Подойдя вплотную, я заметил, что на руке у мертвой девушки нет кольца.
Я остановился в двух шагах от них, поднял глаза и встретился взглядом с ее отцом.
Не я, клянусь, сказал я.
И так и стоял, пока не подошел Ройтман и не положил мне руку на плечо.
Анри, пойдем.
Да, Евгений Львович.
Мы шли куда-то к центру деревни.
Анри, ну ты же знаешь, кто! шептал мне Ройтман по дороге.
Только предполагаю.
Твои предположения могут очень помочь. Давай сейчас дойдем до шерифа, и ты сам все расскажешь.
Я заколебался.
Он понял это сразу.
Пойдем, пойдем, Анри. Уже рядом.
Нет, наконец сказал я. Полетели в Беринг.
Анри, я тебе такую характеристику напишу, что тебя здесь похоронят. И Хазаровскому отошлю. Персонально!
Это ваше право, Евгений Львович.
Глава 2
До Беринга лететь минут пятнадцать.
Маленький городок с почерневшими сугробами на прямых улицах. Довольно чистый, скромный и одноэтажный.
И над ним бесконечный северный закат.
Мы приземлились сразу у следственного управления.
Большинство полисменов остались в Чистом, с нами полетели всего двое. Мне, впрочем, достаточно.
Поднялись на второй этаж. Похоже Ройтман шел по навигатору. То есть все согласовано давно: время, место и человек, который будет меня допрашивать.
Вошли в кабинет. На окнерешетка. На бронированное стекло денег нет? Не выделили или кто-то в карман положил?
Биопрограммер был, но тоже не производил впечатления современной техники. Даже краска облупилась по краям.
У меня возникло острое желание написать докладную записку Нагорному.
Эта штука у вас вообще работает? я кивнул в сторону биопрограммера.
Работает, работает, сказал сидевший за столом парень, щуплый и бледнолицый.
Видимо, это и был следователь. В способность этого мальчика правильно обращаться с подержанным биопрограммером верилось слабо.
Мальчик пожал руку Ройтману. Мне естественно нет. Ничего, я привык.
Мне туда? спросил я следователя, кивнув в сторону биопрограммера.
Если вы ничего не хотите сказать без этого, то туда.
Не хочу, сказал я.
Не торопясь снял куртку, повесил ее на крючок к следовательской одежде и опустился на кресло под допотопным агрегатом.
Рукав заверните, бросил мальчик.
Я в курсе, сказал я и начал медленно расстегивать манжету. Кстати, меня зовут, Анри Вальдо.
Знаю, сказал следователь.
А как мне к вам обращаться?
Эдуард Валентинович, представился он.
Очень приятно, соврал я. Можно Евгению Львовичу остаться?
Он призадумался.
С согласия того, кого допрашивают, психолог имеет право присутствовать, заметил Ройтман. По закону так.
Хорошо, сказал мальчик.
Я благодарно посмотрел на Ройтмана.
И аккуратно завернул рукав.
Ну, если вены найдете
Найду, самоуверенно заявил мальчик.
И подсел ко мне на вращающийся стул у кресла.
Достал из стойки у изголовья резиновые перчатки и выложил на столик упакованную в пластик иглу.
Это радовало. От этого места можно было ожидать немытых рук и одной иглы на всех подозреваемых.
Спинка кресла поползла вниз, заставляя меня лечь.
По периметру биопрограммера зажегся желтоватый свет.
Впервые вижу, чтобы человек был настолько спокоен перед допросом, заметил следователь.
Ну, я же никого не убивал последние одиннадцать лет, сказал я. К тому же, если это первый допросэто одно, а если сотыйвсе эмоции уже атрофируются.
Анри конечно невиновен, сказал Ройтман. После трех лет глубокой психокоррекции убийство вообще невозможно. Только в случае крайней необходимости. Например, самообороны. Но что-то мне не верится, что эта девочка пошла на него с импульсным деструктором. Но он что-то знает. И поэтому очень волнуется. Очень! Он просто умеет не показывать, Эдуард Валентинович. Он у нас перед казнью шуточки отпускал, но я прекрасно помню, какой тогда был уровень адреналина.
Ну, вы меня спалите, Евгений Львович, усмехнулся я. Неужели у меня сейчас такой же уровень адреналина?
Не такой же, как тогда, но такой же, как утром, сказал Ройтман.
Все-таки мои вены, а точнее их отсутствие вызывали у мальчика явные трудности. Он медлил.
Что вполне соответствовало моим целям.
Интересно, попросит помощи у Ройтмана или мимо колоть начнет. Моим целям отвечал второй вариант. Не катетер. Промах неприятен, но не опасен.
Он промазал. К сожалению, сразу понял, что промазал.
И вынул иглу.
Эдуард Валентинович, позвольте, я вам помогу, сказал Ройтман. Я за последние одиннадцать лет очень хорошо выучил, где у Анри вены. Перчатки еще есть?
Конечно, сказал мальчик.
К сожалению, он оказался умнее, чем я думал, и помощь принял. Ройтман не промахнулся, естественно.
И комната поплыла перед глазами.
Это старое корыто действительно работало.
Теперь надо успеть.
Эдуард Валентинович, сказал я уже заплетающимся языком, у меня к вам вопрос. Это важно. Сбросьте мощность чуть-чуть, а то я его не задам.
Блефует? спросил мальчик Ройтмана.
Сбросьте, сказал Ройтман.
И я слегка пришел в себя.
Эдуард Валентинович, у вас есть допуск к секретной информации пятого уровня? спросил я. У Евгения Львовича я знаю, что есть.
Анри, я тебя убью! сказал Ройтман.
Не убьете, Евгений Львович, возразил я. Даже после месячного курса психокоррекции, который проходят все психологи, это совершенно невозможно.
Тянет время? спросил мальчик.
Конечно, сказал Ройтман. Но не врет. Выключайте!
И комната тут же приостановила вращение.
Отлично. Даже не подташнивает. И голова светлая.
Я сейчас свяжусь с Дауровым, сказал Евгений Львович.
Передавайте ему привет, попросил я. Жаль, что только шапочно знакомы.
Ройтман отнесся серьезно, даже вышел за дверь. Хотя общаться по кольцу можно не вслух. По губам прочитаем?
Вернулся минут через пять.
И снял с меня иглу.
Анри, мы сейчас летим в Кириополь.
Какая прелесть! сказал я. Там уже форзиия расцвела, Евгений Львович?
Форзиция, да, расцвела, ботаник ты наш. Дауров будет лично допрашивать.
Круто. Давно мечтал поближе познакомиться.
Полтора часа спустя под нами уже плыл Кириополь. Золотые форзиции, белые вишни и спиреи, что-то красное, розовое и лиловое. Я откинулся на спинку сиденья и блаженствовал. Над нами светило солнце: южное, яркое, настоящее.
Полисменов Ройтман оставил в Беренге, здраво рассудив, что и один меня довезет, так что в миниплане мы были вдвоем. Бежать я естественно не собирался, сама мысль об этом казалась смешной. Психокоррекция конечно. Странно, что я вообще могу это помыслить.
Ройтман всю дорогу молчал, и все мои попытки начать разговор натыкались на глухую стену.
Как красиво, сказал я, уже не надеясь на ответ, настоящая весна!
А теперь посчитай, сколько людей ее из-за тебя не видят, буркнул Ройтман. Всех посчитай!
В случае Маши я ничего не мог сделать, я не знал, что так случится.
Хоть бы убийцу помог поймать! Если он еще кого-нибудь убьетэто тоже будет на твоей совести.
Моей совести уже все равно, но я помогу. Я у Даурова молчать не собираюсь.
Слава Богу! Не прошло и семи часов! С удовольствием послушаю, как Георгий Петрович скажет все, что он о тебе думает.
Георгий Петрович Дауров обладал специфической славой. Начальник СБК, то есть Службы Безопасности Кратоса, которого Хазаровский знал еще по Дарту и доверял ему практически безгранично, был человеком вполне светским. Некрасивый внешне: удлиненное лицо, глаза на выкате, крупный нос, тонкие губы, он был дико обаятелен и умел разговорить, кого угодно. Ему исповедовались прямо на приемах. Совершенно и с того, ни с сего. Просто ему было в кайф исповедоваться. Где еще найдешь такого внимательного и сочувствующего собеседника! Правда, тайну исповеди Георгий Петрович не хранил вовсе. Думаю, не знал о ее существовании. Или ее не включал его личный моральный кодекс. Зато включал тезис о том, что ни один грешник не должен избежать психокоррекции.
По тематике Даурова грешники попадались не часто, все-таки заговорщики и террористызвери редкие, особенно на светских раутах. Зато потенциальные клиенты прокурора Нагорного шли косяком. И Дауров великодушно сливал их Александру Анатольевичу. Из принципа. И видимо по старой памяти. На Дарте он занимался в основном тем, что ловил воров в корпорации Хазаровского. Александр Анатольевич говорил спасибо и отдавал исповедников под суд. Или сразу отправлял в ПЦ, если они подписывали согласие.
Самое смешное, что и после этого новые исповедники находились, хотя все уже все знали.
Как только Хазаровский назначил его начальником СБК, Георгий Петрович счел своим долгом познакомиться и со мной. Особого словесного поноса я за собой не помню, но проговорили долго. И он запомнился мне как очень приятный собеседник. Потом Реми отвел меня в сторону и рассказал о Георгии Петровиче и его специфической славе. С примерами. «Анри, осторожнее с ним», посоветовал Реми. Но скрывать мне тогда было совершенно нечего, так что разговор обошелся без последствий.
Правда, он всплыл потом в экспертном заключении Даурова по поводу моего помилования, которое он выложил на портале Народного собрания. Георгий Петрович писал, что я был с ним вполне искренен, ничего не пытался скрыть, не лгал и не лукавил. Что говорило о том, что словесный понос все-таки имел место, но я его даже не отследил. Дальше Дауров утверждал, что он совершенно уверен, что никаких намерений браться за старое у меня нет. Но то, что их нет у меня, еще не значит, что меня не попытаются использовать в своих целях известные силы. А потому он предпочел бы, чтобы я был под рукой и желательно под надзором СБК. И категорически выступил против ссылки. Надо сказать, что его вариант меня бы вполне устроил. По крайней мере, больше, чем тот, который, в конце концов, приняли.
Мы подлетали к центру Кириополя. Впереди поднимался знаменитый додекаэдр СБК в окружении мирных форзиций, как гематит в золотой оправе.
Страшно мне не было. Скорее любопытно.
Кабинет господина Даурова выглядел как гостиная светского человека: черный кожаный диван, низкий столик возле него. Тоже черный с серой абстрактной инкрустацией. Сдержанно, со вкусом. Окно с тонированным стеклом от самого пола наклонено под тупым углом: мы в нижней части здания. Этаж пятнадцатый, наверное. Я не отследил, какой, когда мы с Ройтманом ехали в лифте. Евгений Львович управлял им через кольцо.
Хозяин одет под стать кабинету: щегольской белый джемпер с выпуклым узором и классического покроя брюки.
Улыбнулся Ройтману, поздоровался с нами, пожал ему руку. Потом подал мне.
Я даже не сразу сообразил, что надо делать. Я забыл, как это делается!
Наконец, протянул руку. Рукопожатие было крепким и долгим.
Спасибо, Георгий Петрович, тихо сказал я, я уже не помню, когда мне в последний раз пожимали руку.
И понял, что ведусь, покупаюсь. Сразу, с порога.
Впрочем, здесь я ничего не собирался скрывать. Семь часов прошло! Мой Филипп, наверное, на пути к Тессе. Дальше тянуть время смысла нет.
Мсье Вальдо, успокойтесь, проходите, садитесь на диван. Все в порядке.
Я опустился на необыкновенной мягкости кожу, она просто обняла меня.
Дауров сел рядом, справа, на тот же диван, Ройтману предложил кресло слева от меня.
Чай? Кофе? спросил Георгий Петрович.
Кофе, сказал я. Честно говоря, не ел часов восемь.
Прямо напротив нас было то самое окно во всю стену. За ним уже разливался закат. Второй за сегодня. Сначала я видел его на севере, в Чистом, потом прилетел в солнечный южный вечер, а теперь и здесь настало время солнцу садиться.
На фоне заката возвышались небоскребы центра города, построенные уже при Хазаровском, и на них сияли огни. Забыть о том, что сидишь на диване в кабинете начальника СБК, того самого ведомства, что изловило тебя одиннадцать лет назад, и можно представить, что это Тесса, Версай-нуво. Там такой же высотный центр.
Включить свет? спросил Дауров.
Лучше не надо, сказал я, у вас вид очень красивый.
И тут же внутренне сжался, ожидая реплики о том, сколько людей по моей милости никогда этого не увидят.
Но реплики не последовало.
Знаете, я ведь солидарен с Евгением Львовичем, начал Дауров. Если человек прошел курс психокоррекции, никаких претензий к нему больше быть не может. В том числе морального плана. Так что руки пожимаю, и не только вам. Ваш случай вообще уникален. Три года психокоррекцииэто экстраординарно просто. Потом восемь лет абсолютно безупречного поведения.
И в итоге приговор Народного Собрания. Совершенно несправедливый! И бывший террорист безропотно едет в ссылку. И там придумывает законы для того самого Народного Собрания. Анонимно придумывает, анонимно защищает, анонимно аргументирует. И законы принимают.
Вы и об этом знаете? спросил я.
Конечно, знаю.
Принесли кофе. Всем. По старинке. Стройная секретарша действительно принесла.
К кофе прилагался круассан, которому я здорово обрадовался.
Надеюсь, без наркотика, сказал я, отпив глоток.
Обижаете, мсье Вальдо. Ну, зачем мне наркотик? Здесь биопрограммер за стенкой, вон за дверью.
В стене, на которую кивнул Дауров, действительно имелась вполне светская темного дерева дверь.
Наркотик! Боже упаси! продолжил он. Это же вредно. Только новейшие технологии. Так что пейте спокойно, мсье Вальдо. А я все-таки свет включу. У меня подсветка, так что вид за окном ничего не потеряет.
Зажегся свет, но и вид заката стал гораздо ярче, как картинка в Сети.
Спасибо! сказал я.
Пожалуйста, и давайте к делу. Что у вас случилось?
Сегодня утром ко мне приезжал эмиссар от РАТ, сказал я.
Угу, ну я ожидал чего-то подобного. Минуту.
И я понял, что он отдает распоряжения кому-то по кольцу.
У него капсула с ядом, сказал я. В случае угрозы задержания он примет яд.
Не факт, что примет, сказал Георгий Петрович. У вас у всех были такие капсулы, но не все приняли.
Да, я смалодушничал.
Я читал, что вам просто не дали это сделать, СБК оперативно сработала, вас накрыли импульсом от биопрограммера, и вы потеряли сознание раньше, чем успели это сделать. Неправда?
Неправда. Я все рассчитал, у меня были эти две секунды. Решимости не хватило.
У Анри Вальдо не хватило решимости?
Жить хотел, наверное. Если человек жестко на это настроен, он это сделает. Он сказал, что успеет. Думаю, у них есть методика. Он говорил, что у них свои психологи. Возможно, они готовят смертников.
Превентивная психокоррекция для террористов?
Да. Но он этого не говорил. Это только мое предположение.
У вас очень интересные предположения, мсье Вальдо, сказал он и отпил кофе.
Как-то он очень медленно и долго его отпивал. Думаю, одновременно говорил по кольцу.
Так это вы семь часов его спасали от самого себя, заключил Дауров.
Да.
Понятно. Теперь давайте по порядку и во всех подробностях.
Я пересказал наш с Филиппом разговор, опустив зачем-то его обещание обратной психокорркции и мое обещание спалить их сеть.
Ясно, сказал Дауров, похоже на первую разведку, прощупывание почвы. А об убийстве, что вы знаете?
Почти ничего. Я, конечно, подумал, что это Филипп, но ни одного доказательства у меня нет. Я потом нашел кострище, там в золе было испорченное кольцо, совершенно мертвое. Сначала я подумал, что это его кольцо, которое он уничтожил после того, как передал информацию своим.
Угу, минуту, сказал Дауров и, видимо, опять говорил с кем-то по кольцу.
Так что вы подумали потом? продолжил Георгий Петрович.
А потом я не увидел кольца на руке у Маши. И решил, что кольцо, видимо, ее.
Дауров кивнул и снова принялся за кофе.
Евгений Львович, на ваш адреналиновые пики его рассказ хорошо ложится? наконец, спросил он.
Идеально просто, сказал Ройтман.
Из чего я сделал вывод, что его адреналиновые пики далеко не идеальны.
Анри, жестко сказал Дауров, конечно лучше поздно, чем никогда. Но вы семь часов протянули! Семь! Я сейчас отдал распоряжения, сделают все возможное, чтобы найти вашего Филиппа, но это надо было делать семь часов назад. Вы семь часов назад могли все честно рассказать Евгению Львовичу. У него допуск, он бы связался со мной семь часов назад, и может быть ваша знакомая была бы жива.