Уголь?
Да.
Какая точность! Тени, четкость линий. Высветлял растушками или белым мелом?
В основном обычная резинка. Только заостренная. Где-то растушки...
Бумагу наждаком натирал?
Тоже резинкой.
Тихоня нагнулся ближе. Он улыбался. Искренне. Не притворяясь.
Ваш папа не искал простых дорогуголь капризный, не всем покоряется.
Шахтеров он хотел писать только углем, не маслом,ответил Андрей.Говорил, если бы работал на маслобойне, тогда другое дело. Брал с работы кусочки, вправлял в самодельную ручку и вот... Прессованный тоже использовал, но меньше, только для фона.
Закреплял чем, молоком?
Сначала лаком для волос, а потом подсказали. Да, разведенным. Рамки, кстати, сам делал.
Тут,Тихоня указал на портрет фотографа, -почти авангард, а горнякиэто реализм. Как всё точно передано! Не в орденах и медалях, а в рабочемвсе черные, только что из штрека. Вот он вышел из лавы, подмигнул долгожданному солнцу, зажег сигаретку, улыбается и готов сказать что-то смешное. А я уже жду, ну, когда же?
Вы знаете, и у меня похожие ощущения. Вот скажет: «Лек-макалек, дуй за пивом!»
Как вы сказали?
Лек-макалек, повторил Андрей.А что?
Да, ничего такого,Тихоня сдержал улыбку. -Но почему не приняли? Это ведь талантливые работы, тут сразу видно, что не самодеятельность, не ремесло. Тутжизнь! Ваш отецмастер.
Поэтому и не взяли. Как сказал их комсоргслишком просто, нет вызова, нет утверждения победы героического труда.
Слишком приземленными оказались небожители шахт?
Ага. Не герои.
Тихоня покачал головой.
Будь моя воля, я бы этого комсорга гнал в три шеи. Шахтерыпередовики, к тому же нарисованные углем! Да за такой креативный подход при нужной огласке он парторгом мог стать. А это что за серия? Тушь?
Подошел к работам в небольших рамках.
Это одна из моих любимых,прошептал Андрей.
Тихоня заметил, что Сермяга, глядя на эти работы, покраснел от смущения.
Большинство мачеха увезла, но самое вкусное упустила. Говоритшароварщина, а мне нравится. Казацкий ряд. Должен сказать, я хорошо отношусь к вашей родинев Чехии красивейшие древние города, одна Прага чего стоит. Природа, богатая история, во многом схожая с нашей. Жажда свободы, многовековое противостояние германским племенам, сильнейшие в свое время наемные войска. А у нас вотказаки... В Диком поле в семнадцатом веке уже селились. Получается, Городокне только шахтерский край.
Чертыхальски нагнулся, навел резкость...
Это было потрясающе! Два казака шли на полусогнутых, поддерживая друг дружку. Пьяны в жупел, только привычка да плечо товарища держат их на ногах. Кажется, если кто из них оступится, то упадут оба. Может ещё песня помогает не потерять последние проблески ума и не свалиться в придорожную полынь. Лица напряжены, рты открыты, у одного даже слезы выступили от усердия. Меньше всего они напоминали воинов, которыми в Крыму и Польше пугали малых деток. Тут не головорезы, а два взрослых дитятибеспомощные, смешные, совершенно не геройского видапьянчужки в разодранных рубахах, с голыми потными животами и деревянными крестиками на кожаных шнурках.
Чуть ниже ещё одна работаказак на службе. Степь, залитые солнцем травы гладит полуденный ветерок. Серые кузнечики чистят лапки, наблюдая за тем, как по целине бредет конь и щиплет клевер. В седле примостился молоденький воинсидит, склонив голову на грудь. Носки сапогв стременах, одна рука воина держит повод, вторая на рукояти пистоля. Мятый полукафтан, черкеска заломлена на затылок. Притороченная к седлу пика отклонилась назадветерок колышет поникший прапорец. Всадник ранен? Нетодежда-сбруя в порядке, не кровинки, ни тряпицы. Наверное, гонец, или просто умаялся, да и заснул в седле.
Вот что показалось Тихоне.
Рядом уже другая история.
Прямо на зрителя несется лава: лица бешеные, оскаленные, чубы реют, как те стяги, шабли до горы, морды у коней страшные, с выпученными глазами, раздутыми ноздрями, хлопьями пены вокруг ощерившихся зубастых пастейкуда там всадникам Апокалипсиса! Вот сейчас налетят ураганом, рубанут так, что голова до самой Колымы долетит... Дрожь по телу...
Много работ, смешных, грустных и просто красивых. Тушь, пастель, карандашные наброски, акварель, несколько работ маслом. На самом видном месте казак, пьющий пиво. Тихоня хотел бы иметь такую картину у себя дома. Во-первых, она была хороша, а во-вторых и в самых главныхэтот казак напоминал ему отца в те редкие минуты, когда Томаш сидел дома и рассказывал байки. Тот же прищур глаз, те же красные полные щеки, висящие до подбородка усы, улыбка, огромные покатые плечи, необъятное брюхо...
Натюрмортыхорошо; портретыталантливо; городские пейзажищемяще узнаваемые, и отдельнопросторы Дикого поля. Без терриконов, заводов и шахт: только степьдревняя, вечная, ко всему равнодушная и от этого особенно прекрасная. С нежным ковылем, ветрами, гоняющими перекати поле, косыми дождями, изливающимися из беременных туч...
Здесь недалеко сохранилось место, нетронутое людьми. Ученые говорятпервобытный первозданный край. По этой земле ещё мамонты бродили. Это оттуда,пояснил Андрей.
Томас ещё раз обошел комнату и, смущенно улыбнувшись, сказал:
Ну, мне пора. Да и моё время уже заканчивается.
Разве? Кажется, вошли только что.
Чертыхальски замялся.
Извините, а тут ваших работ нет?
Только папины. Мои в мастерской. На выставке будет несколькоих надо смотреть в соответствующей обстановке.
А какие работы отца покажете?
Из казацкогоэто сейчас актуально и, наверное, шахтерские. Пейзажи, женские портреты... Но они в ящике спрятаны...
Спасибо.
Тихоня и Андрей улыбались друг другу. Их глаза горели одинаковым светом.
Думаю, эта комната для вас, как маленький храм, тропинка в прошлое. Так вышло, что и я увидел кое-что для себя интересное, напоминающее детство. Я давно не чувствовал себя так хорошо. Я... Не правильно часто говорить «я, я, я», но не обижайтесь. Такова наша природа, в первую очередь думать о себе, а потом уже о других. Наверное, после «я» пришла очередь «не я», то есть«вы». Андрей, вы доверились мне и за это большое спасибо. Как давно у вас были гости?
Сермягу озадачил этот вопрос.
Даже не знаю...
Неужели и девушкам не показываете?
Томасу почему-то думалось, что Андрей покраснеет, засмущается, но художник рассмеялся.
Я люблю собак и кошек, а значит и женщин люблю. Они живут инстинктами. В них переплетаются два начала: греховное и святое, причем, в отличие от нас, мужчин, это переплетение гармонично.
Вы их пишете?
Нет. Не хватает мастерства. Наверное, не дорос.
А что или кого?
Тех, кого бы я мог назвать другом. Но сейчас тяжелое для этого время. Вот у вас, Лец, есть друзья?
Тихоня поднял вверх глаза.
Два. Подруга и есть друг. Зовут егоТомас Чертыхальски.
Странная фамилия.
Зато человек хороший. Никогда не предаст.
Когда они вышли в зал, Андрей запер дверь и поставил её на сигнализацию. Тихоня стоял рядом, всматриваясь в профиль художника, его фигуру, движения пальцев, нервное подергивание плеч. Он смотрел, как Андрей расставил ноги, держит спину. Томасу хотелось запомнить, как выглядит человек, у которого всё есть, который достиг того, чего желает и поэтому не мечтает о надуманных благах, а просто довольствуется тем, что имеет. Уважает прошлое, чтит отца, живет в ладу со своей совестью. Этот человек, если бы умел пользоваться своей силой, мог бы прибить его, Томаса, одним хлопком ладони, как надоедливого комара...
Чертыхальски вышел провожать не только хозяинв коридоре появились Пират и Ронета. Овчарка улыбалась и виляла хвостом. Писана подошла, потерлась о ноги гостя и медленно направилась на кухню.
Томас усмехнулся. Посмотрев на Андрея, сказал:
Странно, вы сидите взаперти в четырех стенах. По незнанию вас можно представить чудаком, но вы не такой. Вы наделены даром видеть то, что скрыто от глаз простых людей и даже не представляете как я рад, что с вами познакомился. Знаете... Раз вы оказали мне услугу, я хочу сделать небольшой подарок. Честно говоря, я не имею право расплескивать налево и направо свою силу, но сегодня исключительный случай. Вы мне понравились, а я подумал... Вдруг найдется такая женщина, которую, вы будете считать не зверем, но другом, а она окажется хитрее вас. Поэтому я хочу, чтобы с этой минуты, и секунды вы научились чувствовать мысли тех людей, которых считаете своими настоящими друзьями. Кто знает, может в будущем это позволит вам избежать неприятностей? А я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Как с одной, так и другой стороны порога.
Томас подал руку для прощания.
Сермяга пожал её.
В это мгновение Андрею показалось, что в комнате потемнело, краски поблекли, очертания предметов стерлись. В его воображении родилась идея, захотелось тут же пойти и начать работать...
Туман... да, туман, но только не в поле, лесу, горах, а дома, в своей квартире.
Туман...
К Андрею пришло знание, как передать кутающую люстру дымку, капельки воды на стенах и мебели. Он увидел Ронету и Пирата, лежащих в молочное пелене...
Кончики пальцев зачесались...
Хотелось работать...
21 Накатило
Вот так шажок-шажок и день прошел. Удачный, если не сравнивать с вчерашним марафоном сна. Томас шел по улице, улыбаясь. Надо же, обрадовался из-за такой мелочизнакомству с хорошим человеком... Пустяк, а все равно приятно...
Когда Тихоня вышел во двор, думал, что его там будет ждать раненый Краснофф, поэтому заранее стал подбирать слова, которые мог сказать наглецу, однако к своему разочарованию увидел, что Фф нигде не было. Посмотрел по сторонамникого. Тихоня даже растерялся. Что теперь делать? Куда идти? День только начался, а фронт работ, не успев открыться, закончился, и эта для кого-то радостная новость, вдруг стала подтачивать его хорошее настроение. Тихоня чувствовал, что в данный миг ему весело, глаза горят, но колокола уже звенят и через пару минут ему станет плохо. Так волна подмывает песочный замок. Томасу не хотелось упускать из своей души тепло, лишаться ощущения покоя. Чертыхальски начал искать в своей памяти что-то радостное, пытался зацепиться за какое-нибудь безмятежное воспоминание, за ту расслабленность, которая недавно так приятно разлилась по телу...
Но всё впустую. Вдруг горным селем накатила болотная тоска. Промелькнула мысль, а что если вернуться и снова напроситься к Сермяге в гости? Невозможность исполнения своего желания Томаса расстроила ещё больше. Подумал: «Вот тебе рази гвоздь промеж глаз!». Что ж так тяжко и тошно, почему в груди сердце сжало? Только что веселился, и на тебе! Почему во рту появился горький привкус?
Томас посмотрел на укрытое белесыми перьями небо. Есть две еврейские истины. Перваявсё пройдет. Эти облака пройдут, эти деревья пройдут, и он пройдет. Мимо деревьев, мимо облаков. Вся его уникальность, нечеловеческое везениевсё пройдет. Но почему? Ведь такого второго как он уже не будет. Такого, который так смотрит на небо, и как он видит облаканикто не видит, даже если станет рядом с ним и также задерет голову вверх. Он уникальный... Впрочем, как и любое создание в этом мире, будь оно какого угодно цвета, вероисповедания и размера мешка за спиной, в котором хранятся нажитые ими грехи...
Все пройдут...
Вторая еврейская истина догоняет первуювсё относительно. Кому-то небовдохновение, кому-тоисточник беды. Кому-то водкалекарство, кому-тоотрава. Бесконечный список... Относительно Хлебореза Томас счастлив, относительно Андреянет. И это, как не хорохорься, есть мучительная горькая истинная правда.
В конце концов, относительно метронома вселенная мотыляется туда-сюда...
Нет, так дальше продолжаться не можетему нужен отдых! Срочно надо понежиться на песочке, покупаться, смыть пот-грязь, отдохнуть от городского шума и хоть на час-день, забыться, заглушить тикающий в его голове часовой механизм. Да! Было бы неплохо сменить обстановку, а то что это такоеработа да работа? Он ведь приехал отдыхать! Он на пенсии в самом-то деле. А может... соединить первое со вторым? Пришедшая вдруг мысль заставила Томаса противненько захихикать: он понял, что должен сделать, чтобы забыть о своей минутной, вызванной Андреем Сермягой слабостью.
22 Цена слова
Прежде, чем пойти домой, Томас заглянул в «Пассаж» к бабушкам в цветочный ряд. Подготовился. У порога его никто не встречалЛеся сидела в зале на диванчике с книгой в руках, не замечая приход гостя. Томас нисколечко не удивился. Подойдя к Лесе он, как факир, вытащил из-за спины букет бархатных кроваво-алых роз. Хозяйка ахнула, приняла всю эту красоту и, не боясь оцарапаться, зарыться лицом в лепестках.
Я получил прощение?спросил Томас.
Вдыхая медовый запах праздника, Леся ответила:
Вам, молодой человек, очень повезло, что хозяйка корчмы очень отходчивая особа. Но всё равно должна отметитьона не любит, когда с ней так поступают.
Как?- спросил Томас и захлопал своими длинными ресницами.
Как с мебелью!
Леся пошла искать вазу, но не нашла подходящего размера. Тогда просто взяла из кладовой трехлитровый бутыль, набрала в него из под крана воды и всёготово. Томас подошел к Лесе сзади и, поцеловав за ушком, спросил:
А скажи-ка мне, красавица, где бы тебе хотелось отдохнуть?
Как это?
Угрем развернувшись в объятиях, Леся откинула корпус назад и посмотрела на Тихоню. В её взгляде притаилось осторожное любопытство.
Ну, где бы желала провести выходные? В Крыму, Турции, на Карибах? Август за окномлето скоро утечет.
Задав вопрос, Томас с невинным видом отвел глаза в сторону.
Ты помечтать или есть вариант?спросила Леся серьезно.
Есть вариант.
Насколько верный?
Томас сжал её ещё крепче.
Вернее не бывает.
Но у меня загранпаспорта нет.
Томаса передернуло.
Причем тут это? Читай по губам: вы, Олеся Галаева, хотели бы отдохнуть... Ну, чтобы не мелочиться... На необитаемом острове?
Хотела бы,ответила Леся без раздумий.
Прищурив глаза и понизив голос, он спросил:
А на какие жертвы вы готовы пойти ради такого праздника?
Леся попыталась вырваться, но объятия вдруг стали железнымиона не смогла даже пошевелить руками.
В смысле?
Вопрос такой: чем вы готовы пожертвовать?
Она не стала отвечатьсмотрела беспомощно, часто моргая, но скоро поняла, что все её девичьи хитрости сейчас не помогут. После долгой паузы, подумав, ответила:
Ты меня разыгрываешь.
Нет, милая моя девочка, всё серьезно.
Томас усмехнулся:
Хорошо!
Объятия разомкнулись и, не ожидавшая этого Леся, сделав шаг назад, зацепилась ногой за ковер ихлоп!уже на кровати.
Добавлю конкретики,продолжил Тихоня, смотря на неё сверху вниз.Условия такие. Если ты согласишься никогда не употреблять одно слово, я подарю тебе остров. На два дня. Мы вместе с тобой рванем в тропики, к пляжу, океанскому прибою, кокосовым пальмам, чайкам, неизвестным тебе созвездиям. Там сейчас прекраснозима. Ты видела когда-нибудь Рыбы, Треугольник, Гидру? Знаешь, как сияют звезды у Художника, Хамелеона, Тукана, Парусов?
Ты это о чем?
Томас сплел руки на груди. Глазащелочки. Стены и потолок словно размыло, скрыло тенямитолько онвысокий худощавый контур на фоне синих обоев. И улыбка.
Это созвездия дальних морей,говорил Томас и его волосы шевелились, словно на него дул «фримантлский доктор»....они сияют на другой стороне планетыза экватором. Хочешь их увидеть? Миллиарды людей- богатых, знаменитых, отличающихся завидным здоровьемни разу так и не побывают в южных широтах. А тебе выпадает такой шанс... Подобное случается раз в жизни. Тук-тук! Кто там? Это яСудьба. Что скажешь, согласна?
Томас наклонился и, не сводя с Леси своих черных глаз, повторил тихо:
Согласна?
На секунду ей стало нечем дышать. В мире как будто началось солнечное затмениекраски потускли, исчезли все звукитолько звон в ушах. Такой звон и тишину Леся слышала, когда спускалась за вареньем в подвал на даче дедушки Сашипапиного друга. Тот же холод, та же дрожь по спине. Тот же страх, но если раньше она боялась заглянуть под лестницу, где в паутине большие пауки перебирали своими тонкими страшными лапками, то сейчас её до икоты ужасала невозможность отвести взгляд от Томаса... От его ярких, глубоких, словно измазанных сажей иссиня-черных глаз...
Глаз с вертикальными черточками зрачков...
Какое слово?спросила она одними губами.
Любое,Томас снова перешел на шепот, и из его рта вдруг вырвалось белесое облачко пара, словно комнату морозило.На мой выбор.
А зачем?
Утробный чужой голос убаюкивал:
Так надо. Таково условие. Словоэто плата хозяину острова.
Согласна,прошептала Леся, хотя в душе до конца не понимала, что сейчас происходит, к чему этот допрос, откуда в летний день взялась такая тьма и холод.