Почему же, Антон быстро и с необходимой силой нажал на первую попавшуюся клавишу и литера стукнула о валик. Раздался щелчок, и станина сдвинулась влево. Все в порядке. Просто ударять надо сильнее. Это тебе не «клава» от компа. Никакой нежности. Хотя, и перегибать тоже не стоит.
Девочка стукнула по нескольким клавишам.
Так и пальцы отбить можно, пробурчала она и, отвернувшись от машинки, взяла одну из папок. А что здесь?
Мне кажется, что в них мои детские рукописи, неуверенно сказал Антон, открывая папку. Мне тетя говорила, что я еще с детства пытался писать. Правда, я этого совсем не помню.
Внутри лежала тонкая тетрадь на двенадцать листов. На ее обложке, выцветающими от времени чернилами, было написано: «Сумиричный лес». Внутри все листы были сплошь исписаны мелким корявым подчерком. Все строчки заходили за поля, каждая страница была пронумерована в нижнем углу.
В блокнотах обнаружились неумелые рисунки и множество записей, которые были пометками к уже написанному и описанием не реализованных идей. Пролистав пару из них, Антон отметил не менее дюжины идей к романам, уже имевших готовые названия.
«Нормально, подумал мужчина. Не так уж и глуп был в детстве. И мозговой штурм, похоже, отменяется. Думаю, что здесь есть за что зацепиться, нужно только оформить более конкретнее».
Понятно, девочка встала на ноги и заглянула в пустую коробку. Сейчас ты опять с головой уйдешь в свою работу и, как говорила мама: «Выпадешь из этого мира надолго». Мне вот только интересно, она внимательно посмотрела на отца, почему ты это все здесь оставил?
Антон оторвался от записей и взглянул на дочь.
Не знаю, проговорил он, пожимая плечами. Собственно, а был ли у меня выбор? После того как тетя Таня забрала меня из больницы, я не помню, чтобы мы сюда заезжали.
Странно, что ты не помнишь, серьезно сказала Дина. Может ты головой ударился, в ДТП попал? Почему ты лежал в больнице?
Антон лишь пожал плечами.
Он собрал папки в стопку, поверх которой уложил блокноты.
Твоя мама задавала мне те же вопросы, Дина, но он вновь пожал плечами. Мне тетя Таня об этом ничего конкретного не говорила.
А ты сам-то у нее спрашивал?
«Как же она похожа на Катю, пронеслось в его голове. Даже вопросы одни и те же».
Нет, проговорил Антон. Не было причин спрашивать. Мне всегда хватало того, что было в настоящем. А когда вопросы все же появились, то было уже не у кого спрашивать, потому что тетя Таня умерла.
Девочка поджала губы и отвела взгляд.
Ладно, Антон попытался улыбнутся, но вышло плохо. В голове звенело мысли о прошлом давали о себе знать. Пойду пересмотрю, что я понаписал в детстве.
Дина ушла в свою комнату, а Антон понес папки в свою.
Детские рукописи ему пришлось положить на стул, так как сначала требовалось прибрать на столе. Початую бутылку вина он отнес на кухню и поставил в холодильник, а бокал лег в раковину. Порывшись на полках, он нашел пустой целлофановый пакет и, прихватив с собой нож, вернулся в комнату, чтобы соскрести воск с остатками свечей.
И вскоре папки легли на стол.
Но оставался еще вопрос, куда поставить пишущую машинку. Убирать ее обратно на чердак он не хотел. Все же когда-то он на ней работал, хоть и не помнит этого сейчас, и ностальгия брала верх.
Он взглянул на большой стеллаж с книгами. На второй полке снизу у двери, было достаточно места, если убрать пару книг. Что он и сделал. Два издания Дюма перекочевали на полку выше и легли поверх плотно заставленных собратьев. А машинка втиснулась на отведенное ей место.
Довольный собой, Антон коротко взглянул на папки и вышел на кухню.
Дина, мы ведь не завтракали, да и обед уже пропустили! громко сказал он.
А я и не голодна, ответила девочка. Она прошла в столовую, села за стол и взглянула на отца. К тому же, и готовить-то особо не из чего. Твой Смирнов совсем о нас не позаботился. Пачка макарон на верхней полке справа над плитой, да десяток сосисок в холодильнике с пачкой майонеза. Зато кофе завались на соседней полке с макаронами.
Антон улыбнулся.
Завтра я съезжу в магазин и куплю чего-нибудь более разнообразного. А сегодня макароны.
От плиты, кстати, газом несет. Проветри сначала, прежде чем зажигать, и девочка вновь ушла в свою комнату.
8
Когда вся приготовленная еда была съедена, а последняя вымытая тарелка легла на свое место, Антон в нетерпении зашел в свою комнату.
На столе, спокойно дожидаясь его, лежали папки и блокноты. За двадцать четыре года с ними ничего не случилось, и они вполне могли пролежать еще столько же