Это вы морозите лес?
Мы всего лиш-ш-шь хотим выйти!
Сэм отшатнулся, так резко и гордо, а еще несчастно и отчаянно прозвучали эти слова. Он сжал ладонью замерзшее ухо, прежде чем снова прижался к полотну, вслушиваясь в шелестящие слова.
Но как вас выпустить? Вы в лесу?
Нет! Нет, маленький сэр, всполошилась Хлоя, не выпускайте их! Они страшные, они злые, они так пытали нас своими словами Сначала просто напевали, нежно так, тихо, потом начали почти кричать А потом пришла осень. Они охотятся за нами, они и вам сделают плохо, сэр Сэм!
Мы никому не с-с-сделали зла, мы за лесом, за лес-с-сом.
Сэм пытался вглядеться в полотно, но лес размывался, превращался в мазки кисти, в потрескавшуюся краску, Хлоя снова начала всхлипывать, а у Сэма зарябило в глазах.
Но я вас не вижу, не вижу.
За лес-с-сом, последний присвист, и все стихло.
Сэм отошел от картины и снова уселся на пол. Он рассеяно глядел на холст, стараясь не пересекаться взглядом с Хлоей, растерянной и подавленной.
Несколько минут прошли в молчании. Что значит «за лесом»? Ему ведь не попасть в эту картину, не пройти по поляне, не заглянуть за стволы деревьев! Попросить Хлою? Она никогда не согласится, так напугана Сэм вздохнул. За лесом
Хлоя, а вы никогда не были в лесу?
Нет, что вы, сэр, никогда. Я думаю, что за ним ничего нет, кроме этих самых голосов! Наверняка их подослал сам дьявол. Правда и дьявола я никогда не видела.
А вдруг правда то, что они говорят.
Такие жуткие, их не зря спрятали, ой не зря, сэр.
Я думаю, что если их выпустить, то вам снова станет тепло. Они просто так просят, чтобы их заметили. Но как же им помочь, если я даже не знаю
Сэм не договорил. Неожиданная догадка осенила его. Он подскочил и подошел к раме, внимательно, насколько мог, рассмотрел, как картина закреплена.
Посветите мне, уважаемые светляки!
Светлячки скопились рядом с пальцами Сэма, усиленно ощупывающими заднюю часть картины. Хлоя удивленно и недоуменно косилась на его действия, олененок тоже любопытно приподнял голову.
Вот, здесь Сэм ободряюще кивнул молочнице, но где бы раздобыть нож?..
Нож?! Маленький сэр, вы будете защищаться, если они нападут на вас? Хлоя хлопнула в ладоши. Знаете, когда нас только принесли сюда, втащили и большую коробку, в ней, как говорили люди, были ножи. Может быть, она всё еще здесь? Вон там, у кривоногого стола!
Светлячки бросились к столу. Покрытая толстым слоем пыли и паутины коробка действительно была наполнена столовыми приборами: разномастные вилки, ложки, ножи даже не были обернуты в бумагу, местами на них виднелась ржавчина, какой-то непонятный белый налет, но острота ножей все еще сохранилась; в этом Сэм убедился, слизнув каплю крови с пальца.
Вот так, Хлоя, сейчас я вернусь, я помогу тебе
Может быть, не надо, сэр? Сэр, вдруг они
Но Сэм уже не слышал, орудуя столовым ножом. Схватив попавшийся под руку табурет, Сэм взобрался на него, срезая верхний край заскорузлого полотна с рамы. Хлоя взвизгнула и затихла. Сэм запустил руку «за лес», вытаскивая кусок ткани, грубо свернутый, плотный, ледяной, но постепенно нагревающийся, будто оттаивающий.
Вот и все, Сэм осторожно, не разворачивая, положил освобожденного пленника на пол, вновь забрался на табурет и, как мог, аккуратно затолкнул отрезанные края картины в раму, вот и всё, Хлоя, больше вас не потревожат.
Хлоя часто моргала, вновь приложив платок к губам:
Но что это, маленький сэр?
Сейчас посмотрим
Сэм уселся напротив картины и развернул находку. Ему показалось, что он услышал вздох облегчения, легким морозным ветерком прошедший по коже. Светлячки столпились у плеча мальчика, позволяя рассмотреть содержимое узкого конверта. На бумаге, в густом слое клея, переливались синим и алым яркие камни, около двадцати. Их сияние даже в тусклом свете слепило глаза.
Это, что, сокровища, сэр?
Сэм моргнул и медленно восхищенно выдохнул. Неужели ему удалось найти клад? Тот самый клад старых пиратов, о котором он так мечтал! Он осторожно погладил драгоценные камни. Они не говорили больше, ни о чем не просили, но Сэму показалось, что они успокоились, с каждой минутой становясь только красивее.
Похоже, кто-то спрятал их за вашим с олененком лесом, Хлоя. А им стало невмоготу терпеть, что они, такие красивые, спрятаны далеко от глаз Они не хотели вас пугать, они хотели показаться миру.
Ангелок, вы такой умный, сэр! Это мы, простые, мы можем и в тишине посидеть, нам так даже и спокойнее, а эти им надо украшать знатных леди, это я вам точно говорю.
Сэм почти не слушал причитаний Хлои, он заворожено глядел, как поблескивают грани, как искрится сердцевина алмазов и трех рубинов, как играют в прятки со светлячками отблески на поверхности камней.
Спасибо, сэр, я даже будто чувствую, что уже становится теплее, хочется даже снять накидку, что Хлоя и проделала, стараясь не потревожить наконец мирно уснувшего олененка. Вы побудете еще с нами? Хоть немного.
Извините, но я должен идти. Я с удовольствием приду к вам снова, обещаю, но сейчас у меня еще есть дела, Сэму очень хотелось остаться рядом со старушкой, попросить её рассказать сказку, может быть, даже уснуть в теплом лесном уголке, но какое-то необъяснимое стремление тянуло его идти дальше. И оно было гораздо сильнее желания задержаться здесь.
Тогда ступайте, ступайте с богом, Хлоя опять всхлипнула и напутственно взмахнула белым платочком, я буду ждать вас. И спасибо. Спасибо вам, юный сэр.
Не волнуйтесь, Хлоя, теперь вам будет спокойно, Сэм улыбнулся, бережно свернул конверт, спрятав его во внутренний карман пиджачка, махнул светлячкам, поклонился старой молочнице на прощание и скрылся за углом.
Все чаще Ангел чувствовал, что за ним неотступно следует кто-то. О нет, это был не человек. Человек не мог быть настолько ушлым, мерзким, скорым. Ангел чувствовал к порождению дьявола воинственное отторжение. Нет, он никогда не видел черта, но осязал его присутствие самой кожей. И временами Ангел боялся. Он презирал себя за это чувство, становился на колени и молился до тех пор, пока не падал изможденным в обморок. Только страх не исчезал, он накатывал густой смоляной волной и душил, не давая больше видеть сияющих снов. В кошмарах преследователь носился за ним по кругу римского амфитеатра, а зрители кричали и опускали большой палец. Ангел все чаще сидел дома. Его давно уволили, перебивался случайными заработками в порту, чтобы иметь больше времени на выполнение задачи. Он предпочитал днями не есть, лишь бы не покидать обманчивую защиту комнаты. Он обзавелся сотней крестов, он рвал молитвенники, найденные в церквях, и оклеивал стены строками псалмов. Он знал, что осталась всего одна. Всего одна девочка, которая и станет жемчужиной его хора. Но причаститься ею он не мог. Ангел чувствовал зловонное дыхание демона за дверью.
Прошел почти год, прежде чем дьявол сдался и отступил. Ангел, пошатываясь, вышел на улицу. От недоедания щеки его ввалились, глубокие тени залегли под бледными глазами, а губы стали вовсе не видны. Ангел поплелся к церкви. Он отчаянно верил, что его избранницу еще можно найти там. Люди шарахались от сумасшедшего, кто-то толкнул его, он отшатнулся к стене и понял, что не может сделать ни шага. Ангел сел на тротуар, уткнулся лицом в колени и разрыдался. Неужели Господь не поможет ему теперь? Неужели отвернется от своего воина, вырвавшегося из осады? Неужели он избрал другого для завершения дела?
Что-то звякнуло у ног. Ангел поднял глаза и увидел Полли. Все та же, нисколько не изменившаяся, стоит прямо напротив него. Юное создание протягивало ему монету, еще одна валялась у подошвы его рваного ботинка. Суровая леди рядом с девочкой смотрела чуть выше головы Ангела, но изображала вежливое участие, скорее, к поступку дочери, чем к судьбе бродяги. А Ангел помнил, как впервые увидел ее, он ни за что не забыл бы, ни с чем не перепутал бы это личико: небольшой чуть вздернутый носик, почти прозрачные веснушки, мягкие кудри, полные губки. И голос Девочка пела так, что у него рвалось из груди сердце. Тогда он нарушил свое правило и вошел в церковь в воскресенье. Концерт, проходящий там, собрал множество народа, но на толкающихся горожан ему было плевать. Он увидел, услышал, почувствовал ее, она взывала к нему, она всей душой тянулась к богу, и Ангел потерял ее. Тогда карета увезла ее, он потерял след, он носился по городу, он обошел все церкви и школы, он перелезал через ограды пансионов, но нигде не видел того шлейфа, что должен был бы за ней тянуться. И сейчас
Ангел протянул узкую ладонь, Полли опустила на нее несколько монет. Ангел не мог даже пошевелиться: неужели Бог снова рядом с ним, неужели он все еще верит в него. Уже спустя секунду Ангел ликовал, он яростно закивал Полли, а она улыбнулась такой искренней непосредственной улыбкой, что Ангел впервые за долгое время почувствовал острое натяжение струн, что были припаяны к его крыльям. Он даже готов был вот-вот что-то сказать, но леди уже уводила оглядывающуюся девочку прочь.
Ангел кое-как поплелся за ними. Он не мог допустить, чтобы и в этот раз чудо спрятали от него, украли, увезли. Он старался оставаться незамеченным, он молил Бога о том, чтобы никто не обратил на него вниманияи слился с толпой рабочих, моряков, спешащих клерков, праздно прогуливающихся. Леди крепко сжимала руку девочки в своей. Ангел крепко сжимал монеты в ладони. Аккуратное светлое пальтишко, крошечные ножки вели Ангела к вокзалу. Нет! Он не может, он не позволит! Женщина садилась в вагон пригородного поезда. Проводник оттолкнул Ангела, но монет оказалось достаточно, чтобы на него грозно посмотрели, но позволили остаться в тамбуре. Куда идет этот поезд? Хоть на край света! Там, у самой кромки ада Ангел воздаст последнюю почесть Создателю. Мимо окна проплывали огромные вековые вязы, поля и холмы, серое низкое небо, густой дым паровоза. Ангел ждал и едва успел отвернуться к окну, когда на очередной остановке Полли выскочила из вагона.
Он бежал за медленно покачивающейся по ухабам машиной, пока не свалился без сил. Ночь наглухо застегнула воротник. Ангел смотрел в небо, лежа на спине, и молился, по его щекам лились слезы. Он снова упустил ее!
Только хлябкое утро размякло на холмах, Ангел двинулся в путь. Ни развилок, ни городков. Ангел едва передвигал ноги, но не сдавался. В петляющей, но единственной дороге ему мерещился знак: он найдет девочку. Взобравшись на очередной холм, Ангел увидел поместье. Огромный серый дом, затянутый в корсет из плюща, широкая подъездная аллея хранится высокими кленами, десятки окон. Тишина вокруг стояла удивительная. Воистину прекрасное место для того, чтобы свершить последний подвиг.
Ангел таился. Наблюдал. Таскал хлеб, оставленный лошадям. Он сбился со счета дней, но не торопился. Ему некуда торопиться. Хозяева, похоже, жили здесь постоянно, лишь изредка наведываясь в Лондон, чтобы показать пение ангелочка миру. Полли ничего не боялась. Ее смех доносился отовсюду. Особенно она любила качели, закрепленные на огромном суку старого дерева. Она так хохотала, взмывая к небесам, что у Ангела заходилось сердце. Это ли не провидение господне?!
Очередной вечер подкрадывался к дому. На несколько минут выползшее из-за туч солнце вызолотило окна, делая тени чернее, а краски ярче. Полли выбежала в сумерки, должно быть, чтобы подставить бледное личико под столь редкие в лощине лучи света. Она беззаботно что-то напевала и даже не застегнула пальто. Ангел незаметным темным пятном двигался за ней. Еще несколько шагов, протянуть руку, накрыть ладонью рот, вот сейчас! А Полли обернулась, недоумение и страх на секунду блеснули во взгляде. Она озадаченно пятилась, но молчала. Нельзя, чтобы она закричала. В этой прозрачной, хрупкой тишине детский вопль разнесется на десятки ярдов, а дом не так уж и далеко. Ангел заворожено смотрел на нее, гипнотизируя, как удав кролика. Он сделал шаг вперед. Звон разбитого окна и оглушительно хлопнувшая тяжелая входная дверь. Где-то заржала лошадь. Что-то упало с тяжелым громким хрустом. Полли закричала и рванулась к дому. Ангел не успел перекрыть ей дорогу. Цепкими пальцами он ухватился за воротник пальто, но девочка выскользнула из него и скрылась за высокими кустами. Ангел сжимал фланель в кулаке, по его щекам лились слезы отчаяния.
Люди с фонарями сновали по округе весь вечер, ночь и следующий день. Полицейская машина не отъезжала неделю. Ангел боялся шелохнуться, прячась в зарослях ивняка. Все-таки они находились в самом отдаленном углу имения. Уйти казалось слабостью, остатьсябезрассудством. Не для гибели завел его сюда Бог. Для испытания? Холодными ночами Ангел пытался согреть пальцы, кутая их в пальтишко Полли, а однажды ушел в рассветный туман, забирая с собой тепло и легкий запах девочки как доказательство пройденного искуса.
Глава пятая
Сэм вскрикнул, когда на голову ему рухнул толстый альбом, обтянутый телячьей кожей, все еще мягкой. Альбом шлепнулся на пол и раскрылся, обнажая листы, покрытые узким постоянно скользящим вверх почерком. Сэм присел, а светлячки сгрудились над страницей.
«Сегодня был очень хороший день. С утра мы с мамой поехали в Лондон. В дороге я так устала, что не хотела выходить из поезда, но потом мне очень захотелось все увидеть. Я редко бываю в городе, мама говорит, что там плохо пахнет, и нет нигде лучшего воздуха для маленькой леди, чем в нашем саду. Но мне нравится и в городе. Очень много красивых дам, у некоторых такие странные платья Мама гордо проходит мимо них, а я очень хочу такие же яркие юбки, когда вырасту. Еще сегодня я подала монетки нищему. Он сидел у стены красивого дома такой несчастный. Святой отец, который обедает у нас по воскресеньям, говорит, чтобы мы всегда были милостивы к тем, кто несчастен. Я подала бродяге. Кажется, маме понравилось, что я так сделала. Она сказала: «Ты верно поступила, Полли». В следующий раз, когда мы поедем в город, я возьму побольше монет из копилки. Мне показалось, что тот нищий благословил меня взглядом»
Сэм сглотнул. Он еще раз вдумчиво прочел запись. Дневник. Дневник его мамы. Сэм однажды слышал, как Хоппкинс рассказывал Перкинс о том, что молодая госпожа вела дневник. Еще дневники вели капитаны кораблей, они назывались «бортовой журнал», и там описывалось все, что произошло на судне за день. Его мама тоже была почти капитаном. Сэм тут же решил, что попросит у бабушки тетрадь, чтобы записывать все, что ему понравится или не понравится. Он погладил пожелтевший лист и перевернул страницу.
«Очень страшно. Тот человек очень напугал меня. Он словно вырос из тени кустов и смотрел на меня. Теперь я точно знаю, что это тот самый нищий, которому две недели назад я дала монетку. У него такие же страшные глаза. Когда я давала монетку, он не так смотрел, но глаза были точно такие же. Я побежала к дому, там слуги собирали осколки окна. Кто его разбил, до сих пор никто не знает, но на шум все сбежались, и я спряталась за Хоппкинса. Он спросил: «Что случилось, юная леди?», и я рассказала ему о страшном человеке. Хоппкинс тут же позвал маму, она куда-то звонила, приезжали какие-то люди и еще полицейские. Они обыскивали сад и долго не уезжали. Мама сказала, что они просто ищут мое любимое пальто, но я-то знаю, что они ищут не его, а того человека. Когда два полисмена завтракали на кухне, они рассказали Перкинс, что, скорее всего, именно этот человек убил много маленьких девочек, как я. И они все пели. Перкинс сложила руки на груди и качала головой, а другие слуги охали и удивлялись. Я убежала в комнату и долго там сидела. Мне очень жалко тех девочек»
Сэм обомлел. Кто-то пытался обидеть его маму, когда она была совсем маленькой. Даже он, Сэм, знает, что обижать девочекочень низкий поступок. Должно быть, тот нищий был злым, раз так обиделся на маму и тех, других, девочек. Сэм рассеянно листал альбом.
«Сегодня я случайно услышала разговор. Мама говорила с кем-то по телефону, и тон ее был очень обеспокоенным. Того человека, который год назад напал на меня, все еще не поймали и вряд ли когда-нибудь найдут. Мне стало не по себе. А вдруг он и сейчас наблюдает за мной? Я рассказала об этом маме за чаем. Она долго и сурово смотрела на меня, а потом сказала, что в этом доме я в полной безопасности, что дом защитит меня. Я сказала, что не смогу все время находиться здесь, а мама вздохнула и сказала, чтобы я была осторожной, даже если просто гуляю в саду»
Следующая запись была короткой.
«Кто-то снял качели с дерева. Все так серьезно и печально смотрят на меня, что я не стала спрашивать, где они».
Сэм прочел несколько страниц, предваряющих историю. Каждая из них полностью была исписана: рассказы о новых учителях пения, о выступлениях, об уроках рисования и снах, обедах и погоде. Еще несколько страниц вперед.
«Мне никто и никогда не поверит. Скорее всего, это был простой (только очень сложный) сон. Там я гуляла по нашему чердаку, куда мама обычно не пускает меня. Я даже не помню толком, как оказалась там. Но чердак был необъятный, как настоящий город. И со мной происходило так много чудесного. Я читала однажды книжку о том, как девочка попала в Зазеркалье, а потом проснулась. Вот и я проснулась. Только теперь, мне кажется, после всех этих приключений, дом решил защищать меня. Я ему нравлюсь. И я сегодня ни разу не споткнулась о ковер в зеленой гостиной!»