А ведь умно поступил Аргус, задав нам такую задачку. Мол, отгадаете - выиграете, нет - дело ваше, скучайте. Правда, сам же он нам и намек подал. В первом кадре пленки хорошо просматривался чертеж, на первый взгляд очень странный: треугольник с вписанной в него заглавной буквой «А». Добавлю: прямоугольный треугольник. И еще: на его гипотенузе стояло число 61. Как это понимать? Это что - расстояние? В метрах, сантиметрах, километрах? И в каком направлении? Нет, тут что-то не так Минутку! Прямоугольный треугольник гипотенуза По теореме Пифагора, квадрат гипотенузы равняется А чему равняется сама гипотенуза? Квадратный корень из 61 будет где-то между 7 и 8, приблизительно Нет, не корень требуется, а квадрат. Квадрат гипотенузы равняется сумме квадратов катетов. Гипотенуза - приблизительно 7 или 8, значит, катеты соответственно короче, примерно 5 и 6. Убедимся: получается 25 плюс 36 Точно: 61. Значит, 5 и 6 6 и 5 Шестой подъезд, пятый этаж. Остается «А» Ясно! Яснее не бывает.
Нет, открыл не он, а бабуля. Я показываю ей кассету, она понимающе кивает. Из кухни доносится аромат ухи, точно как вчерашней, только что без бубенцов. Вот она где, та рыба, что держали тогда на привязи.
Во всем этом мы успели разобраться, но рядом с кинопроектором лежали еще две кассеты. На всякий случай, мы решили убедиться и на обеих обнаружили в начале ленты вое тот же треугольник с инициалом. Быстренько перезарядили аппарат, и вот уже в кадре не зал и не морское дно, а лестница.
Карабкается вверх по ступенькам осьминог. Не знаю, как он на самом деле называется, ног, однако, мы насчитали ровно восемь. Притом таких же, как руки у дирижера или у подводного мастера: руки сгибаются в локте, а ноги - в колене. Переступают со ступеньки на ступеньку, поднимаются, потом, пятясь, спускаются. Вот осьминог еще раз поднимается, теперь до самого верха, шагает туда-сюда по площадке, разворачивается и на этот раз спускается по всем правилам, не пятясь.
Вслед за тем появляется сортировщик. Этот не ходячий, зато куда как зряч: перед ним штук двадцать больших коробок, и он, подчиняясь, по всей вероятности, какой-то команде или программе, достает из них то одну шестеренку, то другую, разные валики, втулки, подшипники Достает безошибочно, иначе, наверное, его бы поправили. А он ни разу даже не замешкался.
Потом что-то перепуталось, может быть, не в том порядке смонтировали, потому что вновь показался осьминог. Правда, не на гладкой лестнице. Чего он только не вытворял: лез по. склону горы, перешагивал через лесные завалы, прыгал по камням и болотным кочкам А в конце, словно заправский акробат, прошел по бревну через горную речку.
В самом начале третьей пленки появился Аргус. Да, в кадре. Испытывал он примерно такую же механическую руку, как и на подводных работах, только эта не вращалась наподобие сверла, зато больше походила на человеческую руку - ладонь, пальцы. Гибкие и цепкие, они снимали со станка готовые детали и клали на транспортер, а в конце его другая рука аккуратно их складывала. Причем станок не останавливался, происходило все это на ходу, а тем временем третья рука вместо обработанных деталей устанавливала заготовки, дело шло своим чередом, все три руки действовали слаженно и неутомимо. Человеку, конечно, за ними было не угнаться. Да и как снимешь или закрепишь что-нибудь на станке, не выключив его?
Из заводского цеха мы перебрались в сад и очутились перед бабочкой дяди Ариона. Это было уже, как говорится, совсем из другой оперы: машина стряхивала плоды и, в отличие от того, что мы видели до сих пор, у нее не было рук. Тут, будто угадав нашу мысль, между другими двумя рядами выкатилось в высшей степени странное сооружение: на тележку посажена башня, из нее тянутся в разные стороны две пары рук, одновременно снимая яблоки с двух стоящих друг против друга деревьев.
- Кентавр! - радостно воскликнула Заморыш. - Получеловек-полу - она запнулась.
- Полуробот-полушасси! - договорил за нее Беретик.
Верно, пожалуй.
Насколько я понимал, и подводный сборщик, и дирижер, помощник Аргуса на заводе и акробат на бревне, и все остальное, что мы увидели на экране, - все это были разного рода роботы, различного назначения; это нам и хотел показать Аугустин Алексеевич. Но если изобрели такого кентавра, зачем тогда деревья трясти? Или обдувать, как собирается Сильвия?
И еще вопрос: зачем вообще этот фильм в трех частях понадобился Аргусу? Но для этого надо сперва выяснить наконец, кто же такой Аргус.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,в которой каждый предается своим мечтам, пока мы все вместе сидим на приколе
Киносеанс окончен, публика высыпает на улицу. Каждому, естественно, охота поразмяться.
К счастью, канаву в соседнем дворе не только не засыпали, но и трубу еще ни к чему не подсоединили, так и лежит себе, будто нарочно подвезенная для нашего двоеборья. И робота не видать, как в тех подводных съемках, чтобы гаечки-болтики привинчивать. Короче, раздолье.
Можно податься и на другой конец улицы. Там, где кончается наша Малая Медведица, появилась возможность устроить замечательные соревнования по водному слалому. Нет, никакая горная речка там не бурлит, нет порогов и валунов, зато строится новый дом. А где дом строится, там забивают сваи под фундамент. Если хорошенько к ним присмотреться, то, оказывается, стоят они парами, совсем как слаломные ворота. Чего не хватает? Только хорошего дождика.
Но вот он пошел, котлован наполнился. Выходит, пора садиться в байдарки? Или становиться на водные лыжи? А вот и нет! У нас слалом не на байдарках и не на лыжах, а на плотах, это намного интересней. Понятно, каждый волен соорудить себе плот из чего пожелает, ограничений нет никаких. Лишь бы не пошел ко дну, а то выбываешь из соревнований. И правила прохождения дистанции самые простые: отталкиваешься шестом н стараешься не напороться на сваю, так до самого финиша, а всего ворот - восемь. Правда, вышел спор: мол, условия не равны, получается состязание не между спортсменами, а между конструкторами плотов. Долго не могли прийти к согласию, то яхтсменов приводили в пример, то мотоциклистов, автомобилистов и так далее, пока не решили в конце концов провести эксперимент: плот один, шест один, старт раздельный. Нашелся и секундомер. Говорят, наш капитан Игорь уже и на плоту сумел отличиться. Пора собраться и нам.
А вот в сторону махалы почему-то не тянет. И верно, больно уж бледно выглядят все наши изобретения, особенно после четверорукого кентавра.
Я, конечно, не Беретик, никакой не конструктор, но так мыслю: одного робота можно научить десятку операций, если не больше, это мы все видели. Отчего же не сделать другого просто сборщиком фруктов - сорвал, наполнил ящик, поехал дальше?
- Вот заставляют их под водой орудовать, - говорит Заморыш, имея в виду тех же роботов. - А много ли дела на морском дне?
- Да уж наверное, - отвечает Беретик. - Строить, ремонтировать, поднимать корабли
- А квартир ведь больше, чем кораблей, тем более затонувших!
- Ну?
- А то, что не на дно их надо посылать, - решительно заявляет наш очкарик, - а в квартиры наши!
- Убирать, что ли? - спрашиваю.
- И стирать, и обед готовить! И гладить, шить, штопать!
- И за покупками ходить? - интересуется Беретик.
- Почему бы и нет? Дирижировать оркестром могут, а в магазин сбегать, по-твоему, труднее? Или, может, неудобно, стесняться будут?
- Чего им стесняться? - соглашается Беретик. - И сдачу принесут до копейки. Кто же обсчитает вычислительную машину? - И мечтательно вздыхает.
Вообще-то, честно говоря, не Заморышу о домашних роботах заговаривать. Не для того стараются держать ее взаперти, чтобы она обед готовила или квартиру убирала, а чтобы по двору не шастала, над книгой сидела, выросла образованной и интеллигентной. Хорошо еще, не заставляют на пианино тарабанить или на скрипке пиликать, а то бы и вовсе замучили. Пытались, правда, да ничего не вышло. Пожалели ее как слабосильную и скелетистую.
(Хоть убей, не пойму, зачем это родители малых детей скопом во всякие музыкальные и художественные школы загоняют? Ладно, прежде, тогда музыке неоткуда было больше взяться, а теперь? Проигрыватели, какие душе угодно, стерео и моно, магнитофоны, кассетофоны, это не считая телевизоров, радиоприемников, транзисторов. Не лучше ли наслаждаться мелодией в первоклассном исполнении, чем самому ее вымучивать?)
Другое дело Беретик. Ему-то домашний робот в самый раз. Мать с отчимом на работу соберутся, ему целую кучу дел по дому нададут, - ты, дескать, все же посвободней. А ему ведь мастерить, выдумывать, техническую литературу читать. Это как, не в счет? Вот ему бы робота и включить, а самому по творческому делу: не съемники изобретать, так что-нибудь другое всегда найдется.
Оказывается, он и в роботах разбирается. Я больше понаслышке, из кино да детских книжек, а он-то сечет.
- Вот ты говоришь, Беретик, кто обсчитает вычислительную машину Выходит, робот и есть вычислительная машина?
- А вопрос полегче задать не можешь?
- Это еще не самый трудный
- Да ну! Тогда валяй! Какой самый трудный?
Заморыш выразительно хихикает: дескать, завелись, мыслители!
И тут я перескакиваю через целых два дня, потому что наши споры вряд ли вам будут интересны. Все равно ведь ни к чему так и не пришли.
Потому-то и отправились к Аргусу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,в которой мы вслед за Заморышем переносимся в таинственные дали
«Там, в Самосветных Мирах, за большим Светилом Срединным и Дальними Плошками, - что там? Что кроется за их загадочным сиянием? И если когда-нибудь сойдет с вышины мыслью и голосом наделенное существо, какую Весть оно принесет нам?»
Заморыш поднимает глаза:
- Читать дальше?
- А почему ты спрашиваешь?
- Это напечатано большими буквами ну, заглавными. А дальше идут обыкновенные.
- Ну и что? Давай! - торопим ее мы.
«Мне начинало казаться, что ничего уже никогда не произойдет, когда отворилась дверь и на пороге неслышно показался Окера-Улл.
Нет, я знала, что он придет. Знала с того самого первого дня.
Делаем по два шага навстречу друг другу. Вглядываемся. Молчим.
- Ты за мной? - спрашиваю наконец.
Он кивает. Прямой, бледный, торжественный.
Однако я почему-то не тороплюсь. Что за стенами этого дома? Не имею об этом ни малейшего понятия. Ни один звук не доходит оттуда. Что меня там ждет? А здесь, рядом, он.
Море и небо - вот все, что видно из моего окна. Они то хмурятся, то проясняются, проливаются ливнями и громоздятся валами, и все же всегда остаются одними и теми же. Теперь я выхожу навстречу неведомому».
Она снова останавливается.
- Что, опять не те буквы?
- Да нет, буквы те же. Но говорит он. Понимаете? Пусть это скажет кто-нибудь из вас, получится вроде постановки.
Беретик заглядывает ей через левое плечо:
«- Это остров Твердыни»
«четко выговаривает он, - подхватывает Заморыш. И продолжает без запинки: - По улице катят какие-то странные машины. Высятся дома, зеленеют деревья. И нигде ни души».
Она осторожно подталкивает Беретика.
«- Это Твердыня», - произносит тот.
«Удивительное ощущение: все движется и все как бы стоит на месте. И мы будто движемся и не движемся. И эта тишина, напряженная и зловещая. Живет ли кто-нибудь в этих высоких домах? Для кого зеленеют деревья?»
- «Мы перед Вместилищем Мудрости», - произносит Беретик.
«Поднимаю глаза. Глухая стена, серая, угрюмая. Но есть что-то в ней, есть. Серая - да, но не угрюмая. Напротив, она словно светится изнутри. На глазах у меня становится почти прозрачной.
Куда ты привел меня, Окера-Улл? Что задумал?
Не решаюсь его спросить. Вернее, не успеваю. Прямо передо мной стена расступается. Свет, что пронизывал ее, теперь льется свободно, теплый, живой. Я догадываюсь: мы пришли, меня ждут.
Круглый сводчатый зал с ослепительно серебристыми стенами. И ничего больше».
Тут наша чтица делает еще одну остановку. Но молчит и Беретик.
- Подает голос третье действующее лицо, - поясняет Заморыш. - Придется тебе, Дору, спеть эту партию.
Что ж, раз надо. Я пристраиваюсь справа:
- «Добро пожаловать, Дитя Самосветных Миров!»
«Голос раздался неожиданно, отовсюду и ниоткуда. Глубокий, размеренный, спокойный. В нем словно и стены растворились».
«Как давно мы вас ждем! Но прилетела к нам ты одна»
«Вновь серебрятся стены. Но что это? Какие-то тени движутся вдоль них, смутные, расплывчатые. Что-то знакомое У меня дух захватывает. Нет, быть такого не может! Тени пляшут, распадаются, вновь складываются во что-то
Да ведь это я! Я!
Вскрикиваю. Или не я вовсе? Только эхо прокатывается под сводами.
Я с трудом прихожу в себя. Какая мертвенная тишина вокруг! И ничего, ни следа чего-нибудь на серебристых стенах. Словно все, что на них проступало, так же внезапно погрузилось в тишину и небытие.
Нет, я не желаю исчезнуть! Я вся противлюсь этому. Ведь я там не одна. Не могли же они все раствориться. Я злюсь, негодую, сжимаю кулаки. Я ничего не вижу.
И вдруг вижу все. И всех своих.
Я отказываюсь понимать происходящее. Есть ли они на самом деле? Взгляд скользит вдоль стен. И снова тонет в их бездонной пустоте.
- Зачем? Зачем вы так?
На этот раз я себя услышала. А они? Услышали ли они меня?»
- «Если ты пожелаешь их увидеть, думай о них. Думай, думай»
«И я подчиняюсь этому невидимому властному голосу. Я думаю, сосредоточиваюсь на одном.
И вижу все».
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,или о том, как начинался путь к Вместилищу Мудрости
Целых два дня Аргуса не было видно, и мы, как я уже говорил, спорили о том, что такое робот. Ясно, он затем и существует, чтобы помогать человеку, а то и заменять его. Он сортирует детали или обходит препятствия. Стало быть, видит.
- Конечно, - уверяет меня Беретик. - Вместо глаз у него телекамера, всего делов.
- Ладно, видеть он видит. А почему не путает втулку с валиком?
- Значит, различает их как-то
- Как-то! И это, по-твоему, ответ изобретателя?!
Вот с этим мы и пришли к Аргусу. И я решился задать ему с ходу самый что ни на есть трудный вопрос:
- Скажите, Аугустин Алексеевич, смогут ли роботы когда-нибудь вообще заменить людей?
- Смогут ли? Или будет ли в этом необходимость? - постарался он сперва уточнить вопрос. - Дойдем ли мы до жизни такой?
- Ну, скажем так: если мы этого захотим, будут ли они в состоянии?
- Это уже поближе к действительности, - согласился он. - Подумаем над ответом, но только с одним условием: не спрашивать меня, восстанут ли роботы против своих создателей. Признаюсь, этот вопрос в свое время набил мне оскомину.
- Условие принимается, - объявил Беретик.
- Так, говорите, будут ли они в состоянии? - переспросил Аргус. - В принципе, насколько мне известно, машину можно наделить самыми разнообразными человеческими способностями, причем круг этот постоянно расширяется. Долгое время, например, не удавалось общаться с ней посредством живой речи. Теперь, при помощи синтезаторов звука, мы слышим машину, нужные нам ответы. Вот мы ездили на зеленых «Жигулях», проделывали с ними всякие опыты. И ответ получали
Мы переглянулись, но виду не подали. Хотя, если вдуматься, подавай не подавай, ему и так все известно.
- Должен вам признаться, - продолжал Аргус, - что «Жигули» оборудованы всего лишь микромагнитофоном, довольно простым устройством. Известный вам звук записан на пленку, в то время как в электронной вычислительной машине, о которой речь, никакой ленты нет, слова составляются из отдельных звуков, имитирующих, то есть воспроизводящих человеческую речь, очень точно ей подражающих. Так что с технической точки зрения «Жигули» дяди Преды могут произвести впечатление разве что на Рекса.
При этих словах мне видится почему-то не Рекс, а мы трое, как мы отскакиваем от забора и стараемся держаться от него подальше. Но, хотя Беретик тогда первый попал под удар, теперь он сохраняет завидное хладнокровие.
- Значит, робот научился говорить, - как бы подытоживает он то, что было сказано до сих пор. - А как у них по части чтения?
- Пожалуй, читать они научились даже раньше, чем разговаривать. Не всякий текст, конечно, во всяком случае не рукописный, но распознавать многие знаки машина умеет.
- Минуточку, Аугустин Алексеевич, - допытывается Беретик, - как вы сказали? Распознавать? Значит, отличать один от другого?
- Примерно так, - соглашается Аргус.
Беретик торжествующе глядит в мою сторону: что, мол, я тебе говорил? Понятно, я мог бы ему заметить, что смысл слова не в том только состоит, чтобы назвать его по-другому, но вместо всего этого зажмурился и спросил в лоб: