А лесом? Вон те воротав лес?
Лес-то с завалами да рогатками сделан. Ратник так упреет, что и биться ему уже не в мочь будет.
Неужто лоб в лоб пойдёт Своерад?
А чего ему? Ратников у кмеса молодого мало. Тут, перед воротами, и перебьют всех.
Посредине высокое зданиеэто кмес живёт?
Посрединето? Детинец, для предков место
Кладбище, что ли? А я думалхрам какой?
Оно и есть место святое. Тамлучшие из рода нашего. Последний путь свой ведут. Раньше, помню, в особые места святые увозили чуров, теперь дороги заросли, в детинец сажают. А рядомлобное место. Видишьлюди там. И полечи, и гости торговые.
Да как же ты различаешь, что гости?
А по одёже.
Вот ведь глазастый, я-то не различаю.
И я коням сказки сказывать не умею, засмеялся Родим. Ну, а теперь больше слушай уже. Говоритьпотом будем.
И он твёрдо и скоро зашагал к расхлебененым деревянным воротам на простых кожаных петлях, около которых было необычайно много, по началу-то лета, всякого люда.
Здоров будь, Будим!
Дёрнулся угол рта молодого кмеса. Несдержан был Будимир, не по нутру ему пошла фамильярность дядьки, напомнившая о детском прозвищеБудим, крикун, что спать не даёт. Дядькино счастье, что собрались уже родичи и поратники. Некогда ему с дядькой Дёрнулся угол рта, ничего не сказал молодой кмес.
Видел стоящий на большом кмесьем дворе Родим. Понялпроиграна война. Сомнёт их Своерад уже воинской выдержкой. А главы родов да старшие поратники ещё до начала схода спорят промеж собой. Таким твёрдая рука нужна, не крикун малолетний. И на чужого кмеса Своерада смешно уповатьпожжёт городище да селища, чтоб рати доля да боялись чтоб. Надо бросать всё нажитое да уходить или через степь идти, к склатам. Помощь у конных просить. Обучит, небось, Темеля. Откроет им секрет конного строя. За то пойдут с ними против Своерада. Тайком надо конных привести. А, битвы дождавшись, взад Своераду ударить, други, мол, княжьи люди. Другина.
Задумал Родим, успокоился. Ну, вот и идти бы пора, чего ждать? Да Нетвор спросит. Остался.
Заголосили уже: «Слова, слова кмесу!»
Вышел молодой кмес. Мало дисциплинированные полечи продолжали гудеть между. Кмес похож был на посаженного на шесток петушка: всё оглядывался да шею драл. Глядел, когда коня приведут. Привели.
Коньне чета Яше, но и того жалко. Знал Родим, сейчас ему кровь пустят, гадать будут, удачно ли пойдёт вражда. Темелкен, видел краем глаза Родим, кулаки сжал: коней, как людей, любил.
Только неладно пошло, придержать коня не догадались, вырвался он из нетвёрдых рук кмеса, кровью его залил. Кто постарше, головами качать начали. Понял Родим, что перебежчики к Своераду пойдут теперь, мол, не удержал раненого коня кмес, тяжёлый будет бой, много крови прольётся, рисковать стоит ли? А конь уже пал с тяжким хрипом в пыль. Глаза закатил. Кмесмолодой петушокзакричал: победа, мол, будет. Словно сомневался, что, если коню жилы вскрыть, сдохнет ли?
Родим видел, колеблются многие, торговые особенно. Стоит ли молодой кмес рода своего? Если бы знали, что примет Своерад отступное А то ведь и не примет. Ладно бы данью обложилпод корень срежет. Ратников много у него, на всех готовой земли не напасёшься. С восхода степняки теснят, на север пути холод закрыл, на югеплемена сильные, чужие. Куда пригоднее соседей с готовой земли согнать, своим дать.
А тут брюхо коню вспороли. Кишки комом упали. Хороший знак, удачный. Кто понимаетближе подошли. Похоже, что не покинули боги, хоть кмес слабдело верное будет. Загомонили полечи, оживились. И у Родима ком с сердца упалк Своераду не побегут. А то ведь побил бы и безоружных. Видал его раза два Родим. Хватило. Морда у Своерада красная, глаза жёлтым жиром заплыли, похоже, что и сердце в жиру искать пора.
Посмотрел побратим на Темелкена, а тот белее мёртвого, так коня ему жалко. Приобнял его: «Ладно, ладно, Темелька» Увёл, пока шумели. Негоже было, чтоб поняли полечи, что не только лицом чужой он им.
Дева-мать склатская колыбель бы качалаи то не услышала. Родим, как хорёк, через стену переметнулся, как водав храм протёк. Воздух не дрогнул, огонь не вскинулся.
Одежда на Родиме новёхонькая, на груди и на опояскевсе положенные обереги, на плечахзнак воинскийволчья шкура. В красном углу сел, руки ладонями вверх на колени положил, чтобы виделини ножа у него, ни висеня тяжёлого.
Парнишка утром пришёл у алтаря прибратьда как крикнет, как побежит! Но родовичи склатские не сразу подошли, поняли, что к чему.
Всё, что положено потом было, перетерпел Родим, рассчитали они с Нетвором, что дальше угроз и крика дело не пойдётодин волк пришёл, не стая. Так и вышло.
Едва солнце через полдень перевалило, четверо старейшин склатских вышли из-за укреплённых стен. За ними в некотором отдалении вооружённые воины вели Родима: не связанного, но плотно взятого в копья.
В самое пекло дошли они наконец до священной приграничной рощи. Старейшины остановились. Спустя время подошли волки. Тоже двумя группамивпереди киян Нетвор, да водун, да Растан, да Бивой-старый, сзадимолодые. Темелкена Родим не видел, но знал, что в плотной группе воев и он идёт.
Увидев чужих старейшин, старший жрец склатов коротко крикнул и рукой взмахнул. Воины, окружавшие Родима, тут же опустили копья. Тот молча пошёл к своим. Старейшины же и жрецы с разных сторон двинулись к роще.
Родим воды глотнул, встревоженному Темелкену показал, что не ранен (по-разному ведь принять могли).
Теперь Темелкену оставалось только надеяться, что старейшины сумеют договориться, ведь молодого воя, да ещё чужака, склатские жрецы и слушать бы не стали, мало того, могли счесть его присутствие и за оскорбление.
Солнце уже начало клониться к земле, а старейшины и склатские жрецы всё ещё спорили о чем-то в приграничной роще. Волки от скуки разглядывали воев-склатов, обсуждали оружие и доспех, поругивали короткие луки.
Чего же долго так? спросил, глядя на ползущее к горизонту солнце, Темелкен. Они с Родимом играли в камушки, наскоро расчертив старое кострище, но игра не шла.
Ритуал долог, пожал плечами Родим. Ну, да и выйдут скоро. Солнце низко. А ночевать склатские жрецы должны за стенами. Сейчас и выйдут, пора, уверенно сказал он.
И точно. Из рощи показалась нестройная процессия. Жрецы шли одной кучей, всё ещё гомоня промеж собой. Родим счёл это хорошим знаком.
И правда. Подошедший первым водун отвернулся от вопрошающих глаз, зато Нетвор жестами, но показал, чтобы готовили привезённые к мене первый хмельной летошный мёд, воск, деготь берёзовый, вервие. Рот он раскрывать не захотелнаговорился уже.
Уставшая от долгого ожидания молодёжь отправилась в присмотренный для ночёвки распадок. Стали распаковывать привезённые мены.
Следующий день прошёл обычносклатов пришло меняться многотолько поворачивайся. И работа местная была росам любарасписные горшки, бусы, браслеты, а главноетонкие сабли. В ход пошли обрубки серебра, хранимые обычно на чёрный день, так понравилось волкам склатское оружие.
Место, где шла мена, было хорошо видно с городских стен, потому пришли не только воины и ремесленники, но и молодые девки набежалихихикать да переглядываться. Многие смотрели на молодых воев особенно: ловили взгляд, да не враз опускали глаза. В темных с раскосинкой девичьих очах читалось: а и украл бы ты меня, и было б ладно.
Вои постарше отворачивалисьу многих в селище были уже изрядные семьи, а то и по две семьи, а вот молодые, те тоже глаз не прятали, глядели прямосмущали девок.
На третье утро воев позвали в город. Темелкен озирался тоскливоуже вчерашние мены расстроили его. Он что-то выспрашивал вечор у молодых склатов по-своему, по-алатски, к ночи стал задумчив, а утромгрустен. Родим же не спрашивал, не до того было: Нетвор послал его после заката город обойти, посмотреть, послушать. Вернулся Родим под утро, спал мало. На рассвете Нетвор разбудил егорасспрашивал. Впрочем, Родим мог ночь когда и не поспатьпривычный, а вот поговорить оттого вечером побратимам не свелось. Только утром Родим Темелкенову боль углядел. Улучив время, спросил:
Чего не весел, Темелька? Всё по-твоему идёт. Вроде как примут нашу науку склаты. Смотри: люди их весёлые, глаз не прячутпрямо глядят. Да и нужда им в нашем деле своя есть, сильная. Воины их молодые унижения от степняков терпеть устали, не то что биться с волками вместебрататься даже готовы. Чего зверем диким глядишь? Али город не тот?
Темелкен вроде как не слушалв себя смотрел. А в конце вздрогнул, вскинулся, глаза в глаза в Родима вошёл. Догадался побратим, что метил стрелой в тура, попалв белку.
Неужто понял ты? глядит Темелкен, а глаза, что твои омуты. Мой это город! Только чужой! Улицы немощёные, кирпич на солнце сушен, воистремении то не знают!
Задумался Родим. Ничего он не понялни про кирпич, ни про улицы. А слово «стремя»так и вообще в первый раз услышал.
Что за стремя такое? удивился.
Да Ар-кину, Яше, помнишь, петли я к седлу привязал?
То значит стремен? Стремлять что бы? Чтобы меру знал?
Ну да. И чтобы ногу держало. Как же без стремени на конях? Ни копьём ударить, ни саблей срубить. Как степняки? Да дикари они же. Помнишь, за нами гнались? Из лука в пешего на скаку не попадают без стремени.
Родим задумался. Сам он с бегущего коня стрелять обучен не был. Природу, правда, конскую чуял, уверенность в руках имел, которая комоням нравилась. Однако, если пешим, то охотничьим луком владел Родим изрядно, владел и боевым, и маленьким степным владел. Знал это Темелкен. Видел и другое, что луки склатские короче волчьих, но сильнее степняцкихудобно будет из них с коня бить. Только страх на него вдруг нахлынул: сколько кровушки-то человечьей прольётся, коли он, Темелкен, стремя склатам даст, конному строю обучит? Сызмальства не боялся Темелкен крови, а тут вдруг нашло на него. Даже перед взором потемнело словно и горло подпёрло.
Что же это будет, Родим? сказал он тихо. Мы же с тобой против одной дурной силы другую выпускаем, ещё кровавей, ещё страшней? Правильно ли силой на силу идти?
Задумался Родим. Уловил он смятение побратима. Не удивился, однако. Мера боя в нём глубоко заложена былакрепкий вой ни в зверя, ни в человека лишней стрелы не пустит.
Неужто так страшна твоя наука?
Сам посуди. Скажи вот, как степняки воюют? Повалят же скопом, а как на полет стрелы подскочут, встанут, пустят по стреле и назад. Вот так раз налетят, два, три. Неловко им, потому что на скаку битьни седел у них, ни стремян. А была бы опора ногам да седло ловкое, они бы и копьём, и саблей. Устояла бы тогда рать?
Долго молчал Родим.
Не видал я, чтобы конник с копьём. Неужто возможно? Как же оборону тогда держать? Коли копья на копья?
Чтобы копья на копьяпеший строй тоже иной нужен. В моей земле конники во фланг бьют, сбоку, значит. У вас же и в лобвреда не будет. Первых сомнём, а потомрежь кого хочешь.
Так ведь знал же ты! воскликнул Родим.
Знал. Умом. Да только сейчас, как на склатов поглядел, так словно и привиделось. Посмотрел на их город Наши-то стены из камня белого, а не из глины сырой, на солнце сушенной. Склатам здешним воинов моей земли не сдержать. Их стены бревном, окованным в железо, за раз, другой, где пробьёшь где обрушишь. Другие стены строить надо, чтобы в бою выстояли. Смотрю я на них, и кажется мне, что мой это город, только сотни лет назад!
Так что ж ты боишься, Темелька! Вот и научишь ты склатов как от степняков оборониться! Скажи, ладно ли будет, коли разрушат они городище склатское? Погляди, какие ковры здесь яркиеузелков в них, что звёзд на небе! А сабли кованые? Да и копья здешние конники держать умеют.
Эти копья не для всадниковкоротки больно, да и копье без стремениполкопья, пробормотал Темелкен, всё ещё видя что-то перед глазами. Ладно, решился он вдруг. Чему бытьне миновать того. Вот только
Он поднял с земли лежащий на походном плаще из волчьей шкуры колчан, достал пучок тонких, зверовых стрел. Выбрал одну, лаская, пропустил между пальцами хорошо скоблённое дерево.
Боровые на боевые не сменил почто? попрекнул Родим. Мало ли что в походе случиться может? О чём думал?
О том и думал. Дай свою стрелу. Смотри! положил Темелкен две стрелы рядком. На человека охотитьсястрела и тяжелее, и толще. Войнаэто охота на человека, понимаешь? И ведь мы даже не едим друг друга! По-пустому бьём, мясо только портим! Уж лучше б ели! Я ведь воевал раньше в своей земле, но никогда об этом не думал. Здесь вот только понял. И во сне приходит теперь. Страшно.
Темелкен встал.
Родим не знал, что ему ответить. Кругом прав Темелкен. Да только дети, бабы да старики в селище? Уводить бы такую ораву, но как, куда?
Темелкен виски ладонями сжал, будто больно ему стало. Снова рядом сел, вздохнул тяжело.
Ты не думай. Я научу. Видно, не зря я здесь.
Краем глаза Родим видел, что идут к ним по жухлой траве старейшие воиРостан и Нетвор. Видно, пора пришла со склатскими воями говорить. Нетвору обещали бросить клич среди молодых, кто согласится, мол.
Только согласились, увидел Темелкен, не всё молодые да горячие. Гораздо больше было середняков, уже вошедших в возраст. Жениться бы им.
Темелкен, глядя на крепких кряжистых склатов, разве что головой не качалне поняли бы. Конечно, волки Нетвора и повыше были, и помассивней, но одно дело молодые, необстрелянные вои, другоеэти. А под степных коней они и вообще лучше волков годны. Волка не всякий конь вынесеттяжёл.
Чужие вои смотрели на Темелкена с надеждой. Он не понимал за что. Что он им дать мог? Смерть за чужих родовичей?
Темелкен не знал пока, что по склатским обычаям невесту мог взять воин, только в бою добыв или украв из дальнего какого племени. Вот и этим воям пора пришла.
Вокруг же города склатского неспокойно стало. Малые племена ушли, теснимые степняками, с которыми последние годы едва держалось вооружённое перемирие. Какой уж тут поход за девками?
Темелкен глядел на склатских воев, и каменело лицо его. Черты заострились непривычно, скулы выперло, огонь в глазах вспыхнул.
Не знал никто здесь, что был Темелкен из старого рода воинского, что с пяти лет конь его рядом с отцовским шёл, что саблю для него ещё ковали детскую, а он уже команду воям отдать умел. Выгорело всё это на земле чужой, негостеприимной, а теперь возрождалось опять в полузнакомых словах склатской речи, в смуглых лицах, мало, но похожих на лица родовичей.
Всего не скажу пока. Наука трудная будет, начал он медленно по-алатски, всматриваясь влица, понимают ли его. Кто не сгодитсяне вижу таких. Нет такого дела, чтоб воя научить нельзя. Много дам вам, но много и потребую. Копьём с коня бить научу, саблей рубить. От вас одно надослушать! Темелкен помолчал. Подержал время. Видел он, не сразу, но понимают его. Кроме своего коня да вьючного ещё одного коня надо взять, на смену, продолжил он.
Молчали до того вои склатские. Тут коситься друг на друга стали. Но не ропот слова Темелкена вызвалиробость. Под силу ли простому вою трёх коней поставить? Разве что родовичи помогут? Однако ни один не возразил, так суров был вид Темелкена. Брови черные сдвинулись, лицо смуглоетень накрыла. Родим глядел на него и дивился внезапной перемене в облике.
Копья берите самые длинные, какие в пешем строю нужны, говорил Темелкен. Дротовсвязки по две. Луки. Пробовать будем, он пробежался глазами, ища хоть одно знакомое лицо. Не нашёл. Кузнецы мне ваши ещё нужны. И кожники. Много. Пусть проводит меня кто-нибудь Как зовут тебя? обратился он к совсем ещё молодому склату.
Асар, белозубо улыбнулся тот, гордый, что заметили его.
Вот и проводи, Асар. Ты, я вижу, на ногу быстрый. Остальные же пусть собираются. Как только тень сюда упадёт, показал он рукой близ невысокой башни, что уже уронила заполуденную тень на землю, так пойдём. Веди, Асар.
Парень едва не вприпрыжку побежал впереди Темелкена. Тот шагал следом, размышляя, что имя молодого вояпримета добрая. Асар по-алатски было «волк», вот и выходило теперь, что впереди бежал волк степной, поджарый, сзадиРодим шёл, волк лесной.
Асар повёл чужих воев прямо в ту часть города, где жили кузнецы, Темелкен по стуку определил, что близко уже. Сколько ему следовало заказать стремянон тоже прикинул: на одну лошадь да на заводную. А всего воев склатских собралось полная дюжина дюжин и ещё половина. Ну, так кто-то же и отсеется ещё.
Однако, на удивление Темелкена, во временный воинский лагерь, что разбили они сразу же за священной рощей на «ничейной» земле, пришли и те склаты, что не говорили с ним в полдень. Были среди них и молодые, и даже женатые, вздумавшие обучиться чужому воинскому искусству. Поглянулся им чем-то Темелкен. Оно и правдаизменился он. Уже и волки с любопытством оглядывать стали. Знали ониумён Темелкен и руки у него стальные, хоть телом не крупен. А вот что так суров бываетне знали. Волкам, правда, суровости мало. Рычитне значит кусается. Но любопытничать стали.