И знаете, я нисколько не пожалел о том прогуле. Этот день был глотком свободы в серые однообразные будни. Я гулял в парке возле МГУ, наслаждаясь лучами солнца, которых мне так недоставало, и щебетанием птиц. Безусловно, прозвучит некрасиво, возможно даже криминально, но еще большие удовлетворение и радость мне доставляло осознание того, что кто-то из знакомых в данный момент сидит в душных аудиториях, слушая нудные лекции. И им остается только мечтать о такой свободе. А потом мы со Светкой снова встретились и поехали к ней. У соседок до вечера были занятия и консультации для сдачи разных контрольных мероприятий, которые они провалили в течение семестра. И мы впервые за долгое время занялись любовью, долгой, страстной, громкой. В перерыве между этими «занятиями» Света накормила меня вкусным домашним обедом, по которому я очень соскучился. Вечером поехали на Воробьевы горы любоваться закатом. День прошел просто великолепно! Домой вернулся ближе к ночи, немного уставший, но неописуемо счастливый.
Первого мая, рано утром, несмотря на дождь, возле Дома студента на проспекте Вернадского собралась почти вся Светина группа. Оттуда они организованно поехали на вокзал, где сели на электричку и также организованно поехали на дачу к их товарищу-москвичу. Я же весь тот день из-за непогоды провалялся в постели, просматривая вместе с соседями на компьютере фильмы и лениво потягивая пивко. Ночью крепко спал. А на следующий день поехал на вокзал встречать свою ненаглядную. Она отделилась от толпы, преодолевающей турникеты, и подошла ко мне. Вид был уставшим. Глаза выдавали бессонную ночь. Но подруга улыбалась вполне довольной улыбкой.
Вновь наступили трудовые будни.
Олег, обратился ко мне мастер в первый же день после Первомайских праздников, пойдем со мной. Поможешь перетащить стальной лист.
То была почти плиталист толщиной примерно сантиметр, с габаритами метр на два. Сперва мы поставили его на ребро, а потом стали поднимать. Выяснилось, что, ввиду моего довольно высокого роста и слишком маленького роста мастера, если я выпрямлялся полностью, то лист начинал соскальзывать с рук, будучи наклоненным под углом к земле. Пришлось мне пригибаться во время переноски, чтобы лист был параллельно земле. Донесли мы его до нужного станка, положили на землю.
Все, спасибо, буркнул мастер себе под нос.
Отпустив лист, я стал распрямляться но не смог. Ощущение было, будто мне согнутый лом в спину вставили. Попытался еще раз, но снова тщетно. Испугался. Стал снова, только очень медленно, разгибать спину. В пояснице разгорелось адское пламя невыносимой боли. Окончательно разогнулся, но боль никуда не ушла и даже не собиралась. Возможно, стоило сразу же сходить к врачу, но я этого не сделал. Промучился до конца дня. Наутро не знал, как встать с постели, ибо спина не гнулась вообще. Пройдет немало времени до тех пор, пока боль утихнет, а позвоночник вернет прежнюю пластичность.
Девятого мая, в День Победы, мы встретились со Светой и поехали на Красную площадь. Такой концентрации людей в определенном месте я прежде никогда не видел. Все веселились. Старики-ветераны, коих оставалось на тот момент уже мало, забыли на один день в году о своем бедном, униженном существовании и гордо ходили в старых кителях, увешанных орденами и медалями, и принимали поздравления и слова благодарности от абсолютно незнакомых людей. Дети бегали в пилотках военного образца и с трехцветными флажками в руках. Повсюду звучали старые добрые песни сороковых-пятидесятых годов. В груди возникло чувство, заставляющее сердце выпрыгивать из груди и выдавливающее слезы радости из глаз, гордость. Гордость за свою страну. Гордость за то, что я родился здесь. Гордость за великих предков, не раз совершавших подвиги, казавшиеся невыполнимыми. Гордость за то, что я потомок этих великих людей. Возможно, именно тогда я полюбил этот светлый праздник сильнее всех остальных.
В том семестре я здорово взялся за учебу с самого начала, и это принесло свои плоды. К концу мая уже закрыл досрочно зачетную неделю и готовился сдавать экзамены. Света тоже собиралась закрыть сессию в начале июня. Мы практически не виделись в тот период, но это делалось во благо обоих.
В числе первых студентов я сдавал высшую математику. Спироногов был настолько приятно удивлен моими успехами по его предмету в этом семестре, что не стал задавать дополнительных вопросов после того, как я отчитался по билету. Он просто взял «зачетку» и поставил «отл». От счастья даже голова немного закружилась.
Я поставил перед собой цель закрыть сессию в первой половине июня и стремительно шел к ней, не обращая внимания на усталость. В то время, как моя успеваемость улучшалась, у моих соседей она снижалась. Юра особенно сильно расслабился и нахватал «хвостов» по домашним заданиям и контрольным. Рудольф последовал его примеру, только объем задолженностей был меньше.
Последний предмет, который я сдавал, был «теоретическая механика». Преподавала сию науку престарелая женщина. Она была строга, как надзиратель в исправительно-трудовом лагере. Тем не менее, потратив полтора часа на сдачу, я все же получил четверку. Из кабинета вышел выжатым, как лимон. Было ощущение, что похудел за эти полтора часа допроса с пристрастием на пару килограмм. Лишь только когда пришел в свою комнату и лег на койку, осознал, что это был последний экзамен, а впереди меня ожидали два с половиной месяца отдыха и безделья. И я рассмеялся, будучи один во всем блоке. Глаза стали влажными от счастья. В тот вечер мы с Юрой и Рудольфом хорошо посидели и отметили мое закрытие сессии.
Так получилось, что в этот раз я «отстрелялся» раньше Светки. Но не намного. Через пару дней после моей теоретической механики она сдала последний экзамен, а еще через пару дней мы сели на поезд и уехали прочь из Москвы, которая только начинала раскаляться под июньским солнцем.
Каково же было мое удивление, когда я узнал, что Костя на следующий день после нашего со Светой приезда собрался уезжать в Москву. Я и забыл про ту пьяную беседу о его переводе в столичный ВУЗ. Вот только парень настроился очень серьезно. Причем переводиться хотел не куда-нибудь, а именно к нам в «Бауманку».
Почему именно туда?
Потому что самый сложный университет. И поступить туда для меня нереально, как некоторые считают.
Вот именно
И ты думаешь, что я слишком тупой?! завелся друг. Был он бледен, но на щеках тотчас появился румянец.
Костян, нет, конечно. Чего ты сразу бросаешься на меня?
Я всем докажу, что могу многого добиться, с нескрываемой злостью произнес друг. Надоело сидеть в этой дыре!
Просто не узнавал его. За прошедшие полгода он изменился, стал более агрессивным.
Ты почему мне ничего не говорил? возмутился я. Целый семестр молчал.
И что бы ты сделал?
Узнал бы все, что и как. Выслал бы книги какие-нибудь для подготовки.
У тебя и так проблем там хватает, теперь интонация резко изменилась и стала доброй, с нотками заботы. Еще мои перевешивать Я сам звонил, узнавал все.
Для тебя уж сделал бы все, что угодно. И узнал бы все, что нужно.
Да перестань. У меня что, рук нет? Сам могу набрать номер и узнать все.
И он уехал. Мы же со Светой каждый день с обеда и до ночи проводили вместе: ездили на пляж позагорать и покупаться, гуляли, сидели в летних кафе, подолгу потягивая сок или поедая мороженое, посещали кинотеатр, где билеты стоили сущие копейки. Почти каждый день мы теперь занимались любовью. И были счастливы.
Костя вернулся из столицы в августе. Бледность не прошла, под глазами выделялись темные круги. Я подумал, что это из-за переутомления.
Ну что? нетерпеливо спросил я при нашей первой после поездки встрече. Мы сидели в кафе и пили пиво.
Красивая она, Бауманка, сказал друг и загадочно улыбнулся.
Братух, не тяни кота за
Он рассмеялся, я же ерзал на стуле и нервничал.
Перед тобой сидит студент второго курса МГТУ имени Баумана.
Теперь рассмеялся я, следом и он еще сильнее. Я обхватил руками его голову, а он мою. Прижались лбами и продолжали смеяться. Посетители и персонал недоумевающе смотрели на нас.
Теперь нас будет двое! Мы просто взорвем этот хренов ВУЗ! Теперь мы горы свернем!
И не сомневайся! Свернем! согласился я.
Каждый вечер мы встречались втроем: я, Света и Костя. Иногда еще кто-то изъявлял желание присоединиться к нам, но чаще нас было трое. Нашим самым излюбленным местом стал бар «Jazzz», где местные джаз-банды по вечерам всегда играли известные композиции Гленна Миллера, Френка Синатры, Луи Армстронга и Джорджа Гершвина. Мы отдыхали, выпивали и наслаждались обществом друг друга. Нам было хорошо. Только Костя зачастую о чем-то задумывался. В такие моменты его взгляд обволакивала дымка. Он становился хмурым, но едва его что-то спрашивали, как он тут же встряхивал головой, словно приходил в себя после сильного удара. Однажды он пил пиво. Рука вдруг дернулась, пальцы разжались, и бокал упал на стол, облив напитком все его штаны. Мы тогда только посмеялись, причем громче всех именно он.
Лето пролетело и закончилось. Теперь мы уезжали на учебу втроем.
Костю поселили с двумя первокурсниками на четвертом этаже в то же общежитие, где проживал я. Он поступил на кафедру «Металлорежущие станки». С этого учебного года мы на заводе больше не работали, теперь все время уделялось исключительно учебе. Юра, как я узнал, с «хвостами» окончательно так и не расправился. В конце сентября его отчислили. Это шокировало нас с Рудольфом. На прощание мы с Юркой напились до беспамятства. Но просто так он сдаваться не собирался: обещал в следующем году восстановиться, если в армию не заберут. Когда наш друг съехал из комнаты, мы с Дольфом остались вдвоем. Стало сразу как-то пусто и холодно. Безусловно, чаще всего весельешутки, смех и забавные историиисходили именно от Юры. Но время шло дальше. Каждый день мы с Костей коротали вечера у меня в комнате, делая домашние задания. Однажды он склонился над ватманом и усердно выводил линии какого-то механизма. Я спросил у него:
Ну как тебе здесь? Нравится? Не жалеешь, что перевелся?
Нет, что ты, оторвавшись от черчения, ответил он и посмотрел с какой-то детской радостью в глазах. Мне нравится, Олег. Я жургось руж гор-жусь, наконец, выговорил по слогам, тем, что учусь здесь. И родители гор-дят-ся.
Я улыбнулся, а в душу закралась какая-то тревога.
Каждую субботу мыя, Света и Костясобирались вместе и сидели либо у меня, либо у Кости или ехали куда-нибудь. Счастливая троица. Именно так прозвал нас Костик. И это была чистая правда. Вот только недолго суждено было нам радоваться
Мы только приехали в институт. И у меня, и у Кости пары начинались днем. Был сырой темный ноябрьский день. Пообедали, потом пошли в сторону нашего деканата. И когда проходили мимо приемной комиссии, это произошло Мой друг остановился. Я посмотрел на него.
Ты чего? недоуменно задал вопрос.
А потом увидел, что глаза его стали двумя стекляшками. Они начали закатываться кверху, а Костяпадать вперед. Я подхватил его и ощутил, как того бьет в судорогах. Вокруг стали скапливаться бестолковые зеваки. Я сел на пол, положив голову друга себе на колени.
Врача вызывайте! крикнул, а сам лихорадочно пытался вспомнить приемы оказания первой медицинской помощи. Вспомнил только о том, что нужно что-то вставить в рот, чтобы больной не откусил себе язык.
Из своих джинсов вытащил ремень. Расцепил другу челюсти и засунул его между зубами. Липкое ощущение, что я делаю что-то неправильно, не покидало меня. Мысленно молился, чтобы Всевышний помог и избавил Костю от этих ужасных судорог. Спустя какое-то время, показавшееся мне вечностью, он перевернулся на бок, и содержимое его желудка оказалось на моих ногах. Судороги прекратились. Тем не менее, я продолжал крепко обнимать друга. Дыхание его стало свистящим и прерывистым. Глаза приоткрылись, но смотрел он куда-то глубоко в себя. Мне было страшно. Только сейчас заметил, что во время припадка Костя обмочил свои штаны. И от вида большого пятна, расплывшегося по штанинам, мне стало уже не просто страшно, а жутко. Постепенно взгляд стал проясняться. Наконец, друг полностью пришел в себя. Он приподнялся на локте и огляделся кругом.
Ты как? поинтересовался я и следом задал другой вопрос: Что это было?
Я не знаю, Костя растеряно посмотрел на меня. Голова резко разболелась. Словно гвозди в нее начали забивать. А потом не помню.
Он посмотрел на пятна рвоты на моих штанах и тихо произнес:
Блин. Прости.
Да хрен с ними.
Друг уселся, обхватив голову руками.
Как ты?
Башка болит невыносимо.
Сейчас «скорая» приедет.
Он просто неподвижно сидел.
Какой-то преподаватель разогнал всех любопытных студентов, когда приступ закончился. Теперь мы сидели в опустевшем темном коридоре. Меня трясло от нервного напряжения.
В больницу я поехал вместе с Костей. Карета «скорой» подъехала к старому зданию в центре города. То был институт нейрохирургии имени Бурденко. Еще в машине врач сказал, что нам повезловезут моего друга в одну из лучших клиник Москвы. Костя уже оклемался и мог передвигаться сам.
Сидя в приемном покое в ожидании врача, мы некоторое время молчали. Аромат от нас исходил просто «отменный».
Я никому не говорил раньше, начал рассказывать Костик. У меня головные боли давно уже. Таблетки не помогали в последнее время.
Почему молчал?
Он лишь неопределенно пожал плечами.
В поликлинику почему не обратился?
Думал, так пройдет. Обойдется все.
Обошлось, мрачно сказал я, с укором в голосе.
У меня по утрам тошнота бывала сильная. Голова раскалывалась просто. Потом проблююсьболь стихает сразу. Пару раз приходилось пальцы в рот засовывать, чтобы от боли избавиться.
Я просто молча смотрел на него, ошарашенный этим признанием. Хотел было задать новый вопрос, но тут пришел врачседой мужчина в аккуратных очках с золотистой оправой.
Поезжай домой, Олег, сказал Костя.
Ноначал было возражать я.
Это лучшее решение, поддержал его врач. Вы сможете переодеться и потом привезти вашему другу домашние вещи и средства личной гигиены. Раз такие приступы происходятдомой он в ближайшие дни не поедет. Нужно пройти полный курс диагностики.
Охранник на выходе объяснил, как добраться до станции метро «Маяковская», брезгливо посмотрев на мои грязные джинсы. Я удалился.
Дома переоделся в спортивный костюм, ибо других джинсов у меня не было. Потом спустился на четвертый этаж. Постучал в дверь, но соседей Кости дома не оказалось. Тогда зашел к коменданту. Объяснил ей всю ситуацию, и она тут же бросила все дела, взяла запасной ключ от комнаты и пошла со мной. Я сложил в пакет футболку и хлопковые штаны, в которых мой друг ходил по общежитию. Так же сложил тапки, о которых непременно забыл бы, если бы комендант не напомнила. Подошел к Костиной тумбочке. В отдельный маленький пакетик сложил зубную щетку и пасту. Бритву решил пока не передавать. В ящике, помимо предметов гигиены, обнаружил несколько пачек «Пенталгина», «Темпалгина» и «Цитрамона». От вида такого количества таблеток внутри все сжалось и похолодело.
Еще раз осмотрел комнату и быстро ретировался, поблагодарив коменданта за помощь. Вновь поехал в больницу.
К Косте меня не пустили. Однако сердобольная бабулька-вахтерша согласилась передать ему пакет с вещами. С улицы набрал номер друга, но его телефон оказался выключен. Нервы никак не успокаивались. В институт ехать в таком состоянии смысла не быловсе равно ничего не усвоил бы. Домой возвращаться тоже не хотелось. Я ходил по улице взад-вперед. Наконец, позвонил Свете. Вкратце рассказал ей все, что произошло. Она пообещала сейчас же приехать, но я отговорил ее, сказав, что к Косте все равно не пускают. Походил еще сколько-то времени, а потом понадеялся, что Костя сам позвонит, как сможет, и поехал в общежитие. Несколько раз звонила Света. Она тоже нервничала из-за всей этой истории. Наверное, я бы выкурил целый блок сигарет за прошедшие часы с момента госпитализации друга, если бы имел вредную привычку. Не находил себе места.
Наконец, вечером, часов в восемь, раздался долгожданный звонок.
Алло?! возбужденно воскликнул я.
Привет, прозвучал в трубке голос Кости, глухой, словно из могилы.
Ну что врачи сказали?
Сперва он молчал, потом вздохнул несколько раз, а после этого ответил дрожащим голосом, наполненным слезами: