Эй, новенький, окликнул его уже знакомый голос. Джонни развернулся к источнику звука. Сэм стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
Джонни молчал, просто не счел нужным отвечать на обращение. Это ведь не вопрос, который требует ответа.
Сэма раздражал вид сверх уверенного в себе новенького, который забирает на себя все внимание окружающих, ходит такой важный, напыщенный, словно король в своих владениях, одаривая подданных возможностью лицезреть его великолепие. Ноздри так и раздувало от гнева, который вскипал внутри при виде соперника.
И правда, то, как переглядывались двое молодых людей, со стороны можно было принять за борьбу двух самцов за территорию. Для Сэма же это была борьба не столько за территорию, сколько за самку, которая должна была стать оружием его восхождения на пост президента в будущем. Проигрывать он не собирался.
Как тебе первый день в новой школе?
Интересно, не сразу ответил Джонни. Для того чтобы быть в роли человека более убедительным, он немного кивнул головой. Видел этот жест ранее в классе, когда учитель подходил узнать, как продвигается обсуждение в группе.
Это пока. Потом будет скука смертная, с отвращением, приподняв правый уголок рта и наморщив нос, будто услышав неприятный запах, сказал Сэм. Только тренажеры спасают. Я что-то не видел тебя сегодня в зале? Такие дела прогуливать нельзя.
Да, пришлось пропустить сегодняшние занятия.
Были дела поважнее? пренебрежительно бросил на это спортсмен.
Да, были дела поважнее.
Сэму подумалось, что новенький что-то скрывает, недоговаривает. Подозрительно глянув на соперника, напоследок перед уходом он сказал:
Тогда завтра не прогуливай, позанимаемся вместе, не все же быть хвостом у девчонки.
Тогда до завтра, ответил Джонни, вновь слегка кивнув головой. Еще нельзя сказать, что он разбирается в человеческих повадках, поэтому, не уловив никакого злого умысла, никакого подвоха в словах своего нового знакомого, он лишь отметил у себя в программе завтрашнюю встречу. Это будет отличной возможностью привести Мэри в зал, если это будет уместно.
Он вышел из здания исследовательского центра. Показания коммуникатора девушки четко показывали, в каком направлении она движется, и робот пошел следом. Наконец найдя в толпе знакомую фигуру, он старался держаться от нее на расстоянии, так, чтобы не раздражать своим присутствием, но быть близко.
Робот отметил частое сердцебиение, которое регистрирует браслет на руке. Скорее всего, это показывает тревожное состояние подопечной.
Если бы он только мог сейчас видеть ее глаза, что с бешенным темпом скакали по людям, асфальту, зданиям, машинам, видеть ее пальцы, что с нажимом терлись друг об друга и с силой чесали запястья, по которым словно ударял слабый электрический ток, поражая каждую клетку кожи по отдельности. Он бы смог увидеть, что улыбка на ее лице, вовсе не выражает спокойствие, а совсем наоборот, тревогу и испуг. Беспокойный смешок вырывался из горла каждую минуту.
Несколько часов она бесцельно бродила по городу. Осматривала улицы не видя, слушала как живет человечество внутри купола, не слыша его, и не могла понять собственные чувства, обнаруживая на щеках слезы, что быстро высыхали, и радость, что быстро скрывалась за грустью, как солнце скрывается в облаках в дождливый день.
Оказавшись в окружении одинаковых зданий, не найдя выхода из этой западни, она внезапно осознала, что потерялась, от чего забеспокоилась в разы сильнее.
Я отведу тебя домой, прорезались слова Джонни сквозь шум в ушах.
***
Я не помню, что делала после того, как ушла из школы. Будто этот кусок памяти вырезали из моей головы. Почему часы обычной, спокойной жизни так легко исчезают, а ЭТО осталось, засело там прочно, запустив свои щупальца совсем глубоко? А детали так и крутятся, как лопасти кислородных фильтров, разрезая все живое внутри меня. Я думала, что все прошло, что я переступила через это и пошла дальше, что смогла побороть страдания. Но оно вернулось и вновь терзает меня. Сколько же еще это будет длиться?
Хочется кричать и молчать одновременно. Разорвать, разбить все, что вижу и просто лежать не двигаясь. Остаться одной и получить помощь от кого-нибудь.
Тебе нужно поесть, восстановить силы, сказал Джонни.
