Лобов. И все-таки. Можно сформулировать ваш замысел кратко, в двух словах?
Фон Могилевец. Это не трудно. Я очень хочу, чтобы люди, проживающие в нашей стране, были счастливы.
Лобов. Разве это возможно? Политические разногласия еще никто не отменял. То, что хорошо для одних, плохо для других.
Фон Могилевец. Верно. Политиказанятие низкое. Рано или поздно нам придется отказаться от нее. Политика, как вы правильно заметили, мешает обрести счастье.
Лобов. Как можно в нашем мире обойтись без политики? Другого способа поддерживать равновесие между разными слоями общества еще не придумали.
Фон Могилевец. Это не совсем верно. До поры до времени это действительно было так. Но мир меняется на наших глазах самым решительным образом. Голод, продолжение рода и жажда власти больше не являются важнейшими мотивациями человеческого поведения.
Лобов. Как это?
Фон Могилевец. Не забывайте о гарантированном доходе, который обеспечивает каждому гражданину приемлемый уровень жизни. Дешевые продукты питания, доступная энергия делают людей хозяевами судьбы. Отныне они вольны распоряжаться своей жизнью самостоятельно, без принуждения. Подчиняются чужой воле по собственному желанию, добровольно признав чье-то превосходство и трезво оценив выгоду, которую они от такого подчинения получат. Уверяю, что это и есть та долгожданная личная свобода, о которой столетиями мечтали мыслители и романтики.
Лобов. А как же быть с продолжением рода?
Фон Могилевец. Это больше не актуально. После того, как новые ученые обеспечили нашему виду практическое бессмертие, разговоры о продолжении рода интересны только на страницах художественной литературы.
Лобов. Вы считаете реформу науки успешной?
Фон Могилевец. Благодаря новым ученым мы получили дешевую пищу, доступную энергию, вечную молодость и практическое бессмертие. Вам мало?
Лобов. Успехи новых ученых действительно впечатляют. Но протесты не прекращаются, недовольных реформой не становится меньше. Более того, фанатики организовали боевые группы, подвергают неоправданной опасности жизни простых граждан. Возможны ли переговоры с ними? Удастся ли вам переубедить своих противников?
Фон Могилевец. Не буду скрывать, мне нравятся только люди, которые в своей деятельности придерживаются инструкций, разработанных нашими аналитиками. Право выбирать хозяина никто отбирать не собирается. А это и есть настоящая свобода. Если фанатикам я не нравлюсь, пусть не удивляются, если вдруг окажется, что они не понравятся мне. Я тоже свободный человек и имею право на свое мнение.
Лобов. Но если все мы станем бессмертными, молодыми и здоровыми, как прикажите жить нам, лояльным людям?
Фон Могилевец. Счастливо. Это моя детская мечта. Рано или поздно она исполнится.
Лобов. А если кто-то не захочет быть счастливым?
Фон Могилевец. Научим или заставим. Иногда нужно быть жестоким.
Лобов. Но все люди разные. Есть, например, бедные. Как им стать счастливыми?
Фон Могилевец. Пусть копят деньги. За пятьсот лет можно легко собрать достаточную для счастья сумму. Тем более, что сейчас такая возможность появилась.
Лобов. Интересная цель жизни. Думал, что вы скажите: «Не в деньгах счастье».
Фон Могилевец. Кстати, а ведь это очень верно! Глубокая мысль! Надо будет рассказать об этом народу во время следующего обращения.
Лобов. Не всем это понравится.
Фон Могилевец. Недовольным придется смириться. Они будут счастливы независимо от того, хотят этого или нет!»
Пришлось Зимину сделать копию записи. Он потом ее часто пересматривал, стараясь обнаружить тонкие, но важные детали, о которых следует помнить, начиная писать новый текст. Тема интервью оказалась настолько грандиозной, что необходимо было какое-то время, чтобы разобраться в новых требованиях даже не к писателям, а к гражданам города вообще, независимо от образа жизни, который они выбрали. Мир стал другим. Очевидно, что жить по-старому больше не удастся и надо привыкать к новым правилам поведения. Только после этого можно будет попытаться придумать способ, как обойти систему. Если в этом появится потребность.
Конец спокойной жизни
Нельзя сказать, что Зимин загрустил, прослушав интервью фон Могилевца, но и особой радости не испытал. Ему было прекрасно известно, что любая попытка построения утопии начинается с усилий по установлению контроля над информацией. А то, что речь идет именно о построении утопии, не вызывало никаких сомнений. Как еще можно было расценить попытку осчастливить всех граждан одновременно? О беспечной и сытой жизни, когда Зимину платили деньги за его бесконтрольные фантазии, можно было забыть навсегда. Поскольку он не сумеет правильно воспевать зарождение новой эпохи поголовно счастливых людей, то ему, конечно, укажут на дверь. Придется искать новую работу. Неприятно, но не смертельно.
Повезло нам с вами, Зимин. Не каждому выпадает простое человеческое счастье жить в судьбоносную и, следовательно, прекрасную эпоху,торжественно заявил Ручин. Он был абсолютно искренен, чего Зимин от него не ожидал.
Я одного не понял, они все время твердят про практическое бессмертие. Разве его уже объявили?
На прошлой неделе.
Что-то я пропустил. Пьян был или работал.
Ничего страшного. Не волнуйтесь, без вас не начнут. Таблетки молодости начнут выдавать только в январе.
Теперь у Зимина появилась потребность размышлять не о фантастических сюжетах, не о придуманных героях, а о более приземленных вещах: где найти новую работу и как держаться подальше от парней из Коллегии. Он был почему-то уверен, что это будет не трудно.
Внезапно в кабинете раздался резкий гудок пожарной сигнализации.
О, у нас опять пожар,сказал Ручин грустно.За последний месяц я научился отличать реальную опасность от проверки бдительности. Приказываю срочно покинуть помещение.
Возгорание в здании Управления информацией?удивился Зимин.
Третий раз за месяц.
Удивительно, но в коридоре было пусто, сотрудники не спешили эвакуироваться. Не исключено, что покидать рабочее место было запрещено служебной инструкцией. Сначала подумай о сохранности секретных материалов, а потом о личной безопасности. Зимин плохо представлял, о каких документах может идти речь, потом вспомнил, что его собственные тексты скрыты от читателей, так что могут считаться секретными или, по крайней мере, для служебного пользования. Стыдно признаться, но ему было приятно, что серьезные люди рискуют жизнью из-за его сочинений.
Из какого-то кабинета в конце коридора выскользнула женщина и, неуверенно перебирая ногами, как в полусне, двинулась навстречу. Она шла зигзагом, последовательно отражаясь от стенок в соответствии с законами механики. Зимин попытался приблизительно рассчитать траекторию ее передвижения, но они все равно столкнулись.
Вы надышались угарным газом?поинтересовался Зимин вежливо.Не беспокойтесь. Все будет хорошо, я провожу вас на свежий воздух. Идите за мной.
Спасибо,сказала женщина.Я не могу покинуть Управление, не выполнив распоряжение начальника. Мне поручили взять интервью у настоящего писателя. И я это сделаю. Не хочу потерять работу.
Настоящий писательэто я. Вам повезло. Давайте поговорим в другом месте. Следуйте за мной.
Назовите фамилию. Хотелось бы проверить по базе данных. Знаю я вашего братачиновника. Обманете, а потом будете говорить, что спасали мою жизнь.
Зимин.
Тот самый?
Не исключено.
Давно хотела с вами познакомиться.
А что случилось?
Мне сейчас трудно говорить.
Нужно было действовать. Зимин подхватил женщину под руку и повел к лестнице. Она улыбалась. Бледность ее лица можно было принять за признак интеллигентности, но, скорее всего, виноват был угарный газ. Себя Зимин чувствовал сносно. Как известно, женский организм легче поддается ядам. У выхода на лестницу их остановили два охранника. Зимин предъявил документы, не забывая при этом поддерживать женщину.
Протяните руки вперед,сказал охранник и достал из кобуры пистолет.Ладонями вверх.
Зимин повиновался. Второй охранник стал обнюхивать его ладони. Это выглядело забавно, но Зимин догадался, что у поджигателя руки должны были пахнуть бензином. Хорошо придумали. Это должно было сработать.
Чисто,сказал нюхач, закончив процедуру с явным облегчением. Встречаться лицом к лицу с поджигателем никто не хотел.
Теперь вы, мадам.
Я с ним, он писатель, вы должны нас пропустить,визгливо выкрикнула женщина, плотно прижавшись к Зимину.
Ее ярость была так внезапна и так естественна, что охранник поддался на ее уловку.
Ладно, проходите,сказал он.
* * *
Выбрались из здания без приключений. Охранники ими больше не интересовались. Людей, выполняющих приказ покинуть горящее здание, становилось все больше. И вот они уже растворились в толпе сосредоточенных и молчаливых людей. Зимина это вполне устраивало, он не знал о чем говорить с вцепившейся в его руку женщиной. Очевидно, что при первой возможности она заговорит сама.
Свежий воздух явно пошел женщине на пользу, ее лицо стало терять неприятный зеленый оттенок, порозовело. Это было хорошо. Значит, он поступил правильно.
Вам лучше?спросил Зимин.Отпустите меня, пожалуйста.
У меня кружится голова.
Послушайте, кстати, не знаю, как к вам обращаться? Кто вы? И что делали в Управлении?
Слишком много вопросов. Я должна сначала выпить чашечку кофе.
Как вас зовут?
Тамара.
Странно,сказал Зимин. Он вспомнил, что именно так звали девушку в недавно привидевшемся ему эпизоде про Ника Пратова, его друга, хорошего ученого, а теперь террориста. Получается, что придуманная им встреча все-таки состоялась. Все произошло так быстро и неожиданно, что он растерялся.
За столиком в небольшом ресторанчике, куда Тамара привела Зимина, он сумел ее рассмотреть: молодая, лет двадцати пяти, красивая, умная. Она говорила о пустяках: последних премьерах кинобоевиков, кретинизме модных блогеров, о том, как трудно найти сейчас хорошую новую интересную книгу. Зимин догадался, что это была тонкая лестьвроде бы, его, Зимина, выводили за рамки плохих писателей. И обязательно прочитали бы его сочинения, если бы смогли раздобыть. Однако все оказалось сложнее. Он понял, что его хвалить не будут.
Мне все чаще не нравятся ваши тексты,ни с того ни с сего заявила Тамара.Вы потеряли ориентиры, это опасно.
Вот как?удивился Зимин.Неужели вы читаете мои книги?
Постоянно.
Это же здорово!
Меня заставляет работодатель.
Кто же этот замечательный человек?
Сомневаюсь, что вам нужно это знать. Но я говорю не про само чтение, а про то, что вы пишите. Это ужасно, страшно думать, что ваши книги читает кто-то еще. Ячеловек подневольный, но кое-что в жизни понимаю. Но как отразятся ваши туманные измышления на сознании неподготовленного человека?
Не понимаю. О чем вы?
Вы слишком легко согласились с Запретом науки. Словно бы подталкиваете и других смириться.
Я? С чего вы взяли?
Ваши героислабаки!
После таких обидных и несправедливых слов поверишь в самые невероятные совпадения. Эта Тамара, кажется
Покажите мне свои руки.
Зачем?
Покажите.
Тамара нахмурилась, недовольно заворчала, но руки все-таки протянула. Зимин понюхал и уловил явный запах керосина.
Это вы подожгли Управление?
Нет. Но даже если бы и я? Подумаешь. Что такого? Неужели вы против?
Хороших террористов не бывает.
Я запачкала руки краской, отмывала бензином.
Это неважно. Мне пора, не буду вас задерживать. Прощайте. Передавайте привет Нику Пратову.
Как вы догадались, что он мой работодатель?
Это неважно.
Что делать? О чем писать?
В одном Тамара была права, хочешь завоевать сердца читателей, пиши правду. Зимин всегда стремился быть честным, и не его вина, что могло создаться впечатление, что он боится быть точным в описании каких-то важных событий, имеющих общественное значение. Дело было не в трусости. Просто сейчас он предпочитал писать о мелких частных вопросах, которые занимают исключительно его, а не общество. Да, Зимин знал о том, что по-настоящему волнует людей. Запрет, например. Но он не был уверен, что его мнение кому-то интересно. Не исключено, что читатели даже не поймут, что он в своем тексте говорит именно о Запрете. Зимину было важно другое, чтобы он сам понимал, о чем пишет и для чего. Честно, но глуподаже простое предположение, что о его текстах могут так говорить, приводило Зимина в бешенство. Этот кошмар заставлял его переписывать готовые тексты десятки раз. До полного измождения.
Легко Тамаре говорить о Запрете, а вот Зимин не знал, как правильно писать о нем, потому что так и не сумел до конца сформулировать свое мнение. Он не мог понять смысла Запрета, следовательно, не мог принять его или, наоборот, отвергнуть, признав величайшим злом. Зимин не любил судить о том, чего не знает или не понимает. Однако смысл обязательно должен был быть. Только как его обнаружить?
Слова разгадки были сегодня произнесены, он в этом не сомневался. Пока они ускользали от него, но это не страшно, у него есть три месяца, чтобы разобраться во всем. Зимин заставил себя еще раз прослушать интервью фон Могилевца. Но это не помогло. Он стал вспоминать разговор с Ручиным. Важно было восстановить детали, интонации, намеки. Ручин выглядел странно и говорил загадочные фразы. Не помогло, тяжело анализировать разговор, который для тебя ничего не значил. Особенно, если ты старался пропускать реплики собеседника мимо ушей.
Ну, про бессмертиеэто понятно. Наступает новая эра. Люди избавляются от самого гнусного ограничителя их поступательного продвижения к совершенствуожидания смерти. Счастье всем, почти даром. Ожидается, что это приведет А вот, кстати, к чему это приведет? Так сразу и не скажешь. Очередная загадка.
Зимин отметил, что удачно подобрал слово, потому что, при любых раскладах, загадки предпочтительнее проблем. Люди предпочитают играть, а не переживать и волноваться. Нет, неприятности никому не нужны. Только вот куда от них денешься?
Люди так устроены, что без труда находят проблемы на свою голову. Механизм этой необъяснимой напасти как-то связан с психологией, но как, до конца не ясно. Зимин понимал, что об этом стоит написать книгу, но желания заниматься этим не испытывал. Ему было скучно. Значит, его задели другие слова.
Как там фон Могилевец сказал: «За пятьсот лет можно легко собрать достаточную для счастья сумму». Вот с этим следовало разбираться. Зимин представил себе несчастного человека, обреченного на пятьсот лет рабства. Провести в нищете семь жизней, рассчитывая, что ему потом разрешат вздохнуть свободно, страшное наказание. Вспомнит ли кто-нибудь через пятьсот лет про обещанное горемыке счастье? Да и удастся ли ему скопить состояние? Кризисы и денежные реформы еще никто не отменял. Кстати, это отличный механизм для того, чтобы отсеивать особенно настойчивых собирателей денег. К тому же можно было не сомневаться, что богатые за пятьсот лет сумеют собрать гораздо больше добра, чем бедняки. Так что разница в благосостоянии между ними не только не сократится, но и стократно увеличится.
Но и это было не то главное, о чем ему нужно было обязательно вспомнить. Да, пятисотлетнее рабство вполне сюжетообразующий факт, но было произнесено что-то еще, не связанное с теорией. Конкретное упоминание о чем-то на первый взгляд и не очень существенном, но сверхважном для понимания происходящего вокруг.