Впрочем, особого желания встречаться с ним Лагров не испытывал. Если бы не внезапная причуда Ларисы, можно было спокойно пропустить еще пару лет. И вот он стоял на пороге отцовского дома и смотрел на грустного пожилого мужчину, которого должен был считать своим самым близким человеком. Это было очень странно. Отец, вроде бы, опять постарел. Как будто попытался наиглупейшим способом опровергнуть достижения новой науки в победе над старением. Наверное, Лагрову это только показалось, потому что он плохо помнил, как выглядел отец во время их последней встречи. Все-таки прошло больше года.
Привет, сын, рад тебя видеть.
Как ты?спросил Лагров.
Твоими молитвами,ответил отец.
Спасибо.
Ты по делу или просто мимо проходил?
Разве это что-нибудь меняет?
Нет, конечно, но я все равно рад тебя видеть.
Ты уже это говорил.
Разве? Может быть. Но мне показалось, что ты забыл ответить. У тебя все в порядке?
Все хорошо. Все идет по плану.
Отец нахмурился. Трудно было понять, что его могло расстроить в этих обычных, ничего не значащих словах. Кто сейчас обращает внимание на обязательные и пустые приветствия? Встретились, обменялись положенными по правилам приличия устойчивыми словосочетаниями и перешли к насущным делам. Отец так и не сумел понять тонкостей современной этики. Лагрова это задело.
Что-то не так? Тебе не понравился мой ответ?
Прости. Я задумался, не обращай внимания.
Отвечай, что тебе не понравилось на этот раз?разозлился Лагров.
Иногда меня озадачивают слова, значения которых не понимаю. Например, ты сказал: «Хорошо»! И я бы с удовольствием обрадовался за тебя, но я не знаю, что вы, ребята, связанные с новой наукой, считаете хорошим? Как это соотносится с реальностью?
Не начинай, отец.
Они замолчали. Взаимное недопонимание мешало им разговаривать по-человечески. Отец не догадывался, что в его поведении вызвало у сына неудовольствие, а Лагров был по-настоящему разъярен. Он не сомневался, что отец опять начнет плести свои поднадоевшие бредни про настоящую науку. Сколько можно!
Инстинкт подсказал, что нужно попытаться посидеть молча, как можно дольше. Только так удастся сгладить все неприятные последствия от встречи. Если это получится, то потом будет легче. Прошло десять минут.
Ты уже привык к своей новой работе?спросил Лагров.Пригасил естественное раздражение?
Работаэто работа. К ней не нужно привыкать, ее нужно делать.
Значит, тебя еще не выгнали?
Я на хорошем счету. На прошлой неделе я шесть раз обнаруживал скрытую рекламу науки в лентах новостей. Кто со мной может сравниться? Эти дурачки в таких делах не разбираются. Я им нужен.
Лагров растерялся. Иногда понимаешь тайный смысл собственных поступков только после того, как встретишь серьезное противодействие. Только что отец, не стесняясь в выражениях, назвал дурачками своих руководителей. Но речь шла о людях широко известных в новой науке, давно заслуживших признание, считающихся блестящими учеными и мыслителями. Как к этому отнестись? Лагров вдруг сообразил, что, определив отца на работу в отдел быстрой пропаганды, он рассчитывал унизить его, хотел заставить отказаться от системы взглядов, характерной для старых ученых. Было важно сломать отца, дождаться сокровенного момента, когда тот не только признает свое поражение, но и подтвердит крах всей старой науки. Но ничего не вышло.
Надо было что-то ответить.
Не спорю. Это высокий показатель,сказал Лагров, стараясь скрыть приступ естественного возмущения.Однако люди из цензурного комитета указали, что твои претензии были очень странными. Ты обрушиваешь гнев только на сообщения, которые уязвимы с точки зрения старой науки.
Это как?отец с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но попытался изобразить недоумение.Ничего не понимаю.
Ты указываешь на информацию, которая была бы признана ошибочной с точки зрения старой науки.
Ну и? Ты утверждаешь, что я проверял запрещенную пропаганду науки на истинность? Но это другая работа. Вы ждете от меня слишком многого. К тому же такие оценки официально запрещены. Говорят, подсудное дело.
Прекрасно, что ты это сознаешь!сказал Лагров.Установление истины и в самом деле не твоя работа! Согласись, что нарушать закон, когда это не приносит выгоды, довольно странно. Но в Коллегии поговаривают, что именно этим ты и занимаешься.
Чем?
Проверяешь научные сообщения на истинность.
Надо же такое придумать. Явный навет.
Утверждают, что всякий раз, когда ты высмеиваешь очередную опубликованную белиберду, то обязательно добавляешь слова: «Они бы еще написали, что». После чего подробно расписываешь, как следует объяснять факты с точки зрения старой науки. Неужели ты думаешь, что твои работодатели настолько глупы, что не заметят этого?
Не так. Я высмеиваю оба подхода: и правильный, и неправильный. Несуразно делить науку на смешную и серьезную. Неудачи в науке часто бывают важнее побед. Мне казалось, что об этом все знают.
Это провокация.
«Не то открыли»,это же классика науки. А еще мне нравится, когда «закрывают» какое-нибудь «великое» открытие. Это вообще праздник.
Я бы предположил, что ты уже давно окончательно запутался в своей диалектике и ничего не понимаешь ни в старой науке, ни в новой. Просто любишь безответственно трепаться. Тебе кажется, что это весело.
Мне еще никто не говорил такого.
Люди не хотят с тобой связываться.
Я такой страшный?
Нет, просто трепача трудно переспорить.
Разговор получился какой-то удивительно странный, лишенный внутренней логики. Будто дело происходило в театре комедии на самом первом чтении пьесы, а актеры перепутали выданные листки с текстами. Все встало бы на свои места, если бы собеседники поменялись репликами. Это отец имел основание упрекать сына в недопонимании элементарных вещей и обзывать его трепачом. А Лагрову пришлось бы оправдываться.
Чего я не понимаю?спросил отец.Что такого «неправильного» я говорю?
Ты не знаешь, что такое новая наука.
Я?! Никакой новой науки не существует. Есть просто наука, рано или поздно вы это поймете. Поверь мне, я уже тридцать пять лет ученый. Меня не проведешь.
Можно заниматься чем-то и сто лет, и при этом не разбираться в предмете.
Сто лет нельзя.
Сейчас уже можно. Новая наука позволяет увеличить продолжительность жизни во много раз. Собственно об этом я и говорю, ты затвердил общие фразы из лексикона прежних деятелей и используешь их по любому случаю. Иногда это получается забавно. Вот и все твои достижения. От тебя давно не требуют и не ждут ничего умного.
И все-таки, почему ты решил, что я не разбираюсь в науке? Я перестал ею заниматься, поскольку не в моих правилах нарушать действующие законы. Однако
Ты постоянно используешь в своих статьях давно опровергнутые понятия: причинно-следственные связи, законы сохранения, логика, диалектика, энергия (в его самом глупом понимании, как способность некоего тела совершать работу), энтропия и прочие тому подобные. Ты говоришь, что наука может что-то доказать. Но это даже звучит смешно.
И что в этом плохого? Люди читают и смеются, это же хорошо!
Это все, чем ты можешь гордиться?сказал Лагров, довольно потирая руки.На старости лет ты стал шутом. Неужели для этого ты в молодости связался со старой наукой? Ты и сейчас будешь утверждать, что сумел разумно распорядиться своей жизнью?
Зачем ты мне это говоришь?
Ятвой сын. Докажи, что прожил свою жизнь не напрасно. Мне хотелось бы убедиться, что ты не стал пошлым неудачником.
Ерунда какая-то, случилось что-то плохое? Могу ли я тебе помочь?
Как я могу просить помощь у пошлого неудачника? Подумай об этом.
* * *
Лагров ушел довольным. Все получилось даже лучше, чем он ожидал. Отец будет вынужден оправдываться, это обязательно сделает его податливее. Но уверенности в том, что отец сдастся, не было. Он мог выкрутиться. За ним числилось такое умение. Лагров не хотел зависеть от его решения. Отец давно превратился в главного врага своего сына. Они не бегали с ножами друг за другом и не стреляли из автоматов, но сути дела это не меняло.
Приобретенный опыт сделал Лагрова практичным и даже циничным человеком. Он прекрасно понимал, что в таком деле нельзя идти ва-банк. Неудача с отцом ставила его существование под удар. Да, он мог потерять жизнь. Не переставая обрабатывать отца,это полезно при любом раскладе,следовало попробовать уговорить Ларису отказаться от ее глупой прихоти. Если получится, и она выбросит из головы свою дурацкую затею, это обезопасит его существование на долгие годы. Лагров неожиданно открыл скрытый смысл непонятной фразы, которую произносит в одном популярном фильме один второстепенный герой: «Я люблю своих внуков, они обязательно отомстят за меня моим детям». Зрители на эту шутку отреагировали правильно: в Интернете тут же появился новый мэм: «Трепещи, я твой сын». Однако прошло совсем немного времени и оказалось, что ничего смешного в этой фразе нет. Наоборот, появился повод для вселенской грусти. Не трудно сообразить, что если отец враг и соперник своему сыну, а тотвраг своему отцу, то и ребенку уготовано стать врагом и отцу, и деду. Можно ли заводить сына, не обращая внимания на очевидную несуразность подобного решения?
Лагров в очередной раз удивился, с каким трудом люди воспринимают самые очевидные истины, если они не касаются их напрямую. Да. Умственная лень или леность умавеликая вещь! Кстати, понимает ли Лариса, чего лишится, если заведет ребенка? Ларисаизвестная театралка. Вот и надо ей объяснить, что после рождения ребенка, она не сможет какое-то время посещать театр. Наверняка, она не подумала об этом.
И решил Лагров достать билеты на самое модное представление сезона. Это потребовало значительных усилий, кучи денег и обещаний, которые он бы никогда не дал при других обстоятельствах. Ему пришлось общаться с темными людьми, перекупщиками. Но затея того стоила.
Сам Лагров не любил современный театр, потому что актеры там постоянно истошно кричат нечеловеческими голосами. Лагров не переносил неуравновешенных людей. Тем более, когда за сомнительную «радость» наблюдать за ними приходится платить большие деньги. Но чего не сделаешь ради собственной выгоды. Он вручил Ларисе билеты, она была потрясена.
Неужели ты пойдешь со мной в театр?
Само собой. Видишь, билета два.
Это же «Погружение во тьму самообмана»! Не знала, что ты можешь доставать билеты на модные спектакли. Полезный навык. Почему скрывал так долго?
Я и сам не знал, что у меня получится. Но подумал, что неплохо было бы нам с тобой погрузиться куда-нибудь вместе. Давненько я не бывал в театре.
Сам виноват!
Наверное. Но там так орут!
На «Погружении» орать не будут.
Неужели?
Сейчас в театре вообще не кричат.
Не верю,улыбнулся Лагров.
Изменилась концепция,заверила его Лариса.Наступила пора психологических представлений.
Это что еще за зверь?
Пришли молодые режиссеры, которые утверждают, что все мылюди. А потому внутри у нас обязательно есть некая психологическая начинка, которую в прежние времена называли душой. По их мнению, именно душа ответственна за то, что люди еще способны чувствовать и сострадать. Доброта, милосердие, любовь или, напротив, склонность к подлости, коварство и жестокостьвсе это лишь порождения нашей души.
Твои режиссерырелигиозные фанатики?
Вовсе нет. Они полагают, что в будущем человечество столкнется с жестокими и мучительными испытаниями, вызванными спонтанными душевными переживаниями, которые наш мозг не сумеет контролировать в должной степени. Это неминуемо приведет к взаимной ненависти и катастрофическим проблемам в общении. Люди станут врагами не потому, что для этого обнаружатся серьезные причины, а потому, что они не сумеют дать отпор своей взбесившейся душе, требующей слишком многого. И вот режиссеры предложили свою помощь.
Как это?
Нужно готовиться к будущим битвам, тренировать свою способность отключать чувства при необходимости. Молодые режиссеры считают, что наступают времена беды и бесконечного кошмара, избежать которых никому не дано. Вот они и придумали своеобразные спектакли-уроки, на которых зрители должны научиться жить в состоянии постоянного стресса.
И назвали это «Погружением».
Я рада, что ты понял.
Лагрову осталось лишь кротко улыбнуться. Вступать в спор с Ларисой по поводу душевных переживаний ему не хотелось. Он не верил во все эти тонкие штуки. Режиссеры, а вот в их существование Лагров верил, наверняка хотели расширить круг своих фанатов за счет любителей хлестких фраз. Давно известно, чем бессмысленнее и непонятнее звучит утверждение, тем больше сторонников оно находит. Люди умеют придумывать собственные объяснения любым словам, какими бы безумными они не казались. Для этого природе и понадобился человеческий интеллект.
Сам Лагров давно уже научился контролировать свое сознание. Отвлеченные рассуждения его не интересовали, он привык концентрироваться на конкретных проблемах. Сейчас его задачей было принудить Ларису отказаться от решения завести ребенка. Вполне вероятно, что для этого будет достаточно один раз посетить театр и посмотреть вместе с нею модное представление.
* * *
Неожиданные впечатления обрушились на Лагрова задолго до начала спектакля. Еще только подходя к зданию театра, он почувствовал необъяснимое волнение, тревогу за сохранность своей способности здраво мыслить. Ранее ему неоднократно приходилось слышать странную фразу: «После посещения театра он стал другим человеком». Так вот, становиться «другим» в его намерения не входило. Он не верил, что кто-то сможет изменить его представления. С циничными и самоуверенными людьми, каким считал себя Лагров, такие фокусы не проходят.
Но неприятное волнение только усиливалось. Лагров дал себе команду успокоиться, и это удалось, но на очень короткое время. До проверки билетов.
Сама по себе ситуация, когда в помещение разрешали пройти только по специальному разрешению, была для него необычной. Лагров прекрасно понимал, что это всего лишь испытанный веками способ сбора с клиентов денег, но ощущение, что он стал одним из немногих избранных, не исчезало.
«Что с нами собираются делать проклятые режиссеры? Зачем мы им понадобились?»против воли задавался он вопросами, ответы на которые можно было получить только за закрытыми дверьми, в зале, куда, как он знал, пропускают лишь в заранее назначенное время, оповещая зрителей о его наступлении специальным звуковым сигналом. После этого можно будет занять оплаченное место.
Это было неожиданное и завораживающее зрелище: скопище людей, в неестественной тишине медленно прогуливающихся по фойе и напряженно ожидающих сигнала. И то, что Лагров оказался одним из них, только добавляло волнения.
Что-то мне не по себе,признался он Ларисе.
Появились предчувствия?спросила она.
Нет. Я бы сказал, что на меня накатило ожидание чего-то непривычного, неприятного.