Я посмотрела на него и непонятно о чем задумалась. Мысли скрылись, как за туманом в горах скрываются скалы или как за дымом в старинных печах скрывается пламя. Я не стала противиться наставлениям робота. Просто отдалась во власть механических рук.
Медленно наступал вечер. После ужина и умывания, которые проходили без участия моей воли, я сидела на полу у панорамного окна и смотрела, как по городу зажигают ночную иллюминацию. Каждый раз думаю о том, что хорошо жить высоко, там, откуда все видно и куда не доходит весь песчаный кошмар долин, яростный огонь пустошей, что терзает остальные купольные города, разбросанные по миру. Незаметно для меня, мои руки мяли тяжелые занавески, заворачивая, скручивая, складывая прямую ткань.
Джонни стоял позади меня. Я не только видела его отражение в стеклянной поверхности, но и чувствовала его присутствие. Я не могу сказать, что в этот минуту ощущала себя в безопасности, под защитой. Нет. Но в нем есть надежность и сила. В любом случае, мне больше не на что надеяться. И не на кого.
Не знаю, сколько просидела перед распростертым городом, наблюдая за тем, как люди, пылинками на ветру уносились в известном только им направлении, иногда сталкиваясь, иногда останавливаясь; за тем как электрокары сливались в одну извивающуюся ленту из света фар; как многочисленные рекламные вывески, что надоедают частыми повторами, собираются клубком звуков, образов и ярких, въедающихся в память слоганов; как вертятся вентиляторы, разгоняющие воздух во все углы и места, надежно скрытые от большинства глаз, и как передвигаются массы кислотных облаков над куполом, почти незаметные на фоне чернеющего неба. Становилось все спокойнее, пылинки укладывались, ленты мельчали, рвались, а облака все также степенно проплывали над всем.
Джонни, окликнула я робота, присядь рядом.
Послышались легкие, неспешные шаги. Джонни сел так, чтобы оказаться плечом к плечу со мной. И также стал вглядываться вдаль.
Когда все пройдет?
Это не конкретный вопрос, не могу тебе ответить.
Я услышала, как выходит воздух легких, и как неровно, с небольшим свистом, он заполняет их обратно.
Когда заканчивается страдание?
Зависит от причины страдания, от внешней обстановки и характера личности, после небольшой паузы сказал робот. Наверное, смотрел информацию по поводу того, что такое «страдание» и от чего зависит его продолжительность. Иногда это даже немного смешит.
Так, когда же?
Когда страдание, душевные мучения исчерпают себя, когда больше не будет сил поддерживать их, когда захочется, чтобы на их месте появилось что-то другое.
И когда это будет?
Снова пауза. Я напоминаю себе маленького ребенка, что достает родителей вопросами «а когда? а почему?». Но ведь я хочу знать, очень хочу, потому что устала, потому что мечтаю вернуть все обратно. Не хочу больше плакать, чувствовать себя беспомощной, кричать или без сил и без воли существовать.
Скажи мне, Джонни, я повернула голову в его сторону, когда это кончится?
Посмотрев на меня, он несколько раз медленно моргнул. Возможно то, что он произнес дальше, я совсем не ожидала услышать, поэтому так удивилась:
Скоро, сказал робот.
Продолжать он не стал. Не дал объяснений, не привел факты, не раскрыл понятия, не прикрепил доказательстваничего из этого. Он просто остановился на единственном слове. Захотелось в это даже поверить.
Может так и будет?!
Тихий спокойный голос Джонни мягко лег на мои размышления, словно теплое одеяло:
Тебе стало легче?
Немного, сказала я, прижав ноги к животу и положив подбородок на колени. Прошло несколько секунд, и Джонни вновь прервал только-только устроившуюся на месте тишину.
Расскажи, как этострадать?
Я усмехнулась, ведь зачем роботу такое знать, сомневаюсь, что он поймет значение хоть одного из чувств, особенно такого. Но пререкаться или бросаться колкостями не хотелось, толи настроение тому виной, толи нечто другое заставило меня подумать и постараться выбрать слова, которые будут поняты, которые смогут объяснить ему то, что на самом-то деле очень трудно объяснить или выразить с помощью слов.
Не знаю страдать наверное значит чувствовать боль. Такую, которая не проходит сразу, не проходит бесследно, она ранит. И эти раны ноют, пульсируют. Они мучают, о них постоянно думаешь, они мешают, разрывают изнутри, иногда даже телом ощущаешь, как душе больно. Сердце будто тяжелое. И ты не понимаешь почему. Вернее, понимаешь, но это не укладывается в голове. Ты будто-то что-то потерял, и от этого пусто, а пустота зовет, громко кричит, плачет. И ты плачешь. И ничего сделать не можешь. Хоть разрывай на себе кожу, вернуть то, что было утрачено уже нельзя.
И ты испытываешь в последнее время именно это?
Не знаю наверное что-то такое. Мне тяжело и плохо. Больно вспоминать, хочется забыть, но не получается. И прошлое не изменить, и стыдно, и горестно, что все так обернулось. А что могло бы случиться, не будь рядом тебя? Представить страшно.
Говорила я отрывисто, иногда невнятно, некоторые слова будто таяли, когда выходили из моего рта, а некоторые наоборот, вылетали так стремительно, что буквы перемешивались, не желая вставать верной последовательностью. В какой-то момент по спине пробежал холодок, отчего я встрепенулась и поежилась, мурашки протоптали дорожки по моей коже, а светлые волоски на руках поднялись, взбудораженные тревожным предчувствием.
Меня уже было не остановить. Я все говорила и говорила, и не могла полностью выговориться. Рассуждала вслух, озвучивала первую мысль, что пришла в голову, даже если она не успела принять законченный вид или получить форму. То быстро, напористо, то размерено, и казалось бы гладко. Говорила, будто до этого не могла, будто только сейчас сформировался мой голос. Волнение окутало меня. Я то смотрела Джонни в глаза, то притягивалась магнитом к яркой точке вдалеке. А он все слушал. Не отрываясь.
Во рту пересохло. Я стала чаще облизывать губы. Иногда нужно было остановиться, чтобы сделать глоток воздуха. И вот в один из таких перерывов, когда уже не было кислорода в теле, достаточного, чтобы продолжать говорить, я глубоко, очень глубоко вздохнула. Резко, заполняя полностью объем грудной клетки. А сделав выдох, тело расслабилось.
Тогда я положила голову Джонни на плечо. И уснула.
***
Проснулась я в плохом настроении. Раздраженной. Не мудрено, если спишь в неудобном положении. Глаза разлепились не сразу. Затекшая рука не слушалась. Неужели мне за ночь поменяли ее на игрушечную, наполненную ватой? Точно нет, иначе бы она не чувствовала, как тысячи иголок протыкают ее насквозь. Как больно колилит!
Я подняла голову. Небо над куполом светлело. Под моей головой я обнаружила ноги Джонни, на которых лежала его куртка. Я потянулась, развернувшись из калачика, в форме которого спала. Расправить затекшие мышцы и подвигать застоявшимися косточками было наслаждением. Я зевнула и потерла глаза. Затем встала. Больше не буду спать на полу.
С добрым утром, я резко повернулась на пятках к источнику звука. Посмотрела на робота, словно впервые его видела, похлопав ресницами в знак приветствия.
Эм, с добрым утром?!
Интонация получилась толи вопросительной, толи вежливо-пожелательной.
Так принято было приветствовать друг друга несколько десятилетий назад.
Да, яя знаю. Мама с папой так мне говорили. Папа и сейчас иногда так говорит.
Кстати о вашем отце. Вчера он просматривал мой отчет.
Понятно, смотрясь в зеркало, пыталась расчесать запутавшиеся волосы. Чуть ниже шеи легла рука горести. Что-нибудь ответил?
Нет, он просто просмотрел отчет. И все предыдущие отчеты.
Не удивительно. Впервые открыл, неужели стало интересно. Хотя, еще несколько недель назад он часто писал (хотя бы писал), чтобы я наконец перестала игнорировать режим. Сейчас видимо совсем не до меня.
А что ты там писал?
Если ты беспокоишься насчет содержания отчетов, то, смею заверить, что не писал ничего такого, что ты бы сочла лишним.
В твоих же интересах не писать такое. Разберу на детали!
Все в рамках необходимого.
А о ТОМ ты ничего не писал?
Как и обещал.
Хорошо. Это хорошо.
Умывшись ио невероятноепоев и выпив стакан воды, я оделась и сказала роботу, что не стоит появляться в школе в том же виде, что и вчера. Естественно, он не понял почему. Пришлось растолковывать, что так не делают, надо хотя бы чередовать одежду, или надеть новый низ или верх. Не поймут же.
В целом день в школе прошел спокойно. Исключая, конечно, один неприятный эпизод.
Произошло это в столовой, когда мы как обычно собрались компанией. Жюльетта принялась с новой силой и энтузиазмом расспрашивать Джонни о его жизни, о том, откуда он приехал, почему переехал, кто его родители, чем он любит заниматься, какая модель коммуникатора ему больше нравится и почему, есть ли у него в доме робот-уборщик. При этом, не получив утвердительного ответа, она выразила беспокойство по поводу домашней утвари в доме Джонни, ибо у нее в доме робот-уборщик порядком подпортил мебель, видимо сломался, но отец почему-то не относит его в службу технической поддержки, возможно, он просто хочет купить нового, но сколько же уже можно ждать. Так, подруга совсем упустила из виду, что ее новый знакомый так и не ответил ни на один из тех вопросом, которые она успела задать до полного погружения в повествование о себе и своей домашней обстановке. В самом начале, когда был задан первый вопрос, в одно мгновение робот порывался было рассказать о себе, поделиться своей историейчто вызывало у меня беспокойство и тревогу, мало ли он там придумал, я же это совсем не успею проконтролировать, но он был остановлен стремительно накинувшимся на него цунами по имени Жюльетта, которое разнесло в щепки все дальнейшие порывы вставить свое слово. Надо сказать, я впервые обрадовалась такому напору со стороны своей болтливой подружки.
Крис и Сэм немного опоздали, пришли в самый эпицентр шторма, когда волной начинает задевать не только прибрежные районы, в лице меня, Джонни и Ассоль, а еще и окрестности, в лице прибывших и рассаживающихся по местам друзей. Впрочем, им пришлось довольствоваться уже обломками истории о роботе-уборщике и том, как же она огорчена поломкой важных для жизни вещей. В то время, пока я пыталась восстановить стройные ряды мыслей, покачнувшихся от наплыва ассоциаций, ко мне подсел Сэм. Так близко и так неожиданно, что ощутив прикосновение ткани к коже на плече, я вздрогнула, чуть не упав на пол вместе со стулом. А он лишь противно улыбнулся.
Весь остальной разговор я действительно пропускала мимо ушей, но совсем не потому, что не хотела слушать, а из-за того, что слышала лишь шум и шуршание крови по сосудам в голове. Я поняла, что такое близкое соседство с парнем мне неприятно. Захотелось отсесть и как раз в тот момент, когда мой порыв достиг точки своего осуществления, рука, опустившаяся на мое плечо, властно остановила этот порыв, усадив на место и прижав к боку парня. Мелкая дрожь пробежалась по телу, и, сделав круг, она собралась в области сердца, больно кольнув. Попытка сбросить чужую руку с плеча, как это было несколькими днями раньше, не увенчалась успехом. Попытка более настойчиво заявить о неудовольствии также кончилась провалом, вынуждая меня беспокоиться сверх того, что я хотела бы показывать. Краем уха я уловила, что мое дыхание участилось и со свистом вырывалось из носа.
Не надо так делать, сказал Джонни, материализовавшийся позади нас, после чего откинул руку Сэма с моего плеча и пересадив меня на соседний стул. Сам он сел между мной и парнем.
Сэму такая вольность со стороны новенького совсем не пришлась по вкусу. Буря разрасталась, однако меня поначалу она не волновалая окаменела, сама не знаю почему. Лицо застыло в маске испуга, руки повисли веревками, но пальцы извивались змеями, пытаясь улизнуть куда подальше.
Это еще почему? повысив голос, спросил Сэм.
Я думаю, это очевидно. Мэри не понравилось то, что ты ее обнял и прижал к своему телу.
А что ты за нее отвечаешь? Ты ей кто вообще? Нянька?
Сэм вскочил со стула и толкнул Джонни. Последний даже не шелохнулся. Школьники вокруг, услышав, что началось что-то интересное, были заинтригованы, а поэтому затихли, наблюдая с безопасного расстояния.
Сэм был взбешен. Еще никто его не осаждал, еще никто ему не противостоял, не противился. Злость стремительно нарастала, заслоняя собой и так не слишком крепкое самообладание. И, полностью отключившись от вида уверенного в себе соперника, который позарился на его добычу и уже будто празднует победу, Сэм кинулся на новенького с кулаками.