Что ты сделаешь для меня?
Надо мной склоняется женщинане та, лица которой я не помню. Эта знакома мне до каждой складки в углах губ, до морщинок, пересекающих чистый и высокий лоб, до шрамов на ключицах. Ее волосыснежное покрывало. Глазаматовое стекло. Женщина слепа, но каким-то иным зрением она видит меня: распростертого на простынях, израненного, обожженного.
Когда ты вернешься в Улей, что ты сделаешь для меня? повторяет она.
Я не вернусь туда
Губы не слушаются, ожоги стягивают кожу, словно панцирь. Удивительно, как я не ослеп, подобно Нанне. Удивительно, как я вообще выжил.
Ведьма смеется, но смех ее печален.
О, ты вернешься! говорит она и гладит по щеке аккуратно, стараясь не разбередить раны. Ты всегда возвращаешься.
Я не вернусь, повторяю. Я предал Устав. Меня убьют. Королева мертва. У меня больше нет дома.
Опускаю веки. С еловых ветвей падают стеклянные капли, разбиваются о корни. Далекий звон наполняет уши, и сквозь него слышится печальный, уставший голос Нанны:
Все когда-нибудь проходит. И это пройдет тоже. И наступит новый день и новая весна. И когда это случится, обещай мне обещай уйти навсегда? И никогда больше не возвращаться.
Сердце замирает, немеют пальцы и губыстервенеющий жар выедает изнутри.
Я устала, продолжает она голосом тихим и текучим, как вода. Я ждала так долго, что успела состариться душою. Я отдавала тепло так долго, что выстыла изнутри, как брошенная изба. Так долго всматривалась в тебя Но бездна глубока, и дна не видно. И я боюсь потеряться во мраке. А теперь пришло время перемен. Их, как зерна, принесли весенние ветры и проронили в почву. Дожди напитают их, и они прорастут травою, и ты вместе с ними окрепнешь. Так дай прорасти и мне?
Она гладит меня по голове, по рукам. Наклоняется и целует в обожженные веки. Но я не ощущаю ничего, кроме боли. Проваливаюсь в беспамятство, а потому не отвечаю ей.
Я часто говорил себе и другим, что избавился от человеческих чувств. Но это было ложью.
* * *
Нанна
Я больше никогда не произнесу этого имени вслух. Моя первая женщина и моя единственная любовь. Любовь ли? Достаточно того, что мы нуждались друг в друге.
Онаведьма. И ячудовище. Оба калеки. Оба изгои.
Конечно, я не выполнил ни одного обещания. Наша связь была болезненной и долгой. Но именно тогда, балансируя на грани жизни и смерти, я ощутил раскол.
Весенняя оттепель взломала лед, и в разломе глянцево блеснула водаеще холодная и черная, выстуженная за долгую зиму. Я заглянул в нее и не увидел дна, а только неизмеримо глубокую бездну, у которой было мое лицо. Тогда я ощутил страхвпервые за долгое время.
Это было время крушения нашего холодного мира. Время ледохода.
Именно поэтому я не люблю весну.
Голые деревья ввергают в уныние. Трещины льда на рекекак лопнувшая сеть капилляров. И эта нескончаемая сырость И городская какофония и неоновые огни реклам, и гомон ворон, и трамвайные звонки, и крикливые голоса
Веснавремя кардинальных перемен. Я ведь говорил, что любая перемена болезненна?
* * *
Записи прекрасно убивают время и прочищают мозги. В центре говорили, что у меня высокий по-тен-циал и хорошая обучаемость, мне пришлось прочитать уйму книг и, как оказалось, мне самому нравится писать: буквы выходят ровными, подтянутыми, как солдаты на построении. Это похоже на трудотерапию в центрерассортировать саженцы, перебрать ягоды, выбелить деревья, покрасить забор. Монотонная работа, отвлекающая от дурных мыслей и занимающая руки.
У людей бытует поговорка: мужчина должен сделать три делапостроить дом, посадить дерево и вырастить сына.
Дом, не дом, а мастерить я научился неплохо. Одна из скамеек стоит возле центра на аллее, тоже высаженой васпами. Мое деревомолоденький клен, вроде того, что растет в сквере с фонтаном.
С сыном сложнее. Васпы бесплодны. Это побочный эффект перерождения. Мы не просто осы, мы машины смерти. Солдаты, чья высшая цель погибнуть, защищая свое божество. Продолжение родаэто забота Королевы-матки. Благодаря яду из человеческого ребенка может получиться монстр.
Но Королевы больше нет. Мы вымирающая раса. Последние васпы в мире.
Торий говорит: очень грустно ощущать себя последним из рода. Ученые говорят: можно попробовать восстановить ре-про-дуктивную функцию. Си-Вай говорит: надо продолжить опыты и вывести новые образцы искусственным путем.
Я сказал сразу после Перехода и говорю сейчас: не надо. Что даст искусственное выведение? Выносливость, сила и чудесное заживление ран не изменят факта, что ты, по сути, являешься недочеловеком. И не выйдет ли эксперимент из-под контроля, как это случилось много лет назад? Нам дали шанс прожить остаток жизни спокойно и исчезнуть, как положено мифу.
Из всех стихов, которые читал Расс, вспоминаются эти:
«Я хотел бы стать призраком. Просто тенью.
Не иметь ногневесомо скользить над землей.
Снять с нее, израненной, груз неуклюжего тела.
Не иметь рукне касаться надломленных веток
старой сосны, истекающей кровью и соком.
Я хотел бы оставить лишь сердцено где его взять?
Сердец не бывает у палачей».
7 апреля, понедельник. Затишье перед бурей
Сегодня я бодр, подтянут и точен. Ждет важное дело, ради которого стоило подняться в такую рань.
Сторож на вахте зевает, спрашивает шутливо:
Чего не спится? Грехи не дают?
Я растягиваю губы в вежливой улыбке. Иногда сложно понять, где у людей заканчивается юмор и начинается издевка, поэтому спокойно отвечаю:
Много работы.
Забираю ключи от лаборатории и поднимаюсь наверх.
В Институте ни души, но свидетели мне ни к чему. Сегодняшнее дело подпадает под статью уголовного кодекса Южноуделья и называется «кража со взломом».
Что будет, если меня застукают на месте преступления? Вернут в центр? Расстреляют на месте? Не знаю, мне никогда не приходила в голову мысль что-то украсть. Даже когда не было денег. Даже когда я сильно голодал.
Но ведь прежде никто из васпов не вешался на дверной ручке.
Отмычку помог сделать Рассв его владениях полно ненужного хлама вроде мотков проволоки или ржавых ключей. А я, будучи преторианцем, умею вскрывать замки или заводить без ключа машины, или собирать взрывчатку «из соплей и веток».
Раздумываю, не взломать ли квартиру Пола? Чутье подсказывает, что в этом случае я точно не отделаюсь легко. А вот вахтер, подкупленный бутылью спирта, вполне может помочь. С него и спрос меньше.
Замок у Тория паршивый, а шифр у шкафчика простой. Будь такие замки в Ульях, я сбежал бы оттуда в первую зиму.
Все препараты в Институте выдаются под роспись. И спирт в том числе. Рано или поздно Торий заметит пропажу, но кто докажет? Я работаю в резиновых перчатках, одолженных у Расса. И уже придумал, где спрячу бутыльза бак с отходами, куда кроме лаборанта «подай-принеси» никто не сунется.
Бутылки стоят на верхней полке. Отвинчиваю пробку, дабы удостовериться, что это действительно спирт, а не кислота. В ноздри бьет резкий запах, от которого начинает мутитьпосле недавней попойки на алкоголь глаза не смотрят. Радует, что в этом васпы не отличаются от людей.
Я собираюсь завинтить крышку обратно и тут слышу шаги.
В пустом коридоре они отдаются эхом: одничеткие, решительные; другиелегкие, семенящие. Идут двоемужчина и женщина. И мое сердце начинает стучать в такт этим приближающимся шагам.
Я даже не успеваю придумать, куда спрятаться, как в замке несколько раз поворачивается ключ и знакомый голос произносит:
Странно, здесь открыто.
Дверь распахивается, и Торий добавляет:
Наверное, в пятницу так спешил за покупками, что забыл закрыть. Рассеянностьмой единственный недостаток. В остальном я, конечно, идеален!
Он смеется, а женщина подхватывает его смех. И входит первая. И замирает на пороге. Замираю и я. Температура в кабинете сразу взлетает на несколько градусов.
Виноваты ли алкогольные пары, или события прошедших дней действительно довели до ручки, но передо мной во плоти стоит моя русалка.
Льняные волосы закручены в жгуты, кожа молочно белая, в глазах сверкают кристаллики морской соли. Или это блики отражаются от стекол очков? И не вышитая сорочка прикрывает ее узкие плечи и маленькую грудь, а клетчатая рубашка.
Она еще улыбается по инерции, но брови удивленно ползут вверх. За ее спиной вижу застывший силуэт Торияпо сравнению с хрупкой русалкой он кажется великаном.
Доброе утро, как ни в чем не бывало, дружелюбно произносит она. Простите, мы вам помешали
Стою, как истуканв одной руке открытая бутыль, в другойотмычка. К возрастающей температуре добавляется электрическое потрескиваниея почти физически ощущаю его и знаю, что это начинает закипать Торий. Его глаза белеют, на скулах играют желваки. Я съеживаюсь, ожидая взрыва, но вместо этого он указывает на бутыль и произносит наигранно радостным тоном:
О, я гляжу, подвезли? Все в порядке? Не разбавлено, как в прошлый раз? и поворачивается к спутнице: Знаешь, за этими поставщиками глаз да глаз. Жулики! Закажешь спирт, а привезут воду. Приходится проверять.
Неужели? удивляется девушка. И часто такое бывает?
Частенько! Как видишь, один не справляюсь, приходится лаборантам поручать. Иной раз так напроверяются, что к концу дня на ногах не стоят. Я им за вредность премии выписываю. Печень ведь не казенная, и снова ко мне: Так ты ставь на место, ставь! Мне за него еще по накладной отчитываться, а ты этих бюрократов знаешь.
Ставлю бутылку обратно. Голова идет кругом. Ехидный тон профессора не вяжется с его яростным взглядом, от которого я вот-вот вспыхну, как папиросная бумага.
Большая удача, что ты такая ранняя пташка, Ян, обращается ко мне Торий. Давно хотел вас познакомить, теперь исправляю ошибку. Хлоя Миллер, моя давняя знакомая и основательница фонда «Открытые двери».
А я вас сразу узнала, говорит Хлоя и протягивает руку.
Делаю над собой усилие и выцеживаю сквозь зубы:
Каким образом? Мы не встречались.
Нет, улыбается она. К сожалению, когда я приезжала в реабилитационный центр, вы были на занятиях искусством. О! ее глаза восторженно распахиваются. Я видела вашу работу! И должна сказать, это очень впечатляющая картина! Одинокое дерево на холме. Сломанная ветка качается на ветру, словно напоминание о скоротечности нашей жизни
Это был висельник, отвечаю и демонстративно засовываю руки в карманы.
Хм ну что ж, простите, хмурится Хлоя. Совсем позабыла, что вы не приветствуете друг друга таким способом.
В голосе слышится нотка затаенной обиды.
Им еще многому предстоит научиться, вмешавается Торий. Дикари.
Хлоя поправляет очки.
Так я могу взять твои наработки? обращается она к профессору. Мне не помешало бы тщательнее ознакомиться с материалом.
Конечно, я ведь обещал.
Торий проходит мимо, обливает меня презрительным взглядом, не обещающим ничего хорошего, незаметно для Хлои показывает за спиной кулак и достает из стола набитый бумагами скоросшиватель. На папке аккуратно выведена большая цифра «4». Я сразу узнаю эти документы: они посвящены четвертой экспедиции в Дар. Той самой, во время которой я впервые познакомился с Торием, предварительно вырезав остальных ее участников.
Вы знаете, я готовлю поправки в законопроект, поясняет Хлоя.
О чем именно? спрашиваю сухо.
О гражданских правах, конечно же. Мы должны сделать все возможное, чтобы остановить расовую дискриминацию васпов в любой сфере, будь то товары, услуги, прием на учебу или работу.
В прошлый раз подобный законопроект отклонили во втором чтении.
На этот раз буду стараться лучше, обещаю! заверяет Хлоя. Когда документ будет готов, я хотела бы обсудить его. Как вы на это смотрите?
Вспоминаю недавний разговор с Рассом, и проклятый дух противоречия тут же вносит свои коррективы.
Скептично, говорю я, игнорируя гримасы Тория.
Почему? щурится Хлоя, в ее голосе нарастает напряжение. Вы не верите в успех?
Не в этой жизни, и на всякий случай отодвигаюсь от профессора подальше.
Что же я не предложил чаю? спохватывается Торий. Ян, ты здесь закончил? Тогда сходи к Марте, и если она пришла, попроси у нее гостевой сервиз. Хлоя, присаживайся сюда
Он подвигает кресло, но девушка не спешит садиться. Вместо этого накрывает его руку своей ладонью.
Виктор, прости. Я ознакомлюсь с этими материалами дома, если ты позволишь.
Но чай
Не стоит, она говорит вежливо и прохладно. Я не голодна. К тому же, у вас без меня много дел, она кивком указывает на раскрытый шкаф. Смотрите-ка, там еще целых три не распробованных бутыли!
Хлоя лучезарно улыбается, берет со стола папку и, быстро распрощавшись, исчезает за дверью. Резкий хлопок заставляет подпрыгнуть и меня, и Тория. Мы молчим, вслушиваясь в легкие удаляющиеся шаги. Потом Виктор поворачивается, и я понимаю: пора начинать придумывать оправдание своему поступку.
Даю тебе ровно минуту, чтобы придумать правдоподобную историю, говорит Торий.
Иногда мне кажется, что договор на крови, связывающий васпу и человека, еще в силе. Легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства. Контрольсвященная корова для васпов. Правда, в центре этому дали другое названиезамкнутость. Но Торий время от времени умудряется пробить мою оборону.
Знаешь, как у нас говорят, продолжает он чересчур спокойным тоном. Его выдержкатонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.
Это я-то обезьяна? Ухмыляюсь. В глазах Тория тут же вскипает пламя.
Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? Хлоя о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А тыТорий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает: А ты что вообще здесь делаешь?
Сказать правду или соврать? В воздухе разливаются, вскипают пеной эмоциональные волны. Именно в такие моменты Торий тоже задается вопросом «зачем?». У людей бытует еще одна поговорка: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит».
И даже не вздумай юлить! прерывает мои размышления Торий. Это кем надо быть, чтобы опуститься до кражи спирта? Чтобы вообще опуститься до кражи?
Он задыхается от возмущения. Вулкан извергается, и лава захлестывает с головой. Я камнем иду ко дну, вязну в эмоциональном водовороте.
Сбавь тон, вместо слов выходит каша, и Торий не слышит меня.
Если у тебя проблемы с деньгами, обращайся ко мне! Обращайся в фонд! К психотерапевту! Хоть к черту! Но как же! У нас ведь гордость! Лучше все выходные пьянствовать с дружками! Начнем с кражи спирта, а дальше что? Ценности? Деньги?
Последние слова бьют наотмашь. Я хватаюсь за спинку стула, сжимаю пальцы до белых костяшек и повторяю чуть громче:
Сбавь тон!
И поднимаю голову.
Торий вздрагивает. Умолкает. Волны возмущения и обиды все еще закручиваются вокруг него бурунами, но теперь к ним примешивается пресноводная, гнилостная струйка страха.
Так смотрел на меня северянин из службы гарантийного обслуживания. Так смотрят на хищника, осознавая таящуюся опасность.
Накатывает тоска. Хочется повернуться и выйти из кабинета. Если ты до сих пор не научился вести себя, как человек, тызверь, и твое местов клетке.
Облизываю губы и стараюсь, чтобы мои слова прозвучали как можно мягче.
Не нужно повышать голос, и, подумав, добавляю: Пожалуйста
Это звучит, как оправдание, как уступка. Но для таких, как я, уступкане показатель слабости, а зачастую единственная альтернатива.
Торий тоже берет себя в руки. Волны становятся ниже, спокойнее. И хотя кое-где еще кружатся водовороты, буря отступает.
Хорошо, произносит, наконец, Торий. Но ты скажешь мне: зачем? Может, я смогу чем-то действительно помочь тебе
Может. У людей куда больше возможностей и связей, не так ли?
Я принимаю решение. И наступает штиль.
* * *
Но это лишь затишье перед бурей.
Она начинается ближе к вечеру: тучи густеют, набухают черной гематомой. В помещении темнеет, а ветер неистово воет в ветвях и приносит похолодание и дожди.
Я расставляю столы в конференц-зале: там вовсю идет подготовка к сим-по-зиумуеще одно слово, которое проще написать на бумаге, чем произнести вслух. У Тория много работы, поэтому я прощен и помилован.