И внутри было темнее. С ума сойти как темно.
Он пробрался через заросший двор. Дверь почти совсем рассыпалась. Он застыл на пороге, задумался, правильно ли поступает. Пахло гнилью, сырой землей и чем-то еще. Кажется, он расслышал, как в глубине дома кто-то ходитможет, в подвале или на чердаке. Вроде бы шаркает. Или скачет. Не поймешь.
В конце концов он вошел.
Никто не произнес ни слова. Октябрь наполнил деревянную кружку сидром, одним глотком ее осушил и налил еще.
Вот это история, сказал Декабрь. Вот это я понимаю. Он потер кулаком бледно-голубые глаза. Костер почти догорел.
А что было дальше? взволнованно спросила Июнь. Когда он вошел?
Май, сидевшая рядом, положила руку ей на плечо.
Лучше об этом не думать, сказала она.
Кто-нибудь еще будет рассказывать? спросил Август. Все промолчали. Тогда, думается, мы закончили.
Надо проголосовать, напомнил Февраль.
Кто за? спросил Октябрь. Раздалось дружное «я». Кто против? Тишина. Тогда объявляю собрание законченным.
Они поднялись на ноги, потягиваясь и зевая, и пошли в лес, поодиночке, парами или по трое, и наконец на поляне остались только Октябрь и его сосед.
В следующий раз председательствуешь ты, сказал Октябрь.
Я знаю, отозвался Ноябрь. Он был бледен и тонкогуб. Он помог Октябрю выбраться из деревянного кресла. Мне нравятся твои истории. Мои всегда слишком мрачные.
Вовсе не мрачные, сказал Октябрь. Просто у тебя ночи длиннее. И ты холоднее.
Ну, если так подойти, усмехнулся Ноябрь, может, все не так плохо. Какой есть, такой и есть, ничего не поделаешь.
Вот и молодец, ответил его брат. Они взялись за руки и ушли от оранжевых углей костра, унося свои истории назад в темноту.
Тайная комната
The Hidden Chamber. © Перевод Н. Эристави, 2007.
Призраков этого дома ты не страшись.
Они
Хлопот тебе не доставят. Мне, например,
весьма приятно присутствие тихое духов
Шорохи, скрипы, шаги в тишине ночной,
Спрятанные иль передвинутые вещички
Меня забавляют, а уж никак не пугают.
Призраки дому стать помогают уютным
И обитаемым,
Ведь, кроме духов, никто
здесь не живет подолгу.
Ни кошек, ни мышек. Нет даже летучих мышей.
Нет даже снов Вот, помню, дня два назад
Видел я бабочкукажется, павлиноглазку,
По дому она порхала в танцующем ритме
Или на стены садилась, словно меня поджидая.
Но в этом тихом, пустом месте
Нет даже цветов
И, испугавшись, что чуду живому
Нечего будет есть,
Я распахнул окно,
Бережно взял в ладони павлиноглазку
(Ощутил мимолетно щекотку ее
трепетавших крыльев)
И отпустил ее, а после долго глядел,
Как прочь она улетает.
Мне с временами года здесь управляться трудно,
Однако приезд твой
Холод зимы растопил немного.
Пройдисьумоляю! по дому. Исследуй его
закоулки!
Знаешь ли, я подустал немного от древних
традиций,
И ежели в доме
И есть тайная комната, запертая на ключ,
Ты ее не заметишь.
Ты не увидишь в камине на чердаке
Ни опаленных волос, ни костей обгорелых.
И крови, конечно, ты не увидишь тоже.
Заметьтам хранится лишь инвентарь садовый,
Стоят машина стиральная рядом с доской
гладильной
Да старенький нагреватель. Ну, и еще там
Связка ключей висит на стене.
Нет ничего такого. Забудь тревоги!
Возможно, я мрачен, но разве не был бы мрачен
Всякий мужчина в годах, что пережил столько бед?
Злая судьба?
Глупость?
Или страданье?
Какая разницасуть тут в боли утраты.
Взгляни получшеувидишь в моих глазах
Покой разбитого сердца и горечь надежды
забвенья.
Заставишь ли, дорогая, меня позабыть обо всем,
Что было со мною,
покуда в двери этого дома
Ты бабочкой не впорхнула,
Пока улыбкой своею и взором своим
В мою суровую зиму не принесла свет летний?
Но ныне ты здесь, и, наверно, услышишь
Докучливых призраков шепот, всегда за стеною,
Всегда
Не в этой комнате, а в соседней.
Наверно, проснувшись рядом со мною в ночи,
Поймешь ты однажды,
что где-то рядом есть комната без дверей,
Комната, запертая навеки.
Где-тоно ведь не здесь же?
Это всего лишь духи
Стонут и бродят, бормочут и тихо стенают
Может тебе достанет отваги
Бежать из этого дома в ночную мглу,
Мчаться сквозь зимний холод
В одной кружевной сорочке?
Острый гравий дорожек садовых
Нежные ноги твои до крови изранит
Если бы я захотел, пошел бы по следу,
Собирая губами крови твоей
И слез твоих горьких капли
Но, право, к чему? Уж лучше я здесь подожду,
Ведь здесь так спокойно и тихо.
А на окно я, пожалуй, свечу поставлю,
Чтоб по пути домой,
любовь моя,
Ты с дороги не сбилась.
Видишь, как жизнь трепещет?
Точь-в-точь мотылек ночной!
И я постараюсь
Запомнить тебя такою
Склоняясь головою на снежную грудь твою,
Слушая стук твоего сердца
в тайной комнате плоти
Запретные невесты безликих рабов в потайном доме ночи пугающей страсти
Forbidden Brides of the Faceless Slaves in the Secret House of the Night of Dread Desire. © Перевод Т. Покидаевой, 2007.
I
Где-то в ночи кто-то пишет.
II
Она бежаласлепо, безумнопо аллее под сенью дерев, и гравий скрипел у нее под ногами. Сердце бешено колотилось, легкие словно вот-вот взорвутся, не в силах вдыхать стылый воздух студеной ночи. Ее взгляд был прикован к дому в конце аллеи, свет в окне наверху манил ее, точно пламя свечимотылька. В небе и в глубинах черного леса за домом ухали и крокотали ночные твари. За спиною раздался пронзительный вскрикона понадеялась, что это мелкий лесной зверек стал добычей голодного хищника, но кто его знает.
Она бежала, как будто за ней по пятам мчались адские легионы, и ни разу не оглянулась, пока не взлетела на крыльцо старого особняка. В бледном свете луны белая колоннада казалась иссохшим скелетом громадного зверя. Она вцепилась в дверную раму, жадно ловя ртом воздух, напряженно вглядываясь в длинную темную аллею, словно ждала чего-то, а потом постучалась, сперва робко, потом настойчивее. Стук отдался гулким эхом в глубинах дома. Услышав эхо, вернувшееся к двери с той стороны, она представила, как там, далеко-далеко, кто-то стучится в другую дверь, приглушенно и мертво.
Прошу вас! закричала она. Если тут кто-то есть кто-нибудь откройте. Впустите меня, умоляю. Заклинаю вас. Она не узнавала собственный голос.
Мерцающий свет в окне наверху потускнел, исчез и вновь появилсяв окне этажом ниже, потом еще ниже. Один человек, со свечой. Свет растворился во мраке дома. Она затаила дыхание. Казалось, прошла целая вечность, пока из-за двери не донеслись шаги и сквозь щель под порогом не выполз осколок света.
Откройте, прошептала она.
Голос, раздавшись, оказался сухим, точно старая кость, иссохший голос, источающий запах хрустящих пергаментов и заплесневелых венков на могилах.
Кто там? сказал голос. Кто стучит? Кто пришел в эту ночь всех ночей?
Он не принес утешения. Она вгляделась в ночь, объявшую дом, потом выпрямилась, откинула с лица черные локоны и сказала, надеясь, что ее голос не выдает страха:
Это я, Амелия Эрншоу, с недавних пор сирота, коя ныне поступает на службу гувернанткой к двум детям, сыну и дочке лорда Фолкенмера, чьи жестокие взгляды во время нашего собеседования в его лондонской резиденции вызвали у меня отвращение и одновременно очаровали и чье орлиное лицо с того дня преследует меня в сновидениях.
И что же вы делаете здесь, у этого дома, в эту ночь всех ночей? Замок Фолкенмера находится в добрых двадцати лигах отсюда, по ту сторону торфяных топей.
Кучер гадкий, злой человек и вдобавок немой, или же он притворялся немым, потому что не произнес ни единого слова и выражал свои пожелания только мычанием и хрипом он проехал не больше мили по этой дороге, а затем показал мне жестами, что дальше не поедет и мне надо высаживаться. Я отказалась, и он грубо вытолкал меня из кареты прямо на холодную землю, а сам развернулся и поехал обратно, настегивая обезумевших лошадей, а в карете остались мои саквояжи и чемодан. Я кричала, звала его, но он не вернулся, а мне показалось, что во тьме леса шевельнулась тьма еще гуще. Я увидела свет в вашем окне и и Она долее не могла притворяться храброй и разрыдалась.
Ваш отец, сказал голос за дверью, уж не достопочтенный ли Хьюберт Эрншоу?
Амелия проглотила слезы.
Да, это он.
И вы вы сказали, что вы сирота?
Она вспомнила отцовский твидовый пиджак, водоворот, что подхватил отца и швырнул прямо на камни, унеся прочь от неенавсегда.
Он умер, пытаясь спасти мамину жизнь. Они оба утонули.
Она услышала глухой скрежетэто ключ провернулся в замке, потом дважды лязгнули железные засовы.
В таком случае добро пожаловать, мисс Амелия Эрншоу. Добро пожаловать в ваши наследственные владения, в этот дом, лишенный имени. Добро пожаловатьв эту ночь всех ночей. И дверь распахнулась.
На пороге стоял человек с черной свечою; дрожащее пламя освещало его лицо снизу, отчего оно казалось нездешним и жутким. Он похож на оживший тыквенный фонарь, подумала Амелия, или на престарелого палача.
Он жестом пригласил ее войти.
Почему вы все время это повторяете? спросила она.
Что я повторяю?
«В эту ночь всех ночей». Вы повторили это уже трижды.
Он лишь молча взглянул на нее. Потом опять поманилпальцем цвета иссохшей кости. Она вошла, и он поднес свечу к ее лицу, оглядел, и глаза его были не то чтобы поистине безумны, но все же далеки от здравомыслия. Он посмотрел испытующе, тихо хмыкнул и кивнул.
Сюда, только и сказал он.
Она пошла за ним по длинному коридору. Мрак, бегущий от пламени свечи, ложился на стены причудливыми тенями, и в пляшущем свете напольные часы, и худосочные стулья, и стол будто подпрыгивали и пританцовывали. Старик долго перебирал ключи в связке, а потом отпер дверь в стене под лестницей. Из темноты за порогом дохнуло плесенью, пылью, заброшенностью.
Куда мы идем? спросила Амелия.
Он кивнул, как будто не понял вопроса. А потом сказал:
Есть те, кто таков, каков есть. А есть те, кто не таков, каким кажется. И есть еще те, кто лишь кажется таким, каким кажется. Запомни мои слова, хорошенько запомни, дочь Хьюберта Эрншоу. Ты меня понимаешь?
Она покачала головой. Он двинулся вперед, не оглядываясь.
Она пошла вниз по лестнице за стариком.
III
Где-то там, далеко-далеко, молодой человек бросил перо на непросохшую страницу рукописи, разбрызгав чернила по стопке бумаги и полированному столу.
Никуда не годится, уныло сказал он, изящным пальцем тронул каплю чернил на столе, размазал ее по тиковой столешнице, а потом тем же пальцем беспамятно потер переносицу. На носу осталось темное пятно.
Не годится, сэр? Дворецкий вошел почти неслышно.
Опять то же самое, Тумз. Вкрадывается юмор. Из-за каждого угла шепчет самопародия. Я ловлю себя на том, что насмехаюсь над литературными традициями и высмеиваю равно себя и бумагомарательское ремесло.
Дворецкий смотрел не моргая на молодого хозяина.
Насколько я знаю, сэр, юмор высоко ценится в определенных кругах.
Молодой человек ткнулся лбом в ладони и задумчиво почесал лоб.
Дело не в этом, Тумз. Я пытаюсь создать фрагмент подлинной жизни, точное подобие мира, какой он есть, передать состояние души. А вместо этого у меня получается ученическая пародия на изъяны моих собратьев-писателей. Я отпускаю шуточки. Он размазал чернила по всему лицу. И не самые удачные.
Из запретной комнаты наверху донесся зловещий надрывный вой, прокатившийся эхом по дому. Молодой человек вздохнул.
Пора кормить тетю Агату, Тумз.
Слушаюсь, сэр.
Молодой человек взял перо и кончиком лениво почесал ухо.
У него за спиной в тусклом свете висел портрет его прапрадеда. Нарисованные глаза были давным-давно вырезаны, и теперь с холста на писателя взирали живые. Они мерцали рыжеватым золотом. Если бы молодой человек обернулся, он отметил бы, что это глаза большой кошки или уродливой хищной птицы, если такое возможно. У людей таких глаз не бывает. Но молодой человек и не взглянул на портрет. Вместо этого он рассеянно потянулся за новым листом, окунул перо в стеклянную чернильницу и начал писать:
IV
Да, произнес старик, ставя черную свечу на безмолвный клавесин. Оннаш хозяин, и все мыего рабы, хоть и притворяемся, будто это не так. Но в надлежащее время он требует то, чего страстно желает, и наш долгпредоставить ему Он содрогнулся и вздохнул. А потом сказал только: Все, что нужно.
Гроза приближалась, и в пустых оконных переплетах крыльями летучих мышей дрожали и бились тяжелые шторы. Амелия прижала к груди кружевной платок с отцовской монограммой.
А ворота? прошептала она.
Они были заперты еще при вашем предке, и до того как исчезнуть, он распорядился, чтобы так было всегда. Но, люди говорят, до сих пор остались тоннели, соединяющие старый склеп с новым кладбищем.
А первая жена сэра Фредерика?..
Старик печально покачал головой:
Безнадежно душевнобольная и притом весьма посредственная музыкантша, терзающая клавесин. Он распустил слух, что она умерла, и кто-то, быть может, ему и поверил.
Амелия повторила про себя последние шесть слов. Взглянула на старика, и теперь в ее взгляде читалась решимость.
А я? Теперь, когда я узнала, зачем пришла в этот дом, что вы мне посоветуете? Что мне делать?
Старик оглядел пустой зал. Потом настойчиво проговорил:
Бегите отсюда, мисс Эрншоу. Бегите, пока еще можно. Ради спасения вашей жизни, ради вашей бессмертной ааа
Ради чего? не поняла Амелия, но едва слова сорвались с ее алых губ, старик упал замертво. У него из затылка торчала серебряная арбалетная стрела. Он мертв, в потрясении выдохнула она.
Да, девочка, мертв, подтвердил жестокий голос из дальнего угла. Но он умер еще прежде. Мне представляется, он мертв уже очень давно.
Амелия смотрела в немом изумлении, как тело принялось разлагаться. Плоть текла, гнила и разжижалась, кости крошились и осыпались пылью, и вскоре там, где лежал человек, осталась только лужа зловония.
Амелия присела на корточки и окунула палец в отвратительную жижу. Потом облизала его и сморщилась.
Да, сэр, похоже, вы правы, кем бы вы ни были, сказала она. Я бы сказала, что он мертв лет сто.
V
Я очень стараюсь, сообщил молодой человек горничной, написать книгу, которая отразит подлинную жизнь, как зеркало, до мельчайшей детали. Но у меня получается развязная и грязная насмешка. Что мне делать? А, Этель? Что мне делать?
Не знаю, сэр, отозвалась горничная, которая была молода и красива и появилась в имении при загадочных обстоятельствах чуть меньше месяца назад. Она раздула мехи, и огонь в камине вспыхнул оранжево-белым жаром. Что-нибудь еще?
Нет. Да. Нет. Можешь идти, Этель.
Девушка подхватила опустевшую корзину для угля и неторопливо зашагала к двери.
Молодой человек не вернулся за письменный стол; он застыл в задумчивости у камина, созерцая человеческий череп на каминной полке и два скрещенных меча на стене. Кусок угля в огне распался надвое, треща и плюясь искрами.
Шаги за спиной. Молодой человек обернулся.
Ты?
Человек был почти его двойникомбелая прядь в золотисто-каштановых волосах неопровержимо доказывала родство, если были нужны доказательства. Глаза прибывшего были темны и дики, губыкапризны, но странно тверды.
Даэто я! Твой старший брат, которого ты столько лет считал мертвым. Но я не мертвый или, возможно, уже не мертвый я вернулся да, я вернулся с дороги, по которой не стоит ходить, дабы потребовать то, что по праву мое.
Молодой человек удивленно приподнял бровь.
Ясно. Ну, вполне очевидно, что все здесьтвое. Если ты в состоянии доказать, что ты тот, кем назвался.
Доказать? Мне не нужны доказательства. Я требую то, что принадлежит мне по праву рождения, по праву кровии по праву смерти! С этими словами он снял со стены два меча и протянул один, рукоятью вперед, младшему брату. Защищайся, брат мой и пусть победит сильнейший.
Сталь сверкнула в свете от камина, клинки слились в поцелуе, столкнулись и снова поцеловались в замысловатом танце ударов и рипостов. Временами казалось, что это всего лишь изысканный менуэт или размеренный ритуал, временамичто это свирепая схватка, первозданная дикость, жестокость, что движется быстрее взгляда. Они все кружили и кружили по комнате, и вверх по лестнице в мезонин, и вниз, в главный зал. Они раскачивались на портьерах и тяжелых люстрах. Они запрыгивали на столы.