Рамон сглотнул до боли в горле и сел на корточки, прижимаясь спиной к прутьям клетки с противоположной стороны и не сводя с воды глаз. Кот усмехнулся, неуловимо, еле заметно, как всегда усмехаются кошки, и, развалившись по полу животом, подтолкнул миску к решетке с Рамоновой стороны.
Рамон дернулся к воде едва ли не быстрее, чем кот успел убраться подальше. Потащил было миску к себено она не проходила между прутьями. Пришлось черпать воду горстями и хлебать из пригоршни. Кот, поджавшись в комок, обнимая колени, следил за каждым движением Рамона.
Как это прекрасновода! Как мы это не ценим, когда кругом полно воды! Когда можно съесть миску овсянки с мясом, напиться вволю и валяться на пузе, играть костью, отщипывать самые вкусные кусочки присохшего мяса и хряща, ни о чем не думая! И как худо, когда собственный язык превращается в наждак, а все внутри огнем горит
Рамон с наслаждением облизал мокрую ладонь и посмотрел на кота нежно.
Тыславный зверь, сказал прочувствованно. От тебя хорошо пахнет, я уже привык.
Глаза кота сузились в щелочки.
Забавный бобик, пробормотал он. Ну, пахнет от тебя тоже, положим, неплохо. Но это не помешает мне тебя убить, если что. Имей в виду.
Рамон не столько оскорбился, сколько удивился.
Не знаю, убьешь или нет, сказал он дружелюбно, не в силах отвлечься от вкуса воды, припахивающей котом, долго стоявшей в алюминиевой миске, тепловатой, но прекрасной, только не понимаюзачем тебе пытаться?
Кот задумчиво рассматривал собственную рукудлинный свежий шрам с тыльной стороны. Потом проговорил не спеша:
Да ты что, еще не понял, где находишься, бобик?
Рамон снова принюхался. Теперь, когда жажда ушла, голова прояснилась, кроме запахов пришли звукитакие же скверные, как и запахи. Вдалеке, будто за стеной, кто-то скулил, как больной щенокскулеж моментами переходил в подвывание, а потом снова в скулеж. С другой стороны лаяли, вернее, взлаивали истерическим фальцетом, а потом кто-то расхохотался пронзительно и безумно, и смех оборвался визгом.
Сумасшедший дом какой-то, подумал Рамон, а вслух сказал:
Приют для бродяг? Да?
Кот искоса взглянул на него. В громадных раскосых глазах впервые мелькнула капелька тепла.
Бедный бобик, протянул он с каким-то даже сожалением. Ты домашний, да?
Я служебный, сказал Рамон. Я из Службы Безопасности.
Кот вздохнул.
Хоть об этом-то молчи, дурачок, сказал он совсем тихо.
Его тон не особенно Рамону нравился. Не представлялось возможным хорошенько понюхать кота, а надо бы как следует нос ему обнюхать, виски, руки на сгибах локтейа еще дельно бы весь низ нормально обнюхать. Из-за недостатка обонятельных данных Рамон чувствовал себя несколько скованно в суждениях. Кошачий запах, пропитывающий клетку, казался слишком абстрактным, в нем было слишком много усталости, злости и застарелой болиа важные подробности как-то сгладились, нивелировались. Но если судить по этому общему запаху, кот родился не раньше Рамона. А может, и позже. А младший не должен так
Распоряжаться? Командовать? А если он пытается предупредить? Откуда коту знать Кодекс Стаи? Они же анархисты, коты. И эгоисты. И нет у них ни совести, ни моральных устоев.
Рамон снова вспомнил, что собирался быть корректным. Хотел спросить, что кот имеет в видуно тут где-то далеко хлопнула тяжелая дверь. Те, сумасшедшие, подняли такой гам, что в общем лае, вое и стонах Рамон не мог ничего разобрать.
Кот на миг насторожился, сжав кисти рук между коленямино тут же развалился на своем войлоке в истомной расслабленной позе. Рамон не понял, что это значит: то ли ложная тревога, то ли не тревога для кота, то ли он демонстрирует нечто, непонятное для Рамона, не мыслящего жизни без Кодекса Стайной Чести, но очевидное для другихво всяком случае, поведение кота заставило сосредоточиться и напрячься.
Что это? спросил Рамон вполголоса.
Ничего у них не бери, ничего не ешь, ничего не пей, еле слышно шепнул кот, щурясь. Молчи, молчи, молчи.
Рамон замолчал и сел в угол, окруженный глухими стенами. Он слышал голоса своих сородичей, но уж не голоса чужой Стаив них не было никакой общности, это само в уши лезло. Он никак не мог уловить смыслатолько в одном из голосов слышалась такая безнадежная тоскливая боль, что у Рамона сердце заныло.
Что же с бедолагой делают, подумал Рамон, и мышцы на хребте напряглись, будто поднимали шерсть. И кто эти «они»? Неужели же
В ноздри хлынул запах человека.
Этого Рамону особенно обнюхивать было ни к чему. Немолод, нечист, полупьяни спиртное пьет так часто, что весь пропитался дрянными запахами перегара и разваливающегося тела. В несвежей одежде, от которой стиральным порошком не пахнет почти совсем, а дезодорантом абсолютно не пахнет. Для человека это нехорошо. С душой тоже нехорошогниет душа в грязи. Шаги сопровождает металлический лязгтележка? Рамон все это тщательно изучил раньше, чем человек ввалился в видимый отрезок коридора, таща свою тележку за собой.
Рассматривать уже не хотелось. Все ясно.
Между тем человек подкатил тележку, на которой обнаружились бачки, пахнущие вроде бы дешевыми собачьими консервами, к клетке кота. Кот лежал вверх спиной, поджав ноги и руки под живот, не сменив Ипостась, не шевелясь, даже, кажется, не дышасовсем на человека не реагируя.
Человек пнул решетку котовой клетки сапогом. Кот по-прежнему не шелохнулся.
Ты! гаркнул человек и снова пнул. Ты, нечистая сила! Оборотень, мать твою кысь-кысь! Подох, что ли
Рамон нервно зевнул и случайно щелкнул зубами. Человек повернулся к нему:
Что, тварь, ищейка, твою мать? Не сладко?
Глумливый тон оскорбил Рамона до глубины души. Пёс зарычал сквозь зубыи человек дребезжаще захихикал:
Что, бесово отродье, не любишь? Вот, этот-то сдохи ты сдохнешь, если еще пасть разевать будешь на хозяев
У Рамона от ярости скулы свело. Кто тут Хозяин?! Вот этот, что ли?! Младшая Ипостась в глубине души кинулась на решетку, захлебываясь лаем и злобойно Старшая, управляющая сейчас плотским естеством Рамона, осталась сидеть на месте, вздрагивая верхней губой, сжимая кулаки и молча.
Человек между тем откатил в сторону тележку, вытащил палку, лежавшую между бачками, нагнулся и ткнул кота.
Рамон и помыслить не мог, что чья-то Старшая Ипостась способна на такую чудовищную скорость реакции. Он почти не уследил, как тело кота развернулось стремительной пружиной, взлетело в воздухи человек заорал, а невидимые псы завыли и залаяли пуще прежнего.
Рамон оторопел. Он только смотрел, как человек, подвывая и вопя, зажимает щеку и шею, бросив палку и забыв про все на свете, а кот удобно устроился на войлоке и не спеша вылизывает куски рваной кровавой плоти из-под ухоженных длинных когтей, почти не измененных трансформацией.
Шок. Просто шок.
Человек скверно ругался и плакал, а струйки крови текли между грязных узловатых пальцев.
Гадина! вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. Оборотень поганый! Я ж тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать
А я, безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего Рамона, я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу. Всех.
Ну, погоди, скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь, и пальцы слиплись от крови. Я тебе еще припомню, тварь.
И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто взбесились, учуяв кровьот их безумного концерта Рамона замутило. Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой безмятежности и спросил сипло:
Ты что, просто так его подрал?
Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал, кратко, негромко и совершенно убийственно:
Людиотрава.
Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном, по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать, говорил: «Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!» Или капитан Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же хозяин, говорил, бывало: «А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица? Хочешь, знаю»на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и печально: «Для чутья вредно», но печенье брал. Тео приносил бисквитное с сахарным песком, самое любимое, не что-нибудь Люди из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь а тут«отрава»
И ведь он сказал именно «люди», а не «мертвяки».
«Отрава». Тут уж не важно, кто сказал: кот, пес хоть козел. Самое сильное словцо для всех двоесущных. Не как у людей «дерьмо», к примеру, потому что дерьмопредмет простой, безопасный и подчас необходимый. Запах отбить, к примеру. И прекрасный носитель обонятельной информации, к тому же достоверный и подробный. А отраваэто изощренная подлость, это ложь, предательство, бессовестность вместе. Это ведь значитты доверяешь еде, а она тебя убивает.
Таким словом всуе не бросаются.
Почему«отрава»? спросил Рамон.
Кот помолчал, думая о чем-то, очевидно, тоскливом и неприятном. Потом медленно проговорил:
С крысой можно играть, да? Перед тем, как задушишь?
Вопрос слегка сбил Рамона с толку:
Зачем? Хочешь съестьзадушил и ешь.
А не с крысой? кот его будто не слышал. Со мной можно играть, перед тем, как убить? С тобой?
Нас будут убивать? тихо спросил Рамон. Люди же собак и кошек не едят
Не едят, Рамону опять померещилась неуловимая кошачья усмешка. Поиграют, убьют и бросят. Люди, бобикотрава, а ты жизни не знаешь.
Меня коллеги будут искать, сказал Рамон не столько коту, сколько самому себе. И Хозяин. А когда найдети тебя выпустит отсюда. Мой Хозяин кошек тоже любит. У нас в доме живет одна кошка
Кот разлегся на грязной подстилке, как на шикарном ковре, оперся подбородком на скрещенные руки. Его усмешка стала чуть заметнееи много саркастичнее.
Никакой Хозяин тут не найдет, сказал он. Ты не знаешь, а я знаю. Я знаю, чье это место. Любое настоящее живое существо даже близко подойти по доброй воле побрезгует. Я видел, что тут такое. Чуешь мертвечинку, а, бобик? И вообще только собака будет так верить в сказки о Хозяевах, которые все могут и всегда помогают. Смешно.
Жестоко сказал. Тяжелая тоска будто только и ждала момента навалиться на Рамона всей своей душной тушей. У него даже горло дернулосьах, как поодаль скулил какой-то замученный пес! И Рамон бы стал. Скулить, подвывать, оплакивать этот кошмар несвободы и жестокости. Очень хотелось.
Только передумалвовремя вспомнилась важная и хорошая вещь.
Рамон уже хотел сказать коту, даже ухмыльнулся и открыл рот, но дверь стукнула снова, и запах, самый отвратительный из всего, что Рамону доводилось обонять, самый знакомый из угрожающих запахов, вполз в ноздри, вызвав мгновенный спазм гортани.
И сразу стало очень тихо. Лай, гам, скулежвсе умолкло. Запах и это ощущение вползающей внутрь хищной тянущей мерзости надавили на всех одновременно, втиснули звуки обратно в глотку, заставили сжаться в комок, дрожать от отвращения и ждать, когда минет эта тошная волна.
Рамон очень и очень хорошо их всех понимал. Никто из двоесущных не выносит мертвяков; многие не выносят до обморока. Сам Рамон со своим переутонченным чутьем на движущуюся падаль щенком тоже не выносил их почти до бесчувствия, но он был служебный пес, отлично натасканный на ликвидацию и обученный ментальным приемам, позволяющим закрыть сознание от вторжений. Он тщательно, как учили, выстроил защиту внутри своей головы. Запах мертвяка добирался через бедные ноздри до самого мозга, но гнусной силе его было не попасть в душу Рамонапес чуял между ходячим трупом и собой невидимую стену и только старался не сбивать дыхания.
Конечно, ноздри до самой гортани, как всегда в таких случаях, огнем горели, но разум был ясен, а сердце наполняли те отвага и рассчитанная ненависть, к которым Рамон уже привык во время операций по зачистке.
Вот коту было плохо.
Кот забился в угол и сжался в комочек, шипя, обхватив голову руками. Когда Рамон это увидел, внутри него загорелась настоящая ярость. Он даже перекидываться не стал: встал в полный рост, скрестил руки на груди, изобразил, как смог, человеческое брезгливое презрение, чтобы мертвяк лучше понял. Стал ждатьи ждал не больше минуты.
Подошедший мертвяк был подтянутый и холеный. На отличный костюм он небрежно накинул синий рабочий халаткак плащ. На доведение трупной своей морды до светского лоска, вероятно, целое состояние потратил, так люди говорят, когда имеют в виду, что очень много денег заплачено. Несколько людей из обслуживающего персонала, чей запах за вонью мертвого Рамон почти не заметил, смотрели на тварь почтительно и подобострастно, как люди смотрят на начальство.
Людикак всегда, подумал Рамон. Им и в голову не приходит, что их босс уже давно без души. Они не чуют. Люди ничего не чуют. Им вся эта парфюмерия, химия, жвачки, одеколончики нюх отбивают начисто. И что глаза у трупа пустые и мутныелюди тоже не видят. А после работы у них голова болит, или подташнивает, или раздражает все вокругно они думают, что это от пива или от дурной погоды. Так что мертвяк может ими питаться совершенно безнаказанно. Люди вообще не замечают, когда их убивают медленно.
Для них онспециалист по дрессировке двоесущных, не иначе. Они думают, мы его слушаемся. Они же, как говорит Тео, «простые люди». А для многих «простых людей» мыоборотни, монстры, зеленая кровь, хотя кровь у нас такая же красная, как у них самих, а говорится просто так. Как про аристократов говорят «голубая кровь»неправда, но красиво. Так вот, мыоборотни, Хозяеваведьмаки, чуть ли не лесные демоны в них вселились, посредникифанатики и дураки, зато мертвякиотличные ребята, свои в доску и всегда при деньгах. Смешно, но деньги в чужом кармане, даже если этими деньгами не собираются делиться, вызывают у многих людей уважение.
А Служба Безопасности, СБэто хуже жандармерии, сволочи, которые мешают умным мужикам дела делать, измываются над невинными почем зря, в чужую жизнь лезут и со всякой нечистью возятся. Жандармы, те, по их мнению, все-таки арестовывают за дело, а ликвидаторы из Безопасностипросто так. Для развлечения. К тому же часто убивают без судавообще кошмар. А яэта самая нечисть у ликвидаторов на побегушках. Простые люди верят в нечисть.
Но их босс вовсе не нечисть. Он деньги платит. И ничего плохого как будто не делает. Они даже экспертам не поверяткакой же он мертвяк, если у него сердце бьется и руки теплые и все такое! Для людей же гнилая душа не пахнет Многие люди даже думают, что «мертвяк»это просто ругательство. Что на самом деле нельзя дышать и ходить без души. Не могут в это поверить, потому что не чувствуют
Все это промелькнуло в голове Рамона за какой-то миги он встретился взглядом с мертвяком. Тянущая боль волной прошла вдоль позвоночника, и сердце заныло.
Ишь ты, мертвяк растянул губы в стороны, изображая человеческую улыбку. Это, значит, тот самый пес, да, Ник?
Ник, мужик громадный, с красной небритой мордой и брюхом, какое из всех тварей земных бывает только у людей и только от пива, загоготал и радостно сообщил:
Точно, господин Битер. Шлялся вокруг комплекса, все вынюхивал, ребята его подстрелили и сюда привезли. Породистый, стерва. Не боится, смотрите-ка
Мертвяк окинул Рамона оценивающим взглядом.
Ах ты, какая славная собачка Скажи ребятам, Никдаю им по полкуска премии и ставлю по бутылке. Он действительно породистый породистая ищейка эсбэшная Сегодня вечером выставим против него Рыжую, смешно будет. Ты его покорми, не забудь, распорядился он, не торопясь. Люди вокруг него расплылись в улыбочках.
Я тебя порву, подумал Рамон. Как тряпку, в клочья порву, видит Небо. И ты больше никогда не встанешьзнаешь, что не встанешь, сам боишься. Потому и ненавидишь нас, что боишься. Потому и мучаешь. Понимаешь, что никакой кол, нож, разрывная пуля ликвидатора или могильный заступ так чисто, как наши клыки, тебя не уложит.
Он чуть не высказал все это вслухно вспомнил слова кота: «Молчи, молчи, молчи», и промолчал, только показал клыки и стиснул кулаки, врезав когти в ладони.
Хорошие зубки, констатировал мертвяк под одобрительные смешки. Как сахарок. Если сегодня выживет, я придумаю, кому его показать Ник, открой-ка мне кота.
Рамон в настоящем ужасе услышал, как щелкнуло магнитное реле, и увидел, как кот прижимается в угол спиной и беззвучно шипит навстречу мертвякубезнадежная отчаянная отвага. А мертвяк преспокойно входит в вольер и протягивает руку к самому лицу кота, будто хочет погладить, приговаривая тем слащавым и холодным тоном, который обычно сопровождает у тварей кормежку живыми: