За этими хлопотами, заботами и решениями проблем каждого сегодняшнего дня, вся команда смогла очнуться только под самый конец наших переездных мучений. Причем довольно резко. Когда вся команда сидела в кабинете, погруженная внутрь себя, кто-то резко встал со стула и просто сказал:
А ведь завтра уже отъезд!
Эта фраза оживила изможденные тела и вымотанные умы, на лицах появились улыбки. Да и я, можно сказать, была обрадована факту уехать отсюда.
Мэри пойдешь с нами? спросил у меня Костя.
Куда?
Отпразднуем, соберемся вместе, поедим, потанцуем, расслабимся.
Ой, нет, спасибо, сразу ответила я, не задумываясь, мне нужно еще дособрать некоторые вещи, чтобы завтра без спешки все прошло. И, наверное, не мешало бы поспать. Не помню, когда в последние пару дней хоть прикрывала глаза.
Я улыбнулась. Чувства вины, что не захотела развлечься с командой, у меня не было. Думаю, никто не обидеться, если меня не будет.
Помочь тебе завтра с вещами? спросил Костя. Могу донести их до станции, если хочешь.
Спасибо, я сама. У меня их не так много.
Повезло же тебя! Я на свои чемоданы смотреть боюсь! рассмеялся он.
Попрощавшись со всеми, на всякий случай извинившись, что не буду присутствовать на празднестве, я пошла к себе в комнату. По дороге моя голова все никак не могла остановить вращающееся колесо бытовых дел, а я не препятствовала этому, отдав себя быстрому движению мыслей.
Иногда хорошо вот так погрузиться в проблему, не осознавая того, что происходит вокруг. Твоя голова занята, тело работает на осуществление планов, а ты будто находишься далеко от всего этого и просыпаешься только в конце, когда уже все сделано. В такие моменты чувствуешь, как приходит расслабление. Это я начала понимать только сейчас. Казалось бы, три года находилась в похожем состоянии, но эти четыре дня ощущаются мною совсем по-особенному.
Остановилась я уже у купола, в единственном месте этого города, к которому хоть изредка, но тянуло. Посмотреть еще раз на волны песка, что скользят по ровной глади стекла. Послушать их жалобный вой, пробивающийся из последних сил через толстый слой спасительной стены. И оставить здесь ту себя, которой я была последнее время. Не из желания измениться ради новых горизонтов, а из внутреннего сильного стремления вернуть себя настоящую. Какой я и была до того, как оказалась здесь. Какой была с ним.
Как я оказалась вновь в комнате, не помню. Иронично хмыкнула, подумав, что это описывает каждый мой день здесь.
Уронив тело на кровать, глядя в серый потолок, я попыталась наполнить полные легкие воздухом, чтобы сделать успокоительный выдох, которые приносит расслабление мышц и выветривает лишнее из головы. Но я забыла, где нахожусь, раз решила такое проделать! Легкие скрючились, больно сжались, я подавилась воздухом, и пришлось откашливаться.
После минуты кашля я начала громко, во весь голос смеяться. Ни с того, ни с сего, все вокруг показалось мне таким смешным и забавным, маленьким и глупым. Живот заболел. Скулы свело, от чего я начала улыбаться еще сильнее, вызывая еще большее натяжение. Попытка не улыбаться провалилась, рассмешив меня еще сильнее, я рухнула обратно в лежачее положение схватившись одной рукой за пресс, другойза лицо, чтобы стянуть расплывающийся до ушей рот.
Просмеявшись минут пять, я, наконец, немного успокоилась, все еще продолжая улыбаться и хихикать, до тех пор, пока не провалилась в сон.
***
Темнота. Повсюду, куда не поверни голову, куда не посмотри. Везде темнота.
Я слышу собственные шаги. Одни. Второй. Звук гулко отскакивает от черной материи и эхом возвращается обратно.
Впереди ничего. Позади ничего. Но я продолжаю идти.
Я делаю еще одни шаг. Второй сделать не получается. Почему?
Я пытаюсь поднять ногу. Дергаю ее. Не выходит. Она словно каменеет. Я хочу посмотреть, что там. Но ничего не вижу.
Нечто двигается по моей ноге вместе с холодом. Все выше. До колена и выше. До бедра и еще выше.
Добравшись до основания бедра, нечто сжимает мою ногу до боли и резко тянет вниз. Я проваливаюсь в темноту и начинаю тонуть.
Когда тягучая жидкость доходит до горла, воздуха начинает не хватать, и я отчаянно пытаюсь быстрее отобрать его для себя, часто и прерывисто дыша.
Мне страшно. Сердце пытается убежать. Тело пытается выбраться, но с каждым движением его опутывает больше резиновых лент, сжимающих до хруста каждый его кусочек.
Мою руку ловит что-то мягкое и тянет наверх. Темнота отступает, перестает бороться за возможность меня убить. Отчаяние, что охватило меня ранее, уменьшалось по мере того, как свет набирал силу.
Тепло нежными, успокаивающими движениями гладило меня. Мне послышалось, что свет говорит что-то. Ласково, заботливо. Он будто говорил, что все будет хорошо, что не нужно бояться, нужно довериться ему и не беспокоиться.
Но чувство тревоги грызло душу. Я хотела верить, что все будет хорошо, но чувствовала, что надвигается что-то недоброе. Свет бережно коснулся моих губ, задержавшись на несколько секунд. Захватил меня в объятья и резко лопнул, вновь открывая темноту.
Тут меня выкинуло из сна. Распахнув глаза, я огляделась. Я в комнате, в окно просачивался свет. Грудная клетка часто вздымалась. Тело немного трясло. Руки подрагивали, ощупывая кожу на ногах, животе, плечах. Пальцы на секунду задержались на губах. Волнение захватило все другие чувства в плен.
А в голове крутились мольбы о том, чтобы отпустили, чтобы вернули, не разлучали, не поступали так. Печаль доказывала, что силы не услышали просьб, не сжалились над отчаявшейся душой.
Горче становилось от того, что не было прощания. Первый и тогда последний поцелуй был обещаньем. Но сможем ли мы выполнить его? Вопрос, который бил по лицу, возмещая «Проснись!». Осталось совсем немного и я проснусь.
***
Теперь наши обычные собрания превратились в наши тайные собрания? Директор настолько занят, что ему стало наплевать на судьбу народа?
Как будто нам не наплевать!
Громкий смех вырвался из закрытой двери.
Может, уберем его? Одни убытки с ним. Финансами распоряжается хуже моей бабули, а она ими никогда и не владела.
А что, идея-то неплохая! Почему бы не заменить поизносившийся материал на новый более современный, податливый, жаждущий?
И правда? Почему бы и нет!
Все легкие головы согласно закивали.
Есть кто на примете?
Как вам тот, новичок? Его секретарь? Выглядит перспективным.
А главное, в нем чувствуется жадность, агрессивная энергия и желание отобрать, завоевать, присвоить себе, а самое главноеон достаточно глуп. Идеальный кандидат, как по мне.
Как там его? Тэд? Сэт?
Сэм! Точно Сэм! Так моего папашу звали.
Позовем его, скажем, что пора бы Президенту уступить дорогу молодым и красивым.
Все остались довольны новой идеей.
***
Дорога сквозь сплошную песочную завесу казалась мне невероятной. Песчинки скользили по поверхности стекла так же, как электровоз скользил по воздушному туннелю. Произведения инженерной мысли всегда поражали воображение и восхищали, однако сейчас я не могла проникнуться этим замечательным моментом, потому что меня полностью захватили в плен другие эмоции. Серые и темные их оттенки, смешиваясь, рождали новые, более глубокие переживания, которые лились на сердце и крупными каплями стекали вниз. Они окрашивали каждый мелкий сосуд в мышцах своим цветом, впитываясь словно губкой. Спокойным и не встречающим сопротивления был густой их ход по телу. Краски заполняли пустоты, утяжеляя каждую клетку, каждый сосуд, каждый орган. Погружаясь все глубже и глубже, я не заметила, как сама начала стекать вниз с кресла, влекомая тяжелыми конечностями.
Я попыталась взять себя в руки и сесть ровно. Хотя бы для того, чтобы коллеги не смотрели на меня так странно.
Но сев прямо я не заставила переживания исчезнуть. Теперь они перетекали волнами из одной стороны в другую. Они переливались как вода по трубам фильтра в исследовательском центре. Они переполняли меня, но не могли вытечь, потому что глаза не позволяли им это. Внезапная волна освободила мышцы правой руки, и я, воспользовавшись шансом, поставила локоть на стол и положила голову на ладонь. Невидящим взором устремилась вдаль бесконечной пыли. Через мгновение чувства внутри вновь стали густеть, сползая по стенкам и застывая словно воск. Мизинец, оказавшийся рядом с губами, стал лениво поглаживать каждую, иногда проникая между ними, задевая зубную эмаль. Мгновения легких касаний сменялись сильными нажатиями, а мягкость подушечек сменялась твердостью и колкостью ногтя. Все эти движения, кажется, вызвали бурление где-то в центре котла с красками эмоцийбезразличная их статика лопалась, выпуская из своих недр воздух. А вместе с воздухом и совсем другие цвета, противоположные, более яркие, но одновременно нежные. Они всплывали, но тут же растворялись под натиском темных цветов. Несмотря ни на что, бурление продолжалось, не напористо, не с большим натиском, не ускоряя темпа, а просто поддерживая восхождение тепло-розовых оттенков на поверхность. Они продолжали подниматься, уже не смешиваясь с остальными красками. Они неспешно, тонкими линиями протекали, огибая темноту и серость, скапливаясь островком поближе к сердцу. Они тянулись к нему, но не могли достать. В это время пальцы терзали губы, задавая им немой вопрос, прося рассказать о чем-то. И губы вспомнили, как были сладко терзаемы чужими губами, как к ним прикасалась бархатная кожа, как поочередно они то были в плену, то на свободе, то в объятьях, то в одиночестве. Как через поцелуй, им пытались передать все то, что через слова передать нельзя. Это воспоминание вспенивало содержимое сосуда еще сильнее. Тепло, что не могло дотянуться до души, опутало ее, пытаясь согреть. Темнота, чувствуя поражение, удалялась на второй план. А тот поцелуй продолжал согревать.
Но неторопливый темп воспоминания начинал ускоряться. Внутри все затрепетало, предчувствуя что-то. Розовые краски светлели. Все больше и больше. Поцелуй словно бледнел, а губы все пытались поймать друг друга, чтобы продолжать союз. Все говорило о том, что надо спешить, надо успеть насладиться мгновением, ведь дальше будет лишь туман.
И вот насильно был разорван поцелуй. Дотянуться до теплоты невозможно. Все стало белым. Пустым. Ни стало ничего. Они потерялись. Мы потеряли друг друга. Отчаяниевот та эмоция, что имела белый цвет.
Резко стало больно. Хотелось закричать, прямо сейчас, но было нельзявокруг слишком много людей. Я стиснула рот руками. А из глаз потоком хлынули слезы.
Положив туловище на ноги, я ощутила, как меня трясет. Слезы падали на темно-синий пол. Закрыв глаза, я четко увидела картину того дня, когда нас с Джонни разлучили, когда и случился тот прощальный поцелуй. Отчаянный поцелуй в надежде сказать друг другу о своих чувствах, передать любовь и всю нежность сейчас, ведь нас лишают возможности делиться ее впредь. Торопливый, бурный, наполненный чувствами поцелуй, что был первым и, как казалось, последним для нас.
Тогда отец позвал меня к себе в кабинет. Я поначалу обрадовалась, ведь подумала, что он наконец захотел меня увидеть. Джонни как всегда хвостиком поплелся за мной. Вспоминая сейчас то, как выглядел папа, могу точно сказать, что свежее, нетронутое временем лицо начало запасаться морщинками, пока не глубокими, но все же. Яркость эмоций исчезла, глаза потухли, осталось лишь суровое, холодное выражение лица. Плечи осунулись. Вся его фигура выдавала усталость. Увидев его таким, я заволновалась, спросила, как он себя чувствует, на что услышала лишь приказ сесть. А фраза «нам надо поговорить» никогда ничего доброго не сулила.
Он спросил, действительно ли я хочу уехать в другой город, чтобы учиться там. Я решительно ответила, что да, я хочу учиться и исследовать, но вынуждена буду уехать. Но мои пояснения ему были не интересны, и, прервав меня на половине моего рассказа-рассуждения, он сказал: «Ты отправляешься немедленно. Время только на сборы вещей».
Я решила, что он шутит. Его взгляд не оставлял сомненийнет, не шутит. Но дальше он произнес фразу, что заставила меня почувствовать невыносимый холод еще сильнее: «JT-13 остается здесь. Прямо сейчас. Можешь идти».
Я посмотрела на Джонни. Он посмотрел на меня. Я не знала, что делать. Все казалось неправильным, недолжным, спонтанным, даже слишком резким, словно прочная крыша рухнула прямо на голову. Я переводила свой вопросительный взгляд с Джонни на отца и обратно. Никто из них не мог дать мне ответа на вопроспочему? Почему так скоро надо уехать? Почему я должна ехать одна? Почему?
Бунтарский дух, что вел мое общение с папой уже несколько лет, снова воспротивился воле взрослого. Я твердо заявила, что Джонни поедет со мной, мы уже все решили.
Отец отрезал:
Он робот, собственность исследовательского центра. Он никуда не поедет. Мне все равно, что ты там решила. Он остается.
Затем по коммуникатору он вызвал помощника, который должен был сопроводить меня домой и помочь собрать вещи.
Тут мое возмущение переросло в буйство. Я стала кричать на отца, затем отбивалась от его помощника, даже ударила его в грудь. Тот схватил мои руки и попытался вывести силой. Я молила отца, чтобы он простил меня за все, чтобы не делал этого, чтобы не разлучал нас и позволил уехать вдвоем. Не получая положительного ответа, по мере приближения к двери, моя истерика нарастала. Нечленораздельные крики вырывались изо рта. И только его голос немного успокоил меня:
Позвольте нам хотя бы попрощаться, сказал Джонни отцу. Тот кивнул. Меня отпустили, но потеряв ощущение опоры, я упала на колени.
Джонни мгновенно оказался рядом, поднял меня и захватил в объятья, заглушая мои всхлипы. Немного погодя, он слегка отстранился, чтобы посмотреть на меня. Затем он меня поцеловал.
Так пронзительно нежно, так успокаивающе, так мягко. Поначалу спокойно, растягивая секунды до минут, говоря мне, что все будет хорошо, затем все напористее, быстрее, словно наша попытка убежать от времени оказалась провальной, и нужно было успеть сказать многое. Например, сказать о любви, сказать о том, чтобы я была сильной, передать мне эту силу, сказать о том, что разлука не будет вечной, надо лишь подождать.
Меня вырвали из его рук и потащили прочь. Я вновь начала выбиваться из чужих рук. Отчаянные крики отлетали от стен, разлетались дальше по коридорам и без спроса врывались в кабинеты. Последнее, что я запомнила с того дня, это то, как удаляется от меня лицо Джонни. И мне показалось, что на нем отразилась та же боль разлуки, что испытывала и я.
Сейчас, держа перед глазами его образ, я плакала. Видимо мои всхлипы услышал Костя, спросив все ли со мной в порядке. Я лишь отмахнулась, что все в порядке, просто от перенапряжения нахлынуло. Потом станет легче. Этого ему было достаточно. Через некоторое время он принес мне воды.
Дорога все тянулась вдаль. Ехать предстояло еще долго. Весь оставшийся путь до города я провела в раздумьях и беспокойстве. В раздумьях о том, как все сложилось там, что изменилось, где сейчас Джонни и все ли с ним в порядке. И в беспокойстве о том, смогу ли я встретиться с ним и что будет дальше.
***
Он был взволнован. Все-таки не каждый день управленческий совет вызывает тебя лично.
Вот уже полгода он работал на Президента, но быстро сообразив, что реальная власть собрана не в этих руках, быстро утратил воодушевление, которое было у него в начале, когда ему несказанно повезло стать личным помощником самого главы компании. Чтобы развиваться дальше, а в перспективе оказаться на месте этого неумелого директора, ему нужны были связи в совете. И вот эти связи сами плывут к нему в руки. Поначалу он согласен даже побыть под чьим-нибудь патронажем.
Он ждал у больших дверей. Мимо него вальяжно и чинно проплывали гиганты, держащие власть в руках. От них веяло силой, которую Сэм сразу же уловил. Он вдохнул ее полной грудью, ощутил прилив энергии всем телом и последним зашел в зал заседаний.
Так это ты Сэм?
Да, это я, сэр.
До нас дошли слухи, что ты перспективный юноша.
Это не слухи, сэр.
Гиганты загоготали.
А ты нам нравишься!
Это точно, это точно, послышалось со всех сторон.
Сэм был счастлив.
Сэм, что ты хочешь от жизни?
Сэр, я хочу управлять жизнью.
Прекрасный ответ!
Определенно!
С каждым произнесенным словом Сэм возвышался сам над собой.
Тогда ты точно не хочешь долго быть у Президента на побегушках, подмигнул ему один гигант.
Конечно, нет, сэр. Я хочу сесть на его место, дерзко заявил юноша.
Замечательно!
Он далеко пойдет!
Сэм сиял. Расправил плечи, почувствовал небывалую уверенность в себе.
Тогда помоги нам, а мы поможем тебе. Все просто: нужно только говорить нам обо всем, что Президент делает за нашей спиной. Мы придумаем, как спихнуть его с насиженного места. А на вакантное место посадим потрясающего лидера, энергичного работника, прекрасного молодого человека, смекаешь?
Я вас понял, сэр. Президент направил меня в Первый город, чтобы я проследил за работой одного ученого. Подробностей я и сам пока не знаю, вроде они работают над каким-то проектом. Я выясню все.
Молодец, парень!
Вот это настрой!
Выясни в подробностях, что за тайный проект такой и тогда считай место Президента у тебя в кармане.
Он кивнул и удалился. Вкус очередной победы был так же сладок, как и всегда.
Однако совещание управленцев на этом не закончилось. Они провели еще полчаса в приятном разговоре об обычных своих заботах: болезнях, женах и любовницах, назойливых детях, что просят дорогие новинки, о еде. Они перекидывались бы хохмами и дальше, если бы не секретарь, бесцеремонно вошедший в зал.
Простите, начал он, прибыли документы о поставках продовольствия, техники, запчастях для систем кислорирования и строительных материалов в соседние купольные города.
Ну и что? рявкнул на него один гигант. Все остальные согласно закивали, выражая тем самым свое недовольство.
Вам нужно рассмотреть объемы поставок, подписать распоряжения и уведомить своих работников.