Вот и степнякам понемногу взгляд пленника разонравился. Чтоб не имел такогохотел Корса камнем подправить. Да не вышло. Опоздал он. Раскачал свой взгляд пленник. Не странен ужестрашен стал. Уронил камень Корса, в пыль на колени упал, за горло схватился. Захохотали, кто дальше стоял. Кто ближе стоялотступили. А тут темник ихний подошёл, погнал от пленника, ценный мол, не для них. Корса тоже ушёл, только оглядывался, когда уходил, глазами резал. Знал Темелкен: не стерпит позора Корса, ночью с ножом поползёт.
Весь вечер думал Темелкен, куда его сердце тянет. Спрашивал себя, ладно ли будет, коли вместе они с этим, страшноглазым, в степи сгинут? А не смог себя отговорить. Ум сам пробудился, рукисами всё сделали.
Может, Корса всю ночь караулил, можети кумыса хмельного кому надо налил, не знал Темелкен, спал. Но как проснулся под утро, так тень Корсы по лицу скользнула.
Не было ножа у Темелкена, ну да ему и шнурок сгодился. Не знали степняки, что есть в тонких руках сила. Знали бы, иначе бы всё сложилось. Но только всхрапнул тихо Корса. Всхрапнул и обмяк. На своё место у коней положил его Темелкен.
Нож Корсы острыйлучше некуда к делу пришёлся бы. Только пленник уже без путноги-руки себе растирает. Увидел Темелькенаулыбнулся, кивнулпошли, мол, вроде только его и ждал. Темелкнен ему на загон указалкони нужны. Пленник головой мотнул, за горло себя взялуслышат. Не услышатпохлопал по ушам Темелкен.
Загородку перелез, обнял одного, еле слышно зашептал на ухо, и пошёл за ним конь. Вывел, рукой махнулжди. К другой загородке пошёл, другого коня вывел, тощего, высокого. Прячась за коней, самое опасное место прошлидо шатра окраинного. Подпоил, видно, дозорных Корса.
Сказать, что не гнались за ними, обмануть. Ценен был для степняков Аркин-конь и пленник ценен. Но далеко они до восхода проскакали. И следы путали умело. И погоня вразброд повелась. Ушли бы. Только пал конь под Родимом, сменныхпоторопились, не взяли. А в степи далеко видно. До леса долго ещё. А трое степняковвот они уже.
Только тогдаодин-единственный рази видел Темелкен Родима в бою. Нож Корсы был у нихбольше ничего. Да Родим и ножа не взял. Темелкену отдал, вперёд ехать велел. Но тот не сильно послушал. Чуть отъехалспешился. Смотреть стал.
А Родим степнякам навстречу пошёл, спокойно опять, будто друзьям навстречу. Аркан свистнул, только чуть назад качнулся Родим. А тот, кто бросал, уже из седла прочь! На земле голосит, ругается. Аркан вой поймал!
Только взгляд Темелкен перевести успела Родим в седле уже. Прямо на другого всадника наезжает, с коня на конь скачет! Конь на дыбыоба под копыта! Родим тут же вскочил, а степняк лежать остался, а в правой руке у Родимасабля его медная красная.
Третий степняк не сильно смелый былконя повернул, пятками ударил. За подмогой поскакал.
Достались Родиму с Темелкеном два коня чужих. Да по дурно кованной сабле. Да в мешках кое-что седельных.
Только Родим тяжёл был для коней степняцкихобоих загнал. Бросили. А у бора встретили погоню степняцкую десятки поднятых в воздух стрел. То вои Нетвора, пошли им навстречь, оповещённые чутьём волчьим, может?
Присмотрю подарки в городище. Близко день, когда имя мне дали. Отцу подойдёт нож из склатского железа. А ещё хочу сделать подарок Васе
Склатского? вскинулся Темелкен.
Ну да ты же слыхал уже
Родим, уловив в голосе побратима интерес, приподнялся на локте, задумался.
Если степняков миновать и идти налегке туда, где солнце спит, через щепоть дней степь начнёт перемежаться лесом, а на исходе от этого ещё четвёртого дня начнутся засеки склатские. А там и Белая Стенагородище их. Только оно не цельное, как наше, а из многих селищ как бы. В одномгончары, в другоммечи, ножи куют. Ковали, или кузнецы? И камень железный у них там хороший, и мастера. Да что с тобой? Родим видел, что Темелкен едва слушает его.
Родичей моих зовут алаты. Алаты, понимаешь?
Алатыскалаты. Сходство вижу. Может, это племя твоему и роднее. А дальше я не ходил.
Как же так? Десять дней? А я три года у степняков в плену жил, слова родного не слышал! Ум едва не ушёл!
Степняки с восхода медленно катятся. Откуда им про закатные земли знать, пока не побили-пограбили? Впереди того племени, откуда мы с тобой ушли, ещё три я видел рода степняцких. Медленно идут они за скотом на закат, широко идут. Их скот здешней степи чужой, траву выбивает, не могут они долго на одном месте. Ну а на закат их, верно, тянет чем.
Не могут, точно, вспомнил Темелкен. А ты зачем так далеко на закат ходил?
Явой. Сказал Нетворпошёл.
Темелкен замолчал, задумался. И Родим задумался. Раньше побратимы о походах воинских не говорили. Но сейчас были они уже одного роду-племени. Какие между волками секреты? И Родим стал вспоминать, рассказывать.
Вспомнил, как пошло их три по четыре полечей да воион, Бакол, Нагой, сына Тура, да кровный брат НетвораТреба. Четверо, значит, хорошее, доброе для воя число. Полечисеребро да меха поменять, воиосмотреться, других людей послушать. Обсказал, как степняков обходили, как меха на железо, склатами кованное, меняли, как девки на него смотрели склатские
А как обратно пошли и к дому уже близко было, пожар увидали. Степняки селище подожгли соловянское. Треба как старший Нагою велел полечей вести, а трое воев поглядеть пошли. Ну и поглядели маленькодевок да ребятишек, что в полон погнали, отбили да через болото увели.
Замолчал Родим, вроде как всё сказано.
А где сейчас Треба? спросил Темелкен. Погиб?
Почему погиб. Третьего дня по Росе-Реке ушёл на однодеревке. Когда мы в драку со степняками ввязались, Треба и Баколвперёд пошли, соловян повели. Яприкрывать остался.
Почему ты?
Я из лука быстрее бью. Они мне стрелы оставили. А ямы копатьконям ноги ломатьна то много времени надо. Ну да болото рядом было. На болото коням ходу нет.
А если бы тебя не было, кто остался бы?
Треба, он сильный вой.
Значит, ты сильнее Требы?
Силане главное. Требабольшой опыт имеет. Много раз водил и в степь, и на восход, и по Реке, и через Гать Большую.
Но в поединке ты сильнее?
В поединкесильнее, с неохотой признался Родим. Стыдно силой гордиться. Не моя она. От Рода, что жизнь дал. Мне больше дал, с меня же больше и спросит. Да и не всё в силе сокрыто. Требавелет он.
Родим замялся, и Темелкен удивлённо поднял на него взгляд. Побратим вёл себя так, словно бы говорил не о запретном, а о неудобном для человека. Ну, если бы был Треба без ноги, а Темелкен взял вдруг да не заприметил.
Что значит велет?
Значит, что он слово сказать может. Нужному слову время и место знает. Или, наоборот, слово само к нему идёт Не знаю я. Но как скажет велеттак и станет потом. Оттого и волки, помнишь, нас у леса ждали? Треба сказал: приду яи пошли. И тутсказал Требая идти должен. Хмурый был сильно. Ты пойдёшь, сказал, много будет крови, но чем яменьше. Послушал я. Этот дар редкий теперь. Мама говорила, что раньше не чудно было велета встретить. Целой деревней рядом жили. С солнцем, говорила, велет может поспорить, с камнями, с людьми говорит, как водун. Только иное это. Водун к силе идёт, велетот силы. Мучит она его, между землёй и небом держит. Водуну легче. Водун решать по себе не волен. Ему Раз Вышний опора. Покажет Вышний Рази всё вокруг послушно водуну, покуда волю божью ведёт. А велетон от воли свободной. Решитпосолонь пойдёт, решитпротив. Может, в Сварге потом и осудит его Вышний, но здесь велет выбирать сам станет. Оттого тяжело ему. Нет хуже, когда знаешьтолько сам выбрал.
А вот я бы выбрал, мечтательно улыбнулся Темелкен, вспомнив дом свой. А ты?
Я?
Лёг опять Родим на спину. На небо посмотрел. Задумался. Чуден как свет белый Тут бы принять его весь. Надо ли выбирать? Только знает ли про то Темелкен?
Раньше всё Темелька Родиму сказки сказывал: про боговчто детей рожают и бьются, как люди, про солнце ярое, про героев, что в дальней земле живут. А Родим слушал больше. Не всё можно говорить чужим о том, как свет устроен. Но теперькто, кроме него, Родима, новому вою дорогу даст?
Вздохнул Родим. Больше любил он биться, чем сказывать. Но время пришло. И Темелкен любопытствует, всё косится, что там разглядел Родим в пустом небе? Может, боги по с облаков ноги свесили?
Вот, смотри, решился Родим. Тот свет с неба, что над нами, это Сваргасвет белый, творящий. От него всё и пошло. Солнце, луна и звездылики его. А то, что вдруг твердь от света, так ведь и из молокатворог.
Свет из самой глубины неба идёт. А там, глубоко в небе, на берегах великой небесной Реки живут две Мёдведицы-берегиниМать и Дочь. Мы думаемМёдведицы, а кто говоритлосихи две, но они всего зверья мати, рожаницы, и то, что в нас от звереймясо, кости, от них. От того и рекам мы бережёмся. Думаем будто бы, как на небе: на высоком берегуМать живёт, на пологомДочь. Они корень наш. А иногда видят их теперь, кто умеет, как дев водяных-росных, росалок. Из вод-хлябей небесных льнут они к земной воде. Словно ближе быть к нам хотят. Водун говоритэто оттого, что люди всё меньше братьев своих понимаютбирюков, мёдведей. Сердятся берегини, какой дурной охотникмогут и утопить. А в небо вбит кол, вокруг которого лики небесные хороводят. Как мир обойдуттак год заново народится. А свет небесный чистыйон отец всему. Воля света тогоВышний Раз, бог наш. От берегинь-рожаництело наше, от Рода, что первый смог дух Сварги в людском облике вынести, род ведём. Оттого женщины молятся Рожаницам и тётке их Ярге, которая им детей родить помогает. МужчиныРоду. А водунВышнему Разу. Только кто знает, слышит ли он? Не всякого он слышит. Это потому что мясо и кости человекатоже своей жизни хотят. А духон вольный очень. Дух душой к телу, как нитками пришит. Лопнут ниткидух оторвётся и улетит в небо. Есть птица горняя, имя её настоящее не скажу, не накликать чтоб. Голубь зовут. Говорят, посмотришь на неёи лопнут нитки, и дух в Сваргу полетит, к свету. Оттого Водуну труднее всегои телу не потакать, и дух удержать на земле. Это если посолонь. А можно и против. Тывой, тебе теперь знать надо.
Как же можно против солнца идти? удивился Темелькен.
Против солнца главный секрет скрыт. Другое солнце, тёмное. От негоогонь другой, кресеный. Свет егоот света небесного рознится. О нём, ты прости, не говорят много. Он хоть земной отец мудрости нашей, разум нам дал, но пожрал бы детей своих, коли не прикрыли бы нас сверху Сварга да отец наш небесный. Онкак пожар леснойзлой да буйный, хоть и высекла его вроде искра божия. Оттого и зовут его Кресс-возжигатель. Оттогобесится он, как пожар, покуда не раскроется небо, не изойдёт на него вода берегинь материнская, не увидит он солнца ликдвукрест Сварги, что посолонь закручен. Свет-то небесный ему не дано видеть. Но и солнечный свет осердит его, тогда и закрутит он мир противусолонь. Но только тут и жизнь будет, потому что мы, люди, между. Духиз Сварги, разумот Кресса, иного огня.
Родим вздохнул, достал оберег и провёл пальцем по рисунку.
Видишь, как уложено? Крестна крест. Крестэто сполох огня живого. Один сполохот доброго огня, что очаг греет, второйот огня Крессова, злого. А вместето лик любого огня. Как и того, что в небе. А уж какой крест возьмёт силу, как покатитсяпосолонь или против, то не я ведаю. Но не страшно и противколи душой сам владеешь, он ласково накрыл солярный знак ладонью. Кресса мы не боимся. Есть в нас и своя сила. Душа наша сама взрастает, прорастает из тела сквозь дух, тело с духом скрепляет. И в том великая правда человеческая.
Помолчал Родим.
Молчал и Темелкен, удивлённый странной верой.
Значит, по вашей вере выходит, что в небе два солнца? Одно по своему ходу, а другоепротив?
Выходит. Оттого, ты видал, обереги носим и те, и эти. Но не знаку мы бережёмсясвету и ликам егосолнцу, луне, звёздам. Может, и страшно, что многие и супротив солнца обереги носят. Только водун говорил: ещё страшнее, коли стоячему кресту поклоняться начнём. В крови, говорит, умоемся. И что по с юга люди весть несут, будто Перун-бог на горе уже перст свой могучий поставилвверх дым идёт, во все стороныогонь брызжет, земля тычет горячая, красная. Значит, скоро уже. Не ведаю я, почему так? Почему огонь живородящий грудь рвёт, человеческой жертвы просит, коли тоже отец он нам? Коли разум дал людям? Без Кресса люди, словно неразумные звери, блуждали бы по лесам. Он из любви берегинь материнской душевнойниток насучил, дух Сварги, что слишком лёгок был для людей, к телам их звериным теми нитками пришил. Думалудержат людей нитки. А из них душа росная выросла. Осердился Кресс сильно, что не похож на него человек стал. И, говорят, скоро придёт он, чтобы служить нас себе заставить. Вот и думает Нетвор, может, успеем мы богов других принять: Хорса-конника, Перуна, молнией змея в человеке разящего.
Почему же начал и замолчал Темелкен.
А потому, что Сварга глубоко, а дух в людях слабнет. Душа в нас человечья растёт, крепнет, но она и отдаляет дух от тела всё дальше. Трудно росам услышать теперь свет белый. Словно бы слепые и глухие мы стали. Мечутся полечи, ищут веры, а сердцем не чуют. Вот и волков оттого среди полечей всё меньше. Волк без чутья не волк. Да и молодые вои наши уже не те. Тускнеет для них свет Сварги. Так пусть бог у нас будет бойкий и яростный, но простой! понял его с полуслова Родим. Чтобы сам, как вой, на коне! Ты не смотри, сядут теперь наши на комоней! А Кресса мы не примем. Жадный он. Коли его кровью поить
Родим замолчал и глаза закрыл. Отчего-то, видел Темелкен, побратиму страшно стало.
Твои боги, Темелька, они как люди. Пусть они будут с людьми. Кресс же силу и власть даёт великую, только
Опять замолчал Родим. Не знает, как передать свой страх Темелкену. Только чудится ему опять, что в святилище Кресса стоит он, что дышит ему в спину сильное, нечеловеческое. Такой силечто возвысить, что раздавить. Букашка Родим перед страшным богом. А богвот он, крови просит. И чем ближе кровь чистотой к Сварге, свету белому, тем сильнее проситребёнка, младенца, а самое сильноемладенца, дух коего рядом стоит, не рождённого!
Страшен Кресс. Только один раз допускают простого воя на обряд в его святилище. Всю жизнь потом помнят. Но и силу свою чуют тогда. Силу души человеческой перед могучим богом.
Видит Родимне понял его Темелкен. Хоть через все обряды положенные прошёл, а не дано ему бога увидеть. Иной он.
Покачал головой войне знает, как сказать. А не покажешь уже. Не возьмёшь за руку, не развернёшь ему ладонь к небу, как волку молодому, глупому. Не скажешь: чуешь, мол, чистый свет Сварги? Поёт твоя кровь? Ну, вот он и бог тебе.
Но нет. Не поёт кровь у Темелкена. Не светлеет во взоре его. Есть в нём ещё вера, но далёкая уже, смутная. И в глазах у него темно, как у полеча.
Как так, ведь вой же? Неужели ведение божие только растерять можно? Вернуть женикак?
Поднялся с откоса сухого, душистого Родим, ласково коснулся ладонью травысловно собаку погладил. И тут же гибкая волна приязни обдала всё его тело. Покосился недоверчиво Родим на Темелкена: неужто и теперь не чует? Сердце ж дрогнуло. И по телу пошло.
Нет, не чует Темелкен. Иначе с ним надо. Вот ведь коня же чует А как же земля-кормилица? Свет чистый, творящий? И ведь не всё так потерял он, как полечи. Чует Родим, есть и в Темелкене небесный свет Сварги. Но неужто Крессова в нём больше, чем в волках Нетвора?
Пойдём уже, сказал Родим вместо дум простое. Скоро к реке выйдем. А там и городище. Так полечи живут. С одной стороны им берег обрывистый опора, с другойлес, а с третьей, глядишь, и Своерад пожалует. Сейчас уже и частокол будетповыше лесного нашего. Вона.
Не больно-то для города высок, смеётся Темелкен.
А чем выше онотем нам же страшнее. Знаешь, как вой в самый трудный поход пойдёт? Босой да безоружный. Чтоб от берегинь не отгородиться, чтоб всё, что растёт и дышит, помогало. А с оружием в чужой лес войдёшьглядишь, и он на тебя клыки и когти выймет Ну да полечиони иначе. И у склатов ещё выше стены, я видел. Стены они из камня самодельного кладут. Леса-то там такого мало Смотри же, мы с высокого места идём: нам и городищекак на ладони. С обрыва-то, гляди, совсем не взять его. Хотя оврагом старым если пойтималым войском близко встать можно. Риск большой, однако, заметят что. Хотя Своерад злой, в запарке и сдуреть может.