Однако волков Темелкен Нетвора пока попридержать просил. Коней у него настоящих под волков не было. Гонцов послали по племенам соседним. Да на степняцких коньках решили учить помаленьку, чтоб понимали хотя бы. А чтоб не баловали, доспех кожаныйнагрудь, медными да железными бляхами шитую, велел Темелкен делать. И то ведь: силён вой, да стрела сильнее.
В первые дни обустроились. Темелкен попросил милости у склатских жрецовучителей дать, волков верховой езде обучать. Простую-то езду многие склаты знали. Те согласились с радостьюприслали своих помогать, да и для наблюдения. А склаты-вои, пока не было стремян, петли завязали верёвочные от седла да по свисту ездить учиться стали: Темелкен учил новым командам, отдавать которые помогал ему резкий свист самодельной дудки. На свистсъезжались и разъезжались.
Когда к концу пятидневки привезли первую телегу со стременами, Темелкен уже разбил воев на дюжины, так ему сподручнее считать было, и для каждой дюжины выглядел старшего.
Вообще, со счётом первое время было трудно. Волки считали неживые вещи пятками, а людейпо четыре, потому как четыре соответствовало числу стихий и считалось числом живым, хорошим, особенно для воя или охотника. Склаты же воинов считали десятками, которые легко дробились на не подходящие волкам пятёрки. В земле же Темелкена священные предметы положено было считать по двенадцать, что он и ввёл, дабы не вызывать споров. Дюжина раскладывалась при необходимости как три раза по четыре, что было понятно волкам, для склатов же она являлась чужой военной магией, с которой тоже не стали спорить. Дюжиестаршие в дюжинеполучали пока приказы непосредственно от Темелкена, но полагал Темелкен, что будут при необходимости действовать и самостоятельно.
В общем, порядок в учебном лагере приехавшим вместе с телегой осмотреться склатским старшим воям показался удивительным. Каждый вой знал своё место для еды и сна, на полсуток назначались: смешанные дозорыдва волка, два склата, дежурные по лагерю, что готовили еду и следили за порядком, охотничьи дозоры, добывавшие дичь для всех. Общую же дисциплину Темелкен, расспросив, принял склатскую, но держал ею строго. Кто не слушалбери всё своё в руки и из лагеря пешком. А коней-то оставь, кони-то не виноваты!
Волки удивлялись сильно, но и подчинялись, так как в дюжих выбрал Темелкен самых матерых, вроде Родима и Беды. Более же всего удивлялись волки тому, что с некрупным по росским меркам Темелкеном склатские вои не спорили, мало того, если что говорилв рот смотрели. У волков же вожаком мог стать только такой, как Родим, чтобы в случае чего ошуйника под себя мог подмять.
Впрочем, скоро волки оценили воинское искусство Темелкена. Как только склаты освоились со стременами, маленький по меркам Темелкена и огромный для волков склатский отряд в два раза по десять дюжин стал показывать чудеса слаженности. Волки, кто свободен от учений, лезли на взгорок смотреть, как по свистку дружно налетают склаты, но в два удара сердца поворачивают и разбегаются дюжинами, словно горох. Или оборачиваются вспять и утекают по свистку двумя отрядами в разные стороны, или опять же по дюжинам. А уж когда в ход огромные копья пошли, коими чучело пешего на скаку потрошили, тут и старшие вои склатские наезжать стали, оповещённые своими о невиданных делах, творящихся в лагере.
Так и повелось потомТемелкен на взгорке с дудкой, за ним, чтобы не мешать, два-три волка и склата, и на часах вроде, мол, не без дела, а рядом два-три старых воя склатских, а то и Дукансредний жрец ихний. Тот часто наезжал. Поглядишьконь у него изукрашенный, а сам жрец ничего, скромный.
И сказки Темелкена о богах, которые тот по привычке рассказывал иногда у вечернего костра, слушал склатский жрец чутко, переспрашивал часто поначалу, плохо зная по-волчьи, а всё равно слушал. И вои слушали.
Уж больно чудно было, как спускается как-нибудь сияющий Хорс на колёснице своей к самому краю неба, да вдруг одолевает его дремота. И сходит бог-солнце с колёсницы, и ложится у поющего ручья. Спити не слышит, как разгорается пожар от тела его горячего. Стонут сосны, бегут звери, люди кричат. И просят тогда люди ворона белого, чтобы полетел сквозь огонь, разбудил Хорса. И летит ворон, да силен огонь, и возвращается ворон к людям чёрный, как головёшка, а Хорс всё спит. Просят тогда люди маленькую лягушку, чтобы пробралась она по дну ручья, разбудила Хорса. Горяча вода в ручье, больно маленькой лягушке, кожа её нежная уж вся пузырями пошла, стала она серой и безобразной Но вот и пути конецХорс светлый на поляне спит. Прыгнула из ручья лягушка, заквакала громко, пробудила Хорса. Встал он и увидел, что сон его натворил. Заплакал Хорс, и слезы его залили огонь. И пообещал он маленькой лягушке, что всегда будет посылать воду на землю, как услышит её голос. С тех пор, когда станет лягушкам жарко, так кричат они, зовут дождь. За то и любят их люди. А если кто жабу убьёт, внучку той лягушки, что самого Хорса разбудила, того накажет он и не даст дождя
Долго молчали вои, послушав Темелькины сказки. Всё им загадкой было: и как бог, словно человек, у ручья задремать мог, и зачем вдруг их, человечий собрат, гадину безвинную убить может, коли божьим гневом не пригрозить ему? Зачем тому? Этомузачем? И только жрец головой не качал, понимал, может?
Родим поначалу удивлялся, как Темелкену столькими людьми сразу командовать по силам. Не знал он, что два сорока воев, что у волков было, для родины Темелькиной и не войско вообще, так
И чуяли это склаты. Видели, что привычно чужаку. Что знает он, сколько каши пойдёт на двунадесять дюжин, сколько для коней корму.
А уж то, что Темелкен на любого коня садился, про то вообще разговор особый. Комони за ним, как псы пастушьи за пастухом, ходили: с кем свирепые да буйные, а к Темелкену с лаской. И так же, как кони, смотрели на него молодые склаты. Волков они побаивались, но за Темельку, видел Родим, горой бы встали.
Радовался Родим переменам в характере побратима, нежданной твёрдости его, силе, осветившей лицо. Но и сердце сжималось тоже. Глаза у Темельки, как и у склатов, были темно-карие, да блеск особый стал, огнистый блеск. Может, думал порой Родим, сам Кресс так смотрел бы, коли по примеру богов Темелкена человеком вниз сошёл. Хотя Кресс людям родня, с него-то как раз сталось бы
Но, чем больше сжималось у Родима сердце за Темелкена, тем больше душа его к побратиму тянулась. Уже ведь вроде и не боялся Родим, что переломит Темелкена тягость, на него свалившаяся, а вот болела душа.
Ростом Темелкен в волков не вышел, но склатов совсем мало выше него нашлось. Только те кряжистые, а Темелькачто деревце. Но и обманчива была его тонкость. Не задирист был Темелкен, но видел Родим, как коня сдержать мог, как саблю вращал острую, копье тяжёлое бросал. Вот уже и волки головами качать стали, не прост, мол.
Пока-то волки жили в лагере вольнее склатов, но кое-что Темелкен и у них завёл. В дозор ходили они вместе со склатамидвое на двое. И дичь также для лагеря били. Четвёрками шли охотно, угадал тут Темелкен. Ели склаты с волками вместе, песни у костра пели, стали уже словечки из языка в язык переходить, оружием менялись. Один раз, видел Родим, братались даже.
Всё хорошо шло. Только всё сильнее сжимала чья-то рука сердце Родима, и всё мрачнее делался Темелкен. Или Темен-кан, как стали называть его на свой манер склаты.
Знал побратимсны мучили Темельку дурные. Поутру вставал он хмур, вечор же оттаивал, сказки сказывал, песни алатские чудные пел. Волков он привечал как братьев, в склатах же видел свой, алатский народ.
Может, и дикарями показались бы алатам склаты, только полюбил их Темелкен. Были они грубее, в бою крови пробовали больше, чем закованные в латы и кольчуги воины рода Темелкена
Думал он и о кольчугах. Видал, что проволоку тянут уже кузнецы. Ездил в кузнечный квартал, говорил. Да только плохо дело пока шло. Первое, что скрепили, только волку по силе носить было, да не всякому и то. На Родима вот одеть смогли, а склатскому вою с такой тяжестьюкуда уж биться.
Родиму же, мёдведу, забавно было. Склаты метали в него тупые стрелы и дротики без наверший, а он хохотал. Понравилась ему кольчуга, и в самую жару не снимал теперь. Знал Темелкен почему: привыкал вой, да и тренировка была для его могучего тела.
Волки другие тоже в интерес вошли. Немногие, но ходили к кузнецам, сговаривались, шкуры зимние обещали. Темелкен не мешал.
Стаей волчьей командовал пока Нетвор, но Темелкен видел, что в тягость ему: сам на конь не садился, дудку в руки не брал. Да и тогде бы коня взять, чтобы под Нетвором ходить смог? Тяжесть-то неимоверная.
Вот и было с волками пока ни то ни се. Разве что езде учились, кто мало умел. Да бляхи нашивали, куда Темелкен сказал, да стрелы готовили. Впрочем, и склаты не прохлаждалисьседла правили по-новому, упряжь. А кожаный, шитый бляхами доспех они знали.
Пока дело шло, три раза месяц лунный на новый поменялся. И как осень, сухая в тот год, вовсю пошла, сильно хмурым стал Нетвор. Два раза он за сё время гонцов в городище посылал посмотреть-послушать. По дыму читал. А тут и сам ушёл. Темелкену сказался, проведать, мол, неспокойно.
Потом по дыму же и узнали: младший брат Нетвора кровный из похода вернулся, Треба.
Был Треба моложе Нетвора зим на пять, телом легче, умом не прост. Да и нравом обладал не по-волчьи скрытным. Его и послал Нетвор себе на смену в воинский лагерь волков и склатов.
Приехал Треба. Тело лёгкое для волка, да. Больше жилами, не мясом. Но лицом глубок. А уж смотрел как строго. Однако же и силы, говорили, тоже хватало через край, но не пришлось увидеть Темелкену. Рана, в походе полученная, мучила воя. Да и не любил Треба силу казать. Осердясь, кулаков не сжимал и смотрел мимо. Голосом тоже скуп был. Да ему и так в рот глядели. А по одёже выходило, что повидал Треба много: и плащ не так кроёный, и опояска чудная, с бляхами узорчатыми. И в седле держался твёрдо, как конник.
Видел Темелкенопытен Треба, как старший он рядом с ним. Хоть виду не показал, оробел маленько.
И Треба видел. Да не явил гонору, мол: то не так, это не этак. Первые днии командовать не стал. Сел на взгорок. Три дня сидел, смотрел, ни слова не сказал. А на четвёртыйкак третья рука Темелкену стал. И к кузнецам ездил, и коней чудных, горбоносых да высоких, для волков у чужинских племён сторговал.
Тут уж и для волков игры кончились. Коней только две дюжины достать смогли. Темелкен самых толковых волков отобрал, что показали себя уже в езде на степняцких комонях. Велел, как склатамна свист скакать, да кучно по свистку из луков с коня бить.
Удивляли Темелкена волки стрельбой своей: глаза зажмуришьоткроешь, а уж по две стрелы вои всадят, и всев цель. А более того удивлял Треба. Что Темелкен чужого скажетволки, склаты чудятся, а Треба и рот не покривит, будто бы давно надо так.
Темелкен думалмного видел Треба чужого, в походах дальних бывал, но оказалосьи сам умел много. Только словно через силу из себя выпускал. Словно бы брошенное давно Родимомвелетна каждое слово его давило.
Как-то вечор сели у костра: Темелкен, Сакар-чёрный, которого Темелька у склатов за старшего высмотрел, Треба да дюжие от склатов и волков. Дюжиете промеж собой, а Темелкен, Сакар да Требавместе. Похлёбку горячую разлили по мискам. Благодать.
Поели. Треба трав пахучих в горшок с водой бросил, к огню подвинул. А потом и говорит вдруг:
Ты б Темелька время взял, волков по-своему поучил. Посмотрел бы я. А мне склатов дай на пяток дён. Может, и моя наука им сгодится. В степи они выросли, леса не знают.
Удивился Темелкен, воно как. Согласился.
И верномного чего показал Треба. Как тропу в лесу выбирать, чтоб коням ноги не ломать, как копьём играть в тесноте, как рогатинкопий зверовых, в землю супротив конницы воткнутых, беречься Где-то, значит, и конницу он видел.
Темелкен потом склатов стал иной раз и на Требу бросать. Тотс дудкой во ртусидит на горушке, что соловей свищет: «Наезжай, коли, отходи!» Ладно у него выходило. Никто из волков так не мог.
Разве что Родим, хитрец, так тот пальцы в рот запустит и свищет громче дудки. Аж в ушах пухло! Да ведь и трели сложные были. Да только Родим всё без дуды свистел.
Треба тоже свистел когда без дудки, да только не так громко вроде. Но уж опытом воинским никто с ним сравняться не могмного походил он на своём веку по чужим землям. Даже меч егооружие в этих землях редкоебыл работы Темелкену неведомой, синеватого железа, а по клинкубудто трава в узор сплелась. Слыхал про такое Темелкен, да не видел. Спросить жеробел ещё Требы. Волки оружие своё уважили сильно, как с другом говорить могли. Да и меч железный не у каждого был. А тут такой.
В конце так стало: Темелкен как киян вроде, Требанад волками старший, Сакарнад склатами. Волков было конных две дюжины да пеших две, склатов конныхдванадесять дюжин. Конных волков, конечно, мало, но их две дюжины стрел разомэто каждая в цель. А таких стрел волки прицельно по пять в воздухе держали. Кое-кто мог и более, но Треба выбрал по среднему, но чтоб все разом.
Склатские старейшие вои волчьей стрельбой интересовались сильно, но тут Темелкен помочь не мог. Стрелять волков с мальства учил сам промысел. Бывает, мальчишка лук ещё детский натянуть не может, а уж утку палкой или камнемсобьёт, одно слововолчонок. Такого сразу видно. А другого и не научишь вовсе. Глаз да рука не те.
В общем, всё шло слишком хорошо, чтобы хорошо и закончиться. Так и вышло.
Много не готовы были ещё, когда Нетвор гонца прислал. Мол, пойдёт Своерад до того, как снег ляжет. Не будет медлить. Как дым чёрный с условленного места увидят, так выступать надо, не поспеть иначе.
Долго сидели в тот вечер у костра Темелкен, да Треба, да Сакар-чёрный. Темелкен всё крутил так и этак, как бы крови меньше пролить, рот было открылу Требы хотел спросить, да не решился.
Потом и дюжих позвалиот волков Треба позвал Беду да Родима и от склатовтех много было. Темелкен долго говорил. Палочкой острой рисовал в золепоказывал: вот городище, вот так Своерад пойдёт, тутрать на пути его встанет. А как смешаются рать с ратью, склаты с левого боку ударят. А волкив засаде пусть ждут. Потому что будут есть и у Своерада засадные.
Ладно ли? усомнился Беда. На лице его, открытом, безбородом ещё, читалось, что не по норову ему сидеть в кустах, пока другие биться будут.
Коли меня будете слушатьладно будет, не сказалотрезал Темелкен. А кто промеж сказанного в драку полезетвсех погубит!
Не согласен Беда. Сверкнул на Темелкена глазами, но и Треба взгляд поднял. И смолчал вой.
Нетвор за Своерадом глядит, поднял и голос Треба. Кроме поратников два засадных отряда у Своерадаконный и пеший. Как наши конники ударят, так и Своерад конных пустит. А у нас пеших, считай, и нет. На Нетвора вся надёжа будет, что волков своих у городища сдержать сумеет до времени в полный бой не вступать. Пусть они с той же руки встанут, куда склатские вои ударят. Чтоб с двух сторон. Ратники кмеса молодого до смерти биться будут, да мала голова у кмеса. И пользы от нихмало будет.
А мы-то как? спросил Беда. Неужто в лесу просидим?
Скажет Темеляи просидите! осердился Треба.
Сильно сказал. Хоть и отходчив он, знал Беда и руку его тяжёлую, плечи поджал.
Темелкен поднял от огня потяжелевший вдруг взгляд, словно узрел он скорую битву в языках огненных. Да дураков суровых увидал, под вид Беды, что рубят и режут всё, что бежит
Мало нас, а Своерад хитёр, не знаем пока, как бой поведёт, поворотился к нему Треба. На конных волков вся надежда будет. Объясни, Темеля, я красно не сумею.
Покачал недоверчиво головой Темелкен. Не верил он, что не умеет Треба говорить красно. Мало того, так спокоен был велет, словно знал он, что будет дальше, и слов не хотел тратить. Спросить бы? Но перед глазами и без слов Требы всё пылало
Тряхнул головой Темелкен, сбросил морок. Чистым взором на Беду поглядел:
Склатов я училпеших бить копьём. Саблей с коня рубитьтоже учил, да не так готовы ещё. А конных у Своерада много. Сильно связать они нас могут. Волки конныепоследняя наша сила, чтобы врезаться в любой стройкак в масло. Видел я, учил вас Треба биться с коня всем привычным. Вот ты, Беда, скажи, сподручно тебе висенем?
Беда улыбнулся рассечённой губой, вспомнив, как шарахнул чучело из палок да дерюги.
Сподручно, как ещё!
А из лука со стоящего коня бьёшь уже?
Беда улыбнулся ещё шире.
Треба кивнул, одобряя: