Под громогласный гогот солдат Саорм грозно зыркнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Ослушница, подвязавшаяся где-то найденным ей широким кожаным фартуком, стояла, выпрямив спину, и холодно смотрела на развеселившихся людей. Не теряя времени, кузнец пообещал исполнить все в лучшем виде, подхватил гномку под локоть и вывел ее во двор.
Ты почему не на чердаке?! гневно зашипел Саорм, крепко-накрепко сжав предплечье гномки. Кто будет присматривать за ребенком?!
Женщина вырвала руку из цепкой хватки и, гордо вскинув голову, заявила:
Не смей так говорить со мной, я не жена тебе. Ребенок спит и не проснется еще до вечера. Можешь не беспокоиться. Снадобье ведуньи не подведет.
Ошибаешься, дорогая! Пока они, гном мотнул головой в сторону дома, здесь, ты будешь кем угодно! И женой тоже!
Это ненадолго. Гномка выдернула из-под фартука широкозубый короткий нож.
Убери сейчас же! Саорм округлил глаза от ужаса, снова ухватил женщину за вооруженную руку и не без усилия отнял нож, чтоб тотчас швырнуть его в дровяник. Ты не воин
Зато ты воин! И ты сделаешь это! почти в голос бросила кузнецу строптивица.
Замолчи! прохрипел гном, чуть ли не руками пытаясь закрыть рот гномке.
Саорм схватил женщину за плечи и встряхнул ее.
Я был когда-то им! Но воин во мне погиб вместе с моим родом! Я не хочу больше крови! У меня одна жизнь, и прожить ее я хочу спокойно. Ответом кузнецу был взгляд, полный презрения. Одумайся, вернутся остальные и изрубят нас на мелкие куски. Кто, скажи на милость, позаботится о ребенке?
Ты просто трус, как и та старуха, и недостоин быть мои соплеменником! Я все сделаю сама. У тебя есть яд?
Ополоумела! Не бывать этому в моем доме! Гном рывком повлек гномку к кладовой, вовремя оглянувшись на крыльцо.
На пороге появился десятник. С минуту постоял, провожая гномов пристальным взглядом. Усмехнувшись, проверил, легко ли вынимается клинок из ножен, и вернулся за стол.
Десятник размашисто резал копченый окорок.
Невзлюбила нас твоя благоверная. Он не глядел в сторону стоящих у очага гномов, но был уверен, что в этот момент кузнец затрясся от страха. Много воли дал женщине. Не будешь воспитывать сам, найдутся те, кто заменят тебя.
Баронские солдаты угрюмо молчаливот-вот вскочат со скамей с мечами в руках.
Господин десятник, да она просто больна, нездорова на голову пробубнил Саорм, ощущая спиной, как гномка сверлит его ненавидящим взглядом.
Не имеет значения. Такие болезни лечатся тем же самымкнутом и сильной рукой.
Встав на ноги, десятник взглядом указал кузнецу на чарку белого вина.
Выпей с нами. Негоже хозяину сторониться дорогих гостей. Ну же, смелей. Неужели боишься охмелеть от своей собственной выпивки?
Саорм выпил все, до дна. Только чуть погодя поглядывающие на него солдаты успокоились и молча принялись за еду, а гномы продолжили подносить тарелки со снедью и кувшины с питьем. Когда же друг за другом появились другие воины, дом все больше стал наполняться разгульным шумом. Рубаки баронов веселились вовсю.
Последний «гость» появился, прихрамывая.
Умберт, чего запропастился? Совсем с коленом плохо?
На неожиданную заботу десятника солдат, кривясь лицом, безразлично отмахнулся.
Эй, гном, нет ли тут в деревне кого-нибудь, кто поглядит моего воина? Хромоножки мне не нужны.
Умберт зло вскинулся, но под жестким взглядом командира опустил голову и с удвоенным усилием стал пережевывать мясо.
А как же, есть знахарка, не без опаски признался Саорм. Вы могли ее видеть. Она как раз шла к деревне, когда вы въезжали на мой двор
Взрыв хохота пары забитых едой ртов оборвал объяснения ничего не понимающего гнома.
Ну и олух же ты, Умберт! давясь, заорали солдаты друг за дружкой. Выходит, ты вспорол брюхо своей лекарке! Везунчик, нечего сказать.
В груди кузнеца что-то оборвалось и, рассыпаясь, рухнуло. Он посерел лицом и вовремя схватился за стенку, чтоб удержаться на вдруг ослабевших ногах. А разум успокаивающе зашептал: «Смерть старухи не так плоха, теперь о ребенке в деревне никто больше не знает».
Ну и что ж? Умберт равнодушно пожал плечами и потянулся за пазуху. Зато обзавелся отменным кошельком. На стол, звеня монетами, упал увесистый кошель цветного бисера. И скажу я вам, братцы, там не одна медь. И золото найдется.
Шум в доме разгорелся с новой силой. Саорма била крупная дрожь, а за столом хмелеющие вояки хвалились тем, чем успели за день поживиться в Тихвине, тем, какого строптивца из сельчан успокоили навеки, и тем, каких девиц и как успели попользовать.
Хозяин, позвал гнома десятник. Опустив голову, Саорм приблизился. Довожу до твоего сведения, наперед и по большому расположению, которое я питаю ко всемверноподданнымЛастнера, оружие в доме хранить запрещено.
Только сейчас кузнец обратил внимание на то, куда обращены глаза десятника. Невыносимая боль ледяной иглой кольнула в самое сердце гнома. Как же он мог забыть о нем?! На стене, на почетном месте, хорошо видном со всех концов комнаты, висел мифриловый топор с искусной рунной гравировкой, служивший деду Саорма, отцу и ему самому в последней схватке за погибший Мейкронд.
Зачем тебе лишние неприятности? Принеси его мне, гном, и я забуду, где взял этот топор. Он еще послужит настоящему воину.
Как хотелось сейчас Саорму погибнуть еще у ворот Мейкронда и не испытывать подобного позора. Это правдаон не гном, он последний из последних трусов. Никчемный клочок от того воина, что без остатка сгорел в пожарах на развалинах Мейкронда.
Но что он может сделать? Только унизиться еще раз, пасть в грязь перед победителями.
Отдав топор, кузнец на неслушающихся ногах вышел из дома за новой порцией пива.
Одуревший, точно оглушенный ударом, Саорм не заметил увязавшуюся за ним в кладовую гномку. Вместо того чтоб позволить ему поднять бочонок пива наверх, его грубо одернули, заставив остаться на месте.
До каких пор ты будешь терпеть их издевательства? Гном опустил голову и не ответил. Неужели я права и мне не следовало оставаться в твоем доме? Ты слышишь, в ТВОЕМ доме?! Враг пришел к тебе, и ты готов лизать ему подметки.
Чего ты хочешь от меня, женщина? Что я могу? Саорм устало опустился на ступень. Мой прежний дом, Мейкронд, сгорел двадцать лет назад, и мне нет дела более ни до чего. Пусть люди решают свои проблемы сами. Я и тыгномы, мы не должны лезть в их дела.
Почему? Разве ты не жил среди людей? Разве ты не называл их дом своим домом? Они притесняли тебя, гнали и преследовали? Разве этого недостаточно, чтоб заступиться за них? Мастер, обхватив голову руками, снова промолчал. Если у тебя не осталось совести и чувства долга, то они есть у меня. Князья Дэ-Симмо всегда были верными союзниками боргов. Я Миломея, дочь вождя боргов Рорга и фрейлина княгини Лесандры. Она доверила мне своего сына, Алессио, и я его буду беречь до конца. Пока жив последний из князей Дэ-Симмо, у людей княжества есть надежда освободиться от захватчиков.
Не без любопытства Саорм взглянул снизу вверх на женщину. Глаза гномки сверкали, она сжимала кулаки и всем своим видом выказывала отчаянную, полубезумную решимость.
Ты думаешь в этом есть смысл? не удержался от насмешки гном.
А как же?! всплеснула руками удивленная фрейлина. Смысл жизни в борьбе! И не только за выживание, но и за правду! А правда в том, что не должно быть творящегося сейчас с княжеством. Нельзя спокойно смотреть на то, как разоряют и губят жителей этих земель. Неужто ты думаешь, что война закончится на разорении Дэ-Симмо? Ластнер давно предался Тьме и люто ненавидит всех своих соседей. Это только начало.
Вот только не надо призывать меня под флаги священной войны с Тьмой. Пустое.
Почему? Сделай над собой усилие, возьми в руки оружие и защити свой дом. Даже это будет вкладом в наше общее дело. Я иду к отцу, борги сдержат свое слово и помогут восстановить княжество или полягут все до единого. Миломея по-мужски уверенно рубанула воздух рукой.
Больно ты скора решать за других. Саорм с горьким сомнением покачал головой. Говоришь о помощи. Кто пришел на выручку к моему роду, когда его осадили северные орды? Борг не на другом конце света от Мейкронда, и мы как будто родичи. А ты говоришь, что гномы пойдут умирать за людей.
Гномка гневно выдохнула.
Слово боргов тверже камня! Они сдержат его, потому что умеют его держать. И не смей утверждать, что мой родпредатели! Если и были гонцы от Мейкронда, то это еще не значит, что их не перехватили. Ты жалок, гном. Ты потерял не род, ты потерял веру и цель. А без них передо мной сидит только пустая оболочка, трясущаяся за сохранность иллюзии жизни.
Саорм отрицательно тряс головой.
Все напрасно, кровь ведет к еще большей крови.
Твое дело так думать, прошептала дочь вождя боргов, проходя по лестнице мимо прячущего от нее лицо кузнеца.
Еще не успев переступить порог, Саорм почуял недоброе оживление в доме. Опасаясь самого худшего, гном вбежал внутрь, но тотчас чьи-то сильные руки сгребли его и швырнули в угол. Упершийся в стену клинок перегородил мастеру дорогу, вынуждая его смотреть на происходящее у стола.
Один из пьяных солдафонов подтягивал к себе Миломею и пытался освободить ее от фартука. Та упиралась, выкрикивала проклятья и бранилась, но это только раззадоривало насильника.
Эй, что за наклонности?! громче всех горланил развеселый десятник, размахивая наполненной пивом кружкой. Ты же мужчина! А этой уродке только бороды не хватает, чтоб походить на ее никчемного муженька!
Саорм зажмурился, без надежды прося Динхадара, чтоб происходящее было только дурным сном. А ехидный смех солдата, стоящего над гномом с обнаженным клинком, безжалостно рассеял и эту иллюзорную надежду.
Не боись, непорочность твоей женушки не пострадает. Мой приятель всего-то хочет убедиться, что она женщина
Разгульный шум прекратился разом. Звонкая пощечина перекрыла гул и, как показалось Саорму, оглушила всех находящихся за столом. «Всё!»ударило в виски гнома. Дыхание перехватило, а в животе поселилось ощущение ледяной пустоты.
Я предупреждал тебя! Первым, когда хмельной солдат с багряной от пощечины щекой все еще глупо улыбался, отреагировал десятник. Он с ревом швырнул кружку в гнома и заорал:Теперь воспитанием твоей бабы займутся мои ребята! На улицу ее!
Слова мольбы застряли в горле гнома. Он хотел просить о пощаде, сулить горы золота. Но оглушающий вопль отчаяния женщины, пьяный вой охочих до развлечений солдат, звеня в ушах незатихающим колоколом обреченности, остановили его. Он слышал лишь их и ничего более не замечал. Мир перед глазами утонул в тумане, и только терзающие душу крики боли оповещали, к горю Саорма, что он еще жив.
Когда мастер пришел в себя, свет в окнах погаснаступил вечер. В очаге догорали остатки скамьи, коптили сальные свечи. Большинство перепившихся баронских солдат дрыхло тут же за столом или под ним. Только самые стойкиедесятник да Умбертосоловело клевали носами, поминутно подливали в себя пиво и перебрасывались ничего не значащими фразами.
Кузнеца никто не охранял. Беспрепятственно выйдя во двор, он вскоре оказался у сарая, служившего конюшней, где все еще испуганно похрапывала пара мулов.
Миломея неподвижно лежала между тюков соломы. Казалось, она была мертва. В призрачном свете недавно взошедшей ущербной луны мертвецкая бледность ее тела ужасала.
Доколе?.. прошептал гном, падая на колени перед фрейлиной княгини. Слёзы неизбывной тоски и неудержимого горя текли по его щекам. Дрожащие руки закрыли лицо. Но спрятаться от неизбежного было невозможно. Прости, я ничего не могу
Саорм, перебил гнома слабый голос. Мастер встрепенулся, хватаясь за соломинку надежды.
Миломея была еще жива. Она попыталась приподняться, но без сил вновь упала. Кузнец подхватил ее и хотел заговорить, но дочь вождя боргов не позволила:
Не отчаивайся. Ты кое-что еще можешь сделать. Голос Миломеи подрагивал и с каждым словом ослабевал. Вот, возьми этот медальон и отдай его моему отцу Здесь локон моей материвсе, что у него осталось от нее и меня И прошу именем Динхадара, именем твоего рода, ради жизни и правды, если уж нет сил больше держать боевой топор, обещай мне хотя бы спасти жизнь Алессио.
Ветер шуршал в соломе и убаюкивал уснувшую вечным сном дочь вождя боргов. Саорм, слушая перестук копыт мулов и скрип старого дерева, немо раскачивался и сжимал в широких ладонях холодеющую руку и медальон Миломеи. В сердце по-прежнему было пусто. Но затем, когда в сарай ворвался свежий, пахнущий морозом порыв ветра, что-то в душе неуловимо изменилось, заставило мастера, еще не осознающего, что он делает, подняться и выйти из конюшни.
Крепчал ветер. И Саорму чудилось, что далеко над лесом гудит гром, словно молот Динхадара гневно бьет о небесную наковальню и взывает к спящей душе воина.
Когда гном вошел в дом, ставший за один день ненавистным, вся отрешенность Саорма исчезла.
Баронские солдаты спали. Только место десятника было пусто, а наверху, на чердаке, бухали в потолок неуверенные шаги.
В несколько мгновений мастер вскарабкался по лестнице. Десятник уже склонился под начинающим просыпаться ребенком. На ходу выхватив из-за голенища сапога острый длиннолезвийный кинжал, гном нагнал человека и ударил его в бок. Кольчуга хрустнула и поддалась стали и сильному удару. Бешено сипя, десятник развернулся, попытался найти у пояса клинок, но вместо этого получил удар снизу вверх под ребра и следующий в горло. После чего баронский солдат, хрипя, повалился навзничь и скоро затих.
Время неуверенности и слабости прошло. Пока в роду есть хотя бы один живой гном, жив и род, а значит, жива и честь рода.
Саорм в своей старой кольчуге, с дедовским топором за поясом, крепко обнимая агукающего младенца, с минуту смотрел с противоположного берега реки на тугие жгуты пламени, рвущиеся тысячами искр в звездное небо над его домом. Там горели мародеры, там сгорало тело несгибаемой Миломеи, там превращалась в пепел его прошлая жизнь и рождалась новая. Теперь у Саорма вновь были цель и вера в будущее.
Ну что, маленький князь, будем догонять твоих ратников? Не понимающий, о чем с ним говорит гном, малыш пытался ухватить его за бороду. Пусть только попробуют отказаться от слова, данного князьям Дэ-Симмо. Их князь жив, и живо княжество. Оно ждет своих защитников. Скоро, очень скоро клич «Мечи Симмо» принесут твоему народу победу и свободу.
Мастер Саорм повернул в ночь и исчез в ней. Только похрапывание идущих вслед за ним мулов, удивленно вдыхавших морозный воздух, разносилось над засыпающей до весны землей.
Елена БелильщиковаЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ
Призрачно все в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь
Февралькривые дороги. В этот хмурый месяц так легко сбиться с пути, заблудиться в одинаковых серых городах, заплутать в черных перелесках, сойти в метель с проезжего тракта в поля, укрытые снегом. Чуть оступисьи коварные сугробы похоронят навсегда. Чуть оступись
Это утро выдалось промозглым. Шел мелкий снег, превращающийся на щеках в дождь. Непогода окрасила пустырь за аэропортом и взлетную площадку во все оттенки серого. Пара голых деревьев ежились вдалеке, а мокрый асфальт был покрыт коркой тающего льда. И только один элемент дерзко выбивался из общей, цельной картины. Девушка в ярко-красном пуховике стояла, наверняка уже не один час, в ожидании, переминаясь с ноги на ногу. Ее озябшие тонкие пальцы крепко сжимали букет желтых тюльпанов, слегка припорошенных снегом
* * *
Паутина на стекле и стенах напоминает старинное кружево. Пыль. Она везде, кажется, даже на лунных бликах, что проникают сквозь большие резные окна, рисуя причудливые узоры. Лунаединственный источник света в этой большой комнате, где, кажется, остановилось время. Время Большие часы с маятником давно молчат, и теперь пыль лежит на стрелках и циферблате. Печатью вечности отмечены и два бледных лика, особенно огромные глаза, в которых застыли осколки пустоты. Сила и слабость. Белое и черное. Нежность и ненависть. Как они похожи, вечность уравнивает все, закрывая сердца и души в тесную клетку безысходности. Безнадежность, кручина, тоска Это самые страшные слова. Когда сердце бьется в агонии любви или ненависти, оно живет. Но когда ему становится все равно, что было вчера или будет завтра, бесконечность два раза поворачивает ключ в маленьком замочке.