Во время похода у одного из юнг «Ясноокого» обнаружился любопытный талант. Если какой-нибудь китобоец хотел ночью пробраться к запасам рома, стянуть у приятеля лишние монеты или сжульничать в картах, то эта история тут же становилась известна постороннему. Да-да, нашему Томасу. Однажды открылосьэто было на втором году странствийчто в насилии над заложницей, а команда «Ясноокого» помимо прочего промышляла и пиратством, принимали участие, как минимум два моряка. Капитан был в яроститовар был испорчен. Насильников удалось найти благодаря помощи Томаса. Когда он сознался, что научился слышать чужие тайные греховные мысли, боцман вспомнил, что этот смышленый парнишка и ему недавно помог в одном тихом дельце. Лиха беда началостоило только тронуть, как под общий хохот, большая часть команды вспомнила, что в свое время они были вынуждены задабривать или делиться добычей с этим пронырой: малец необъяснимым образом узнавал о делах, которые другие хотели бы скрыть. Так Томас получил своё прозвищеТихоня.
По возвращении в Ревель Томас поселился у Соболя. Присматривался к новой для него жизни, привыкал к безделью, удивлялся изменившемуся вокруг миру,а что вы хотите?ХХ век вступил в свои полные права! Никого уже не удивляли пришвартовавшиеся в Ревеле недавно построенные военные корабли. Среди конных экипажей все чаще стали попадаться рычащие и фыркающие диковинкиавтомобили. Стали ходить слухи, что скоро начнется строительство нового порта, а значит в Эстляндию со всей Российской Империи должны были съехаться инженеры, военные, рабочие, торгаши. В предвкушении прибылей купцы, лавочники, корчмари и прочий заинтересованный народ потирал руки.
Томас, отдохнув несколько дней, стал помогать Дов-Беру. Недели не прошло, а посетители «Тощей Эльзы» перестали драться, клиенты начали вовремя закрывать выданные Соболем кредиты, поставщики привозили самое свежее мясо и овощи, а заказчики пива теперь рассчитывались до последней копейки. Хозяин приятные перемены приписывал своему новому помощнику, хотя с чего бы это?ведь Томасу отроду было всего двенадцать с половиной лет! Мальчишка! Мальчишка? Ой, ли...
Томасу «Эльзы» было мало. Вытащить кошель с ассигнациями у зазевавшегося бобра, пролезть ночью в окно и умыкнуть золотишко у глупцов, не доверяющих банкам;постоять на углу, пока новые знакомые занимаются делом у портовых складоввезде поспевал. «Ветерок! На мягких лапах пролезет там, где и кошка застрянет»,нахваливали его мазурики со стажем. Скоро смышленого и отчаянного не по годам парня, стали звать... Да, вы правы. Прозвище Тихоня и здесь прицепилось, как репей к хвосту, но не потому, что он вел себя незаметно, наоборотскоро о Томасе знали все ревельские деловые и бродяги. Старые друзья теперь его немного побаивались, а новые удивлялись. Во взгляде этого, не по годам высокого худощавого мальчишки, они замечали серьезность и прямоту, какую редко можно было встретить у взрослого мужчины.
Томас разговаривал тихопосле возвращения никто не слышал, чтобы он повышал голосработал ловко, за долю не грызся. Прошло всего два месяца, а Тихоня не только отошел от дел в «Тощей Эльзе», но вообще в Ревеле стал появляться редко. Сколотившайку из десятилетних пацанов-сирот, он стал гастролировать по округе. Мальчишки промышлял в Риге, Вильно, Пскове, даже Санкт-Петербурге! Где «тише-тише» там и Тихоня.
Вот то немногое, что мне удалось узнать о Томасе Чертыхальски из его прошлой, давно забытой им жизни. Описать его молодые подвиги, я при всем желании не могу, а выдумывать... В моей рассказке и так достаточно вымысла, но одно скажудумаю, если нашего героя хорошенько потрясти, то из него столько тайн посыплется,что мама дорогая!на двадцать романов хватит!
8 Змеи Горгоны
Томас от тумбы с афишами свернул направо. Открывшаяся перед ним широкая улица горбом спускалась вниз, упираясь в ряды гаражейотсюда, издалека, были видны серые стены, разноцветные квадратики ворот и залитые битумом крыши. Дальше, за кооперативом, возвышался террикон, словно исполинских размеров животное растянулось по земле и заснуло. Вдруг раздался лязг и на залитую солнцем улицу вылез шумный, как астматик, красный трамвай. Завернул и поехал с горки, звеня и тарахтя и раскачиваясь на повороте. Богатое воображение Томаса вдруг показало, как у этого трамвая отказывают тормоза, и он разгоняется, несется вниз быстрее, быстрее. Сходит с рельсов и со всей силы пробивает бетонные плиты, врезается в гаражи и, не встречая сопротивления, гигантской торпедой несется к террикону. В горе с шипением открывается провал и когда-то красный, а сейчас почти белый от цементной крошки вагон ныряет в черную бездонную пещеру. Тихоня ясно видел сыплющиеся из-под колес искры, слышал скрежет гнущегося металла, хлопки разбивающегося стекла и вопли падающих в преисподнюю людей.
Моргнул и морок развеялся: трамвай мирно спустился вниз по улице и, повернув налево, скрылся за тополями.
Что случилось? Почему лоб укрылся испариной, и сердце колотится птичкой в тесной клетке груди. Воздуха не хватает. Если бы волосы были короче, наверное, встали б дыбом. Что же произошло? Мир, как прежде, сияет всеми красками, воздух наполнен ароматами лета, ветер гонит по асфальту пыль и обертки из-под мороженоговсё идет своим чередом! Но почему в глазах темно, и до сих пор в его голове слышно эхо воплей падающих в бездонную шахту людей?
Чтобы унять дрожь в теле, Томас до боли в костяшках сжал кулаки и приказал себе успокоиться. Первый шаг самый сложный, а потом второй, третий, четвертый... Всё -внимание переключилось. Пошел по тротуару, почти побежал. Там, где рюкзакткань на спине хоть выжимай. Да он сейчас весь в поту! На ходу достал флягу с квасом, выпил всё без остатка. Полегчало: голова стала соображать яснее.
Так, нужный поворот направо.
Ничего не меняется,прошептал Тихоня.
Старые покосившиеся заборы с зарослями амброзии, вросшие в землю древние дома, печные закопченные трубы на шиферных крышах. Во дворах виноградники, растущие груши, яблони, абрикосы. Томас вдохнул знакомый до боли запах, и пусть перед ним был Коминтерновский тупик, но по сути или «по духу» перед ним открылся тот самый, родной его сердцу старый Городок.
Однажды крапленая карта судьбы Томаса легла так, что он был вынужден приехать сюда, на самый край светав Донецкую степь. Это не заезженная метафора, а трезвая реальность тех давних лет. В те времена Никитовка была конечной станцией железной дороги «Никитовка-Львов». Дальше, до места жительства, надо было ехать на телегах, тарантасах, кибитках по грунтовой дороге. Перебравшись сюда, Томас мог бы рискнуть, выбрав светлый дом с палисадником, гувернанткой, чтобы прибирала и готовилаТоня позаботилась бы, но... Он тогда скрывался, и ему пришлось стать невидимым, незаметным, как придорожная пыль. Он испарился, сжался до атома. Тихоня влился в людской поток, прущий подобно паводку весной со всех сторон на Донбасс. Это был вопрос жизни и смерти. А где лучше всего спрятаться от всевидящих вражеских глаз? Правильнопод землей. Поселился на «восьмом» руднике. Там же, на «Альфреде», так называлась шахта, и работал. Сначала был выжигателем, сменным кочегаром, а затем лампоносом, осланцовщиком, помощником коногона. Было ему тогда четырнадцать лет. Забойщиком, проходчиком и горноспасателем Томас стал уже после Революции.
То были легендарные времена, достойные барона Мюнхгаузена, когда жители Городка подвиги совершали чаще, чем ходили в церковь. То была эпоха борьбы с закостеневшим капиталистическим прошлым, Собачовками, Шанхаями. В конце двадцатых на субботниках всем миром ломали бараки, землянки, сараи и шахтерские мазанки. Однажды сносили центральную конюшню. Стены покосились, крыша со скрипом и уханьем обрушилась и вдруг под ноги людям бросились тысячи крыс. Хвостатых тварей было так много, что на какой-то миг вся земля стала серой... То-то у девок была истерика...
Разобрав халупы и бараки по кирпичику, по досточке, горожане построили бульвары, кафе и танцплощадки. Несколько землянок оставили, накрыв их стеклянным куполом,показывать пионерам. Думали, с прошлым покончили навсегда, но Шанхай оказался живуч. После войны вылез в другом месте, с этим же названием и духом. Его тоже перепахали и для верности, как осиновые колья, вогнали в его тело бетонные сваи... Но... Стоит отойти от бульвара и вотстоишь на пороге своего умершего вчера. Ручьи шахтной воды, пробивающие себе русла в жужелке; в канавах ржавые консервные банки, разбитые бутылки, четвертованные тельца пупсиков, размокшие пачки сигарет, пыль, грязь, удушливый химический запах.
На календаре конец тысячелетия, а Шанхай, как тот аспид, переползает на новое место и скоро, Томас давал голову на отсечение, этот Коминтерновский тупик и все прилежащие улочки-переулочки возле гаражей, за гаражами поменяют свое название...
9 Горчишники
Тихоня вытер платком лоб, щеки и заметил, как из-за кустов сирени выкатилась ватага чумазых мальчишек. За ними брела маленькая чернявая девочка. Она медленно катила винтажную коляску, из которой торчала голова куклы.
Чертыхальски примостил на лице приветливую улыбку.
Здравствуйте красавица. Как поживает...
Элеонора. У неё болит животик,насупилась девочка.
А что так?
Перепила.
Водки?
Не молока же.
Вот незадача,вздохнул Томас.А как лечить будете?
Идем в пивбар, там и полечим,девочка показала на лежащую в коляске пустую банку из-под майонеза.И не будет у нас болеть ни животик, ни головка. Правда, Элеонора?
Девочка, взяв куклу за шею, пропищала:
Правда!
Томас присел на корточки.
Красавица, а у меня тоже есть лекарство. Поделиться?
Девочка посмотрела на Томаса исподлобья и ответила тихо, чтобы не услышали бегающие неподалеку мальчишки:
Какое?
Тихоня достал из кармана бумажник, расстегнул молнию, не спеша вытащил чистый лист бумаги, который обычно использовал для срочных записей.
Держите. Этогорчишник.
Девочка двумя пальчиками взяла «лекарство» и приложила его ладошкой к животу куклы.
Томас продолжил:
Если это не поможет, тогда я могу дать другое.
В этот раз ондостал две зеленоватые купюры.
Ещё бумажки. Можно вырезать из них этого дядечкуэто Франклин,и наклеить на животик. Или на лоб Элеоноры. Поможет.
Правда?
Век воли не видать,Томас клацнул ногтем по зубу и резким движением прочертил в воздухе букву «зорро».
Красивые. Резать жалко,сказала девчонка, разглядывая деньги.
Томас огляделсяна улице кроме детей и дворняги, пьющей воду из лужи возле колонки, никого не было.
Можно вопрос, красавица? Вы не знаете, где живет Катя Молодая?
Не.
Или ЕкатеринаКатяКатюха.
Так это же тетя Катерина! Вы что, не знаете тёти Катерины?
Почему не знаю? Знаю! Просто я забыл, где она живет. Был у неё в гостях поздно ночью, а вот днем потерялся.
Девочка развернула коляску и с недоверием посмотрела на смешного взрослого, который потерялся словно маленький.
Давайте я вам покажу, тут недалеко.
Томас засомневался.
К чему такие жертвы, вам ведь за лекарством надо?
Красавица улыбнулась.
Я на пузико и на головку горчишник приклею и всё пройдет.
Ну, разве так, тогда ведите,сказал Томас и протянул руку.
10 Страшный дом
Девочка крепко схватила пальцы Чертыхальски и потянула за собой, решив устроить экскурсию. По дороге Томас узнал, что в сарае со скошенной крышей проживают дядя Леша и тетя Фая, а в хате с красной калиткой Славик,мальчик из соседней группы в садике. Соседями у них совсем старенький дедушка Иванон на войне ногу потерял. Ещё хозяйка куклы Элеоноры поделилась тайной: в страшный дом недавно вселилась семья. На вопрос, что это за такой «страшный дом», девочка показала пальцем: «А вот он».
На отшибе, между горой породы и свалкой в окружении зарослей стояла полуразрушенная халабуда. Видно в ней долго никто не жил: крыша напоминала щербатый рот, где вместо зубов торчали остатки плит шифера; стены подпирали толстые балки, но они помогали слабоодна стена отошла и в любой момент могла завалиться; трещина змеилась по углу каменной кладки.
Томас удивилсяинтересно, за счет чего этот дом вообще держится? Казалось, дунь на негои развалится. Нашлись же охотники на дармовую жилплощадь. Окна заколочены, во дворе бурьяны сорняков, наваленные гнилые доски, но видно, что дом занят: посередине двора расставлена мебель, тут же тюки с тряпьем, ящики, кухонный хлам, а рядом играют три мальца, из одежды только распятия на суровых нитках. Мальчишки с визгом гонялись по двору за мохнатыми щенками, а поймав, уже сами убегали от них.
На покосившееся крыльцо вышла высокая, худощавая девушка. Доски жалобно скрипнули. Черная юбка, темно-синяя в мелкий цветочек блуза с длинными рукавами. Черный платок и вороньи брови подчеркивали нездоровую бледность лицав августе странно было наблюдать человека без загара.
Какое бы найти не банальное сравнение для её глаз? Колодцы? Два зеркала? Во! Нашел. Её цыганские глаза были как затухающие жерла вулканов. Они притягивали, манили, в них хотелось смотреть бесконечно. Когда Чертыхальски встретился с этой «попадьей» взглядом, ему стал понятен недавний приступ паники. Конечно же, он испугался не за пассажиров трамваяэто его подсознание подсказывало, что ненужно идти в этот тупикздесь его подстерегает опасность! В ушах Тихони зазвенело, во рту пересохлоон даже пошатнулся. Но не это было самым странным! Томас вдруг почувствовал, что ему не хватает сил отвести свои глаза, и он не в состоянии разорвать невидимые щупальца, пытающиеся проникнуть в его нутро. Воля покинула его. Дальним громом послышалось приближение паники, как вдруг ему на выручку пришла девочка! Она начала дергать Тихоню за руку и громко шептать:
Пойдемте, пойдемте!
Вздрогнул и невидимая связь разорвалась. Отшатнулся, попятился.
Она калека. Только мычит и ничего не говорит. Ни «мама», ни «папа»,лепетала девочка, не замечая полуобморочного состояния Томаса.
Они там все такиенерусские.
Чертыхальски на полусогнутых ногах, ставших чужими и какими-то ватными, с трудом сделал несколько шагов прочь от страшного дома. Как только отвернулся, сразу же стало легче.
Нерусские?выдавил из себя охрипшим голосом, чтобы хоть что-то сказать.
Ага. Чурки.
Кто?
Папа говоритчурки.
Томас почувствовал во рту металлический привкус. Виски сдавило, накатила тошнота. Он опустил руку в карман брюк и скрутил кукиш. Как только он это сделал, в голове ясно раздался смехпохожий на старушечийскрипучий, противный, торжествующий. С досадой подумал, вот оносвязывайся с чистенькими! Ещё и не приступил, а вороны уже вовсю кружатся!
11 Жерла зениток
Пройдя ещё метров сто, Чертыхальски оказался перед высокими железными воротами. С трудом поборов в себе желание оглянуться на страшный дом, он взялся за ручку калитки. Дверь была не заперта и легко открылась. Обернулся к девочке.
Спасибо, красавица. Вот тебе ещё горчичников,сунул в детскую ладошку пачку зеленых купюр,отдашь маме. Папе не показывай. И никому не показывай. Это для мамы. Скажешь, дядя подарил на первое сентября. И попроси маму спрятать эти горчишники не в поваренную книгуо ней папа знаета положить в стеклянную банку с мятой. Это в кладовке. И это...
Томас засомневался... Он увидел, как мать девочки начинает приставать с вопросами, а почему, а зачем? А что ты такого сделала дяде, что он дал столько денег? А может этот дядя тебя трогал... Тихоня видел, как испуганная девочка, чувствуя мамин страх и не понимая сути вопросов, сбивчиво отвечает, а потом начинает плакать...
Но ничего, слезы высохнут, они всегда рано или поздно высыхают...
...Никому кроме мамы горчишники не давай. Запомнила?
Девочка кивнула. Томас подумал, что она сейчас невольно похожа на первоклашку, идущую в школу с такими вот необычными цветами.
Положи в коляску, а то кто-нибудь увидит и заберет.
Подождав пока девочка спрячет деньги, Томас пожал ей руку, как взрослой.
Спасибо.
Пожалуйста.
Разрешаешь к тёте Кате пойти в гости?
Разрешаю,ответила «красавица» важно и покатила коляску прочь.
Открыв калитку, Томас крикнул вглубь двора:
Эй, хозяева, есть кто дома? Можно войти?
Послушал. Тишина. Никого.
Молчание в данном случае можно расценивать как знак согласия,прошептал Томас и вошел во двор.
Широкая заасфальтированная площадка. Заборчик, фруктовые деревья. Впереди низкий сарай с откидным окошком, куда засыпают уголь. Рядом с сараем ещё одна, ведущая вглубь двора, калитка. Прислушалсятихо. Сделал пару шагов к центру площадки, как вдруг из кустов коброй вылетела тень и ужалила. Тихоня, не от болиот неожиданностидернулся и заорал: