Вон даже восемнадцатилетние девахи до сих пор строят ему глазки.
Вспомнилась откровенно флиртующая Катя. Оброненная фразочка из арсенала соблазнительниц: «За меня уже не сажают».
Муха оттолкнулась лапками, замельтешила прозрачными крылышками и упорхнула вглубь зеркала. Антон пошарил взглядом, выискивая насекомое в кабине, но муха пропала. Свет лампы с трудом пробивался сквозь закопченный плафон.
* * *
Марин? Ань?
В квартире, в которой он прожил четыре годаи где-то год из отпущенного срока был счастлив, царила тишина. На кухне капал кран. Световая дорожка вытекала из спальни, делила надвое коридор. За ней лежал мрак, где старые вещи беззвучно проговаривали свои пыльные секреты: возможно, рассказывали о былом, о графьях и кухарках, о жгучей ненависти и всепобеждающей любви. В детстве родители возили Антона на дачу, и там стоял громоздкий бабушкин сервант. Касаясь облупившейся краски, Антон воображал людей, чьи судьбы были связаны с этим таинственным кладезем дохлых прусаков и щербатых чашек.
Где вы все? Приютите странника.
Он выставил на кухонный стол бутылки. Клён, как скелет на ниточках, пританцовывал за окном. Марионеточные тени метались по кафелю. Антон вымыл руки, отмечая, что у каждого зеркаласвоя, едва различимая манера отражать. Одни льстят вам, иные выставляют носастыми, ушастыми, толстыми или, наоборот, тощими. Врут, как опостылевшие жены, то заигрывая, то невзначай, между прочим, указывая на неприглядную правду.
Вы чего? Куда запропастились?
Антон вошел в Анину комнату. Трюмо так и не скинуло свой хеллоуинский нарядпростыню Каспера, доброго привидения. Антон представил, как дочь чистит в ванной зубы, зажмурившись, боясь, что из квадрата амальгамы на нее таращится кошмарная лупоглазая ведьма.
«Запутали девочку шуточками своими, приколисты драные».
В спальне зашуршало. Антон осмотрел трюмо, потом перевел взор левее. Шуршало под кроватью. Шерстяной плед свисал до полатам, в темноте, кто-то был. Шерсть шевелилась. Появились ступни в оранжевых носках, обтянутые колготами икры. Аня вылезла на четвереньках, задком.
«А кто еще мог там копошиться?» удивился собственным опасениям Антон.
Аня отгородилась от внешнего шума наушниками и не слышала, как он вошел. Она надевала на указательный палец колечко с дешевым красным камушком. Эту безделушку и искала под кроватью. Осенила отца взглядом, промолчала, но, кажется, обрадовалась его визиту.
Что за кольцо? Парень твой подарил?
А?
Антон присел на корточки, освободил уши дочери от проводков.
Кольцо, говорю, парень подарил?
Пап, мне двенадцать. У меня нет парня.
«Хорошо», подумал Антон.
А ты чего не уехал?
Решил заночевать. Тебя повоспитывать заодно.
Как мило.
Маринина фраза. И выражение лица Маринино.
Где мать?
В Москве. Срочные дела, Аня процитировала, пальцами обозначив кавычки: Английский письменный стол с двумя тумбами. Завтра уже не будетнадо мчать.
Тогда понятно, улыбнулся Антон, и губы Ани чуть искривились.
Она пыталась сдерживать эмоции. Защищаться обидой.
Есть что поесть?
Жаркое в холодильнике. Разогрей.
Антон поднялся и подал дочке руку. Она замялась.
Айда. Поможешь приготовить.
* * *
Ярко освещенная кухня была оплотом двадцать первого века с его высокими технологиями посреди могущественной тьмы окружавших помещений, захламленных антиквариатом. Антон порой думал, что, если в гостиной закончится свободное место, Марина выкинет холодильник. Зачем он Рюминым? Секретеры, тумбы, лари войдут на кухню косолапо, как ожившие вещи из жутковатого «Мойдодыра».
Кушай. Антон пододвинул к дочери тарелку.
Нет аппетита.
Появится. Съешь ложечку.
Он нашпилил на вилку кусочек свинины. Марина, не отнять, прекрасно готовила.
Поранился? Аня глянула на забинтованную кисть.
Дрался с преступниками. Антон подмигнул. Повернулся, чтобы взять соль. Заметил чайник, накрытый цветастым полотенцем.
Зайка, а давай поспорим, что ты салат не съешь? Проспорювыпью пиво залпом.
Аня не улыбнулась. Сказала жестко:
Мне двенадцать, а не пять. Не разговаривай со мной как с младенцем.
Прости. Он отхлебнул из бутылки. Сложно запомнить, когда тебе «только двенадцать», а когда «уже двенадцать».
Ха-ха. В стэндапе себя не пробовал?
Клен потерся ветками об окно. Там, на улице, завывал ветер. Как это было? Какой-то гениальный проектировщик предложил: «А давайте воздвигнем микрорайон в чистом поле? Авось через сто лет он сольется с городом?»
Ты завтра уедешь? спросила Аня, поджимая под себя ногилюбимая поза.
Да, рано утром.
Антон подумал про взбешенного Глебыча.
Завтра Матвея хоронят.
Знаешь, нащупывая слова, проговорил Антон, у меня ведь тоже друг погиб. Я в восьмом классе учился. Павлик Ершов. Классный был парень. Его машина сбила. Пьяный водитель Образ Павлика давно померк в голове, сохранились общие ощущения, память о пикниках и речных заплывах на расстояние. Двух одноклассников в живых уже нет. Так происходит, увы. С каждой потерей образовывается пустота. Антон коснулся груди. Мы эту пустоту наполняем воспоминаниями. Так и существуем.
Аня слушала внимательно. Антон воодушевился. В кои-то веки не испортил все, достойно прошел по льду.
Сложно поверить, насколько мы хрупкие. Живет себе человек, и у него свои увлечения, свои планы. Каждый из насцелая вселенная. И из-за какого-то пьяного придурка эта вселенная разрушается. Инфаркт в семнадцатьэто же слишком просто и оттого слишком непредставимо. И мы придумываем разное, чтобы как-то постигать чужую смерть.
Придумываем? спросила Аня.
Я сегодня с ребятами твоими поговорил
Аня напряглась.
Кто тебя просил лезть? Глаза налились слезами. Кто?
Мама просила.
Так маму и успокаивай. Установленный контакт дал сбой.
Аня вскочила, звякнув тарелкой.
Анют, я
Оставь меня в покое!
Она вылетела из кухни, провалилась в коридорную пасть.
Твои ребята! крикнул Антон темноте. Накрутили себя!
Из туннеля никто не ответил.
Черти, блин. Антон сковырнул пивную этикетку.
Зеленоватое стекло отразило осунувшееся лицо. По столешнице, по бутылке и перебинтованной кисти скользили корявые тени клена.
12
Антону приснилась Марина. Она лежала на кушетке, Антон держал ее руку в своей руке, потому что видел такие сцены в кино. Хорошая сцена из голливудской мелодрамы. Настоящие отцовские чувства придут позже. Когда он впервые прижмет к себе спеленатую Анюаккурат в тот миг. Но пока Аня обитает в утробе Марины, а Антон боится до дрожи, что будет плохим, никудышным отцом. Как его собственный папаша, пропойца, бросивший мать с пятилетним мальцом.
И будущий папа изнывал от тревог, он вцепился крепкосильнее, чем надо, в руку жены. Седовласый врач, который запросто прошел бы кастинг на роль седовласого врача в кино, водил трансдьюсером по блестящему от геля выпуклому животу Марины. На экране крошечное существоголовастикплавало в околоплодных водах.
Дочь, сказал доктор. Поздравляю.
Антон выдавил дежурную улыбку. Обуреваемый страхами, склонился к Марине и поцеловал в краешек губ. Вновь посмотрел на монитор. Ультразвуковые волны транслировали картинку из Марининой матки. Тамна экране, в животе, были мухи. Они облепили ребенка и ползали по плаценте.
У нее есть ножницы, сказал доктор ошеломленному Антону и улыбнулся широко. Чтобы резать пуповины.
Антон проснулся, едва не сверзившись на пол. Вокруг громоздились музейные экспонаты. Немецкие буфеты, кабинеты для гравюр, французские дрессуары словно хороводили в темноте. Антон вспомнил: он заночевал у бывшей жены, заснул на изысканной тахте.
Пятки коснулись прохладного паркета. Тяжелые портьеры преграждали доступ лунному свету. Антон извлек телефон. Дисплей стал светлячком в чертогах мрака. Полированное дерево перехватило отсвет.
Дом издавал звуки, свойственные старинным особнякам, а не свежеиспеченным новостройкам. Дом скрипел, сипел, подвывал в унисон с ледяным ветром, охаживающим фасад. Или это мебель Марины скрипела и сипела своенравно.
Часы показывали тройку с тремя нолями. Мочевой пузырь был переполнен пивом. Антон встал, ворча. Подсветил дисплеем. Сбоку проплыл такой же белый огонек. Антон чиркнул локтем по дубовому комоду, повернулся. Зеркала в темноте создавали причудливый эффект. Словно двери, из которых глядят незнакомцы.
Зеркало на комоде было метровым, окаймленным узорами в виде колонн. Этого-то калеку зачем тащить в дом? Из жалости? Кто его купит? Верхушка зеркала оказалась растрескавшейся, стекла норовили вывалиться острыми гранями. Упаси бог, Аня порежется. Трещина пролегла к нижней планке рамы, рассекла отражение Антона. Или кто там стоял в прямоугольнике, черный-черный.
Антон подвигал пальцамии расслабился, когда тень покладисто повторила его жест. Будто ждал спросонку, что отражение взбунтуется, как «вольво». Хмыкнул, представив чувства человека, осознавшего: зеркальный дублер не играет больше в исправного повторяшку, а просто стоит и прожигает тебя взглядом черных ненавидящих глаз.
Истории тинейджеров были заразными. Взрослый мужик усомнился на секундучто же говорить про двенадцатилетнюю девочку.
Антон протиснулся между буфетов. Зеркало смотрело в спину.
«Не глупи».
Старики говорили: разбитое зеркало в квартирек несчастью. Мало Марине несчастий? Или и на эту рухлядь найдутся покупатели?
* * *
Антон застегнул ширинку, смыл воду в унитазе. Бочок побурчал и затих. Клен танцевал за кухонными окнами без устали.
«Посплю два часа, решил Антон, и вызову такси. Сразу в мастерскуюопережу Глебыча и успокою».
Шагая по коридору, он заглянул к Ане.
Луна оседлала каркас долгостроя, точно глаз Саурона на башне. Ее света хватало, чтобы видеть: кровать дочери пуста, простыни скомканы. Мрак, клубящийся ниже уровня подоконника, шевельнулся. Чьи-то ноги быстро втянулись под кровать, потревожив край одеяла.
«Что значит чьи-то?»
Ты чего не спишь?
Аня не отреагировала. Антон переступил порог спальни, зажег свет, окатил раздраженным взором трюмо, переоблачившееся в Каспера.
Зайка, кончай. Три часа ночи.
Он встал на колени и откинул одеяльный полог. Припал грудью к ковру. Под кроватью никого не было. Убеждаясь, что зрение не обманывает, Антон зачерпнул перебинтованной рукой пустоту. Мизинец коснулся какого-то предмета. Антон вытащил егоэто оказался распахнутый блокнот. Анины рисунки карандашами.
В недрах темной квартиры задребезжало.
«Долбаное дерево лупит по стеклам, сказал себе Антон. Хватит выдумывать».
Он смотрел в блокнот, а с разворота на него смотрело дважды повторенное лицо. Картинки напомнили холст того депрессивного немецкого художника, где человек на мосту кричит и хватается за голову. Но персонаж известной картины кричал от страха. Лица со страниц выражали не страхабсолютную злобу. Безволосые, с овалами ртов и черными провалами глазниц. Антон перелистнул страницу.
Те же вопящие уродцы, но в полный рост. Плети длинных рук. В клешнях тщательно выписанные ножницы. Юбки, маскирующие ноги (наверное, такие же тощие). Узкие черепа, карандашные штрихи по сторонам, имитирующие темноту.
Андрей швырнул блокнот на кровать.
Аня, поздновато для пряток.
Он направился в коридор. Под ногами звякнуло. Портняжные ножницы проехались по паркету и замерлилезвиями к зашторенному трюмо.
«Марина расширила круг антикварных интересов?»
Антон нагнулся.
Ножницы были до странного холодными, точно их хранили в морозильнике. Не парикмахерские, а портняжные, кованые, больше похожие на пинцет, но с отточенными темными лезвиями и неровными кольцами. Скрепляющая металлическая пуговка побурела от ржавчины, и режущая кромка была рыжей.
В пальцах Антона ножницы щелкнули: сочный отвратительный звук.
«Чертовщина». Никогда прежде это словечко не будило такую тревогу.
Вспоминая, что именно ножницы фигурировали в кошмаре, Антон двигался по квартире.
Он никогда не понимал, зачем им так много пространства? И как хорошо было в тесной однушке студентам Рюминым Привольно, радостно, беззаботно.
Коридорный выключатель повел себя так же, как автомобиль: подло проигнорировал команду. Тьма гостиной давила чуждым присутствием, обманывала зрение. Безрезультатно пощелкав клавишей, Антон свернул за угол.
Аня стояла на кухне, спиной к нему, окруженная тенями веток. Как оленьи рога, они растопырились по стенам и потолку.
Ты что тут делаешь?
Дочь не шелохнулась. Вместо этого шелохнулись тени. Заскользили, словно гладили Анины волосы, расчесывали на пробор.
Она здесь, полушепотом ответила Аня.
Черный отросток свернулся спиралью. Разве тень от ветки так может? Щупальца выплывали из-за контура девичьей головы. Похоже на то, как плавают в воде длинные косы
Она меня стрижет.
От напряжения слезились глаза. Воздух сгущался и затвердевал. А на кухне затвердевали, менялись тени. Они больше не имели ничего общего с ветками клена. Их источник находился не за окном, а за гудящим холодильником.
Антон заставил себя сделать шаг. В углу кто-то прятался. Щупальца цвета нефти струились в лунном сиянии. Тонкая рука отпочковалась от холодильника, раздвинула суставчатые пальцы, как фокусникколоду карт.
Пап!
Антон резко обернулся.
Аня стояла в коридоре. Ее голос, ее пижама, ее личико. Но тогда кто
Не ходи туда, сказала вторая Аня, сверкнув заплаканными глазами. Это не я. Разве ты не понимаешь?
Антон, лишившийся дара речи, посмотрел влево.
АняАня первая, шептавшая из полутьмы, прыгнула на столешницу, будто жабка. Уперлась в клеенку кулачками. Перескочила на рукомойник. Это напоминало дурной монтаж. Отсутствовали кадры, из-за чего казалось, что Аня исчезает и вновь появляетсято там, то тут, хаотично.
Беги, сказали из коридора.
Черная девочка в облаках щупалец прыгнула на Антона. Холодные пальцы обхватили горло.
* * *
Антон проснулся, захлебываясь, отталкивая от себя несуществующего противника.
Ох ты блин. Он облизал губы. Совладал с дыханием. В коридоре горел свет и желтоватый ореол окутывал антикварную мебель. Надо же
Сон. Дурацкий сон.
Улыбка тронула пересохшие губы. Антон свесился с тахты.
Дверь столетнего шкафа была отворена и внутри сидело тощее деформированное чудовище. Длинные костлявые лапы выпростались к Антону. Глаза пылали угольями, топками.
Пап?
Аня вошла в гостиную. Захотелось заорать: «Осторожно, там в гардеробе Пиковая Дама!» Но здравый смысл возобладал. Аня клацнула выключателем, электричество прогнало тьму за буфеты и тумбы. Шкаф был закрыт. Жуткий монстр оказался тенями на дверцах.
Чего не спишь? спросил Антон.
Сердце галопировало, подстегнутое кошмаром. Подумалось, что он уже задавал этот вопрос во сне
Ты кричал.
Аня стояла поодаль, у резного секретера.
«Чтобы не отражаться в расколотом зеркале», догадался Антон.
Он сел на тахту и вытер ладонью влажное лицо.
Что тебе снилось, пап?
Налоговая, солгал Антон.
13
Прощались с Матвеем в крематории, огромном, торжественном и гулком. Марина и не знала, что в их городе есть крематорий. Она всерьез беспокоилась, что тело сожгут на глазах гостейна глазах шокированной дочери. Огонь оближет труп: займутся великолепные золотые волосы мальчика, зашипит и запузырится подкожный жир. Жидкости закипят в пылающей домовинеи останутся только кости, которые сотрудники размельчат щупами или чем там они пользуются.
В Москве Марина заключила отличную сделку. Письменный стол фирмы «Уинстон и Уолтмен» доставят на днях, плюс она продала коллекционеру итальянский армадио. Элегантный и галантныйне чета бывшему муженькуколлекционер приглашал на чай, но Марина отказалась вежливо, и утром, по дороге домой, жалела. Не рано ли она себя хоронит? Аняморгнуть не успеетвырастет, закончит школу, уедет учиться. Марина останется одна со своим антиквариатом. Конечно, раньше мечталось выйти замуж раз и навсегда, но реальность вносит в планы свои коррективы. Со сколькими мечтами распрощалась, заматерев!
Надо было соглашаться на чай