет, и вновь замолчала, подбирая слова. Понимаешь, онадакрасивая, но какая-то ненастоящая. Здесь столько лжи и лицемерия Это это понимаешь как будто огромный подарок. Он упакован в красивую золотую бумагу, перевязан большим бантом. Но когда разворачиваешь, обнаруживаешь внутри старое ржавое ведро, полное мусора.
Я был поражен тем, как четко она подметила и описала то, что я ощущал с самого сентября, но никак не мог сформулировать.
Хочешь уехать отсюда?
Хочу, быстро ответила подруга и добавила: Но не уеду. Слишком много нервов и сил потратила, чтобы поступить в МГУ. Так просто я теперь не отступлюсь, буду держаться до последнего. А ты? Как тебе здесь?
Знаешь я уже успел возненавидеть этот город. Он словно душу вытягивает, выжимает все соки, чтобы потом выбросить на свалку. Но выбора нет: на периферии можно еще быстрее стать выброшенным мусором. Нужно закрепляться здесь. Тут есть работа и деньги. Возможностей в столице гораздо больше, чем в провинции.
Мы не заметили, как дошли до Волхонки. Нашему взору предстал величественный Храм Христа Спасителя, со всех сторон освещаемый прожекторами.
Я заметила один парадокс: здесь столько церквей и храмов, люди постоянно посещают их, набожные все такие А возлюбить ближнего своего не могут.
Или не хотят.
Или не хотят, словно эхо, отозвалась Света.
Совсем замерзнув, мы зашли в какой-то круглосуточный магазин. Поглазев на витрины, немного отогревшись, снова вышли на холодную улицу. Обошли по Моховой весь Кремлевский ансамбль, по Китайгородскому проезду вновь вышли к реке Москве. По Москворецкой набережной вышли к Большому Москворецкому мосту, с которого и наблюдали, как небо светлеет, краски меняются с темно-синих на голубые и алые. Красное солнце медленно поднималось над городом, озаряя все вокруг нежным золотистым светом. Мы любовались этим поистине прекрасным зрелищем, дрожа от холода. Из носа вырывались аккуратные струйки пара. С моста мы чуть ли не бегом добрались до ближайшей станции метро. Я проводил Свету до самого входа в Дом студента, а потом, полный эйфории и счастья, поехал к себе. Вновь чувствовал прежнюю крепкую связь со Светланой, ее любовь ко мне и свою к ней, заставляющую кровь быстрее циркулировать по телу.
Рудольф уже встал, а Юра все еще спал, загрязняя окружающий воздух своим перегаром. Я тоже лег спать. С понедельника жизнь вошла в прежнее (но не привычное) русло: завод, институт, ежедневные попытки сдачи домашних заданий.
Лекции и семинары закончилисьначалась зачетная неделя. К этому моменту у меня оставалось только два «хвоста»: последние домашние задания по математическому анализу и аналитической геометриикоторые планировал сдать как раз на текущей неделе и получить допуски к экзаменам по обоим предметам. Первый зачет я получил по «практике»: за работу на заводе. Да, да. Мы там за зачет работали. После этого началась беготня. Каждый день с утра до самого вечера передвигался с этажа на этаж университета, вновь и вновь правил ошибки в «хвостовых» работах. Преподаватель хоть был и молодой, но более чем строгий. А в комнате у меня лежали билеты на поездмы со Светой должны были уезжать домой в самом конце двадцатых чисел, чтобы встретить Новый год с родителями. И я весьма нервничал, ибо никак не мог сдать зачет по информатике (проклятая программа, которую я написал по заданию преподавателя, все не работала) и домашнее задание по математическому анализу.
Соседи ничем не отличались от меня: так же утром уезжали в университет и возвращались только вечером, посыпая «дуру англичанку» или «козла по начерталке» отборными матюгами. Юра тоже собирался на праздники уехать домой, а Рудя нетон оставался в столице ввиду высокой стоимости билетов на самолет до Владивостока.
Светка же просто поразила меня: она, мало того, что уже закрыла зачетную неделю, так еще и умудрилась досрочно сдать два экзамена.
Наступил день планируемого отъезда домой. Рано утром я стоял перед зеркалом над раковиной.
Соберись! тихо пробормотал сам себе, гладя на отражение похудевшего мальчишки. Сегодня последняя попытка. Либо сдашь зачет и домашнее задание, либо сдашь билеты на поезд и зависнешь здесь еще черт знает на сколько.
Мысленно помолился, чего раньше никогда не делал, и пошел собираться в институт.
Поначалу показалось, что я снова все провалю, но на сей раз удача оказалась на моей стороне. В зачетной книжке появилась очередная запись, а по математическому анализудопуск к экзамену. Счастью не было предела! Я бегом бежал до метро, а от негодо общежития, моментально собрал сумку и снова выбежал в слякоть теплой и сырой московской зимы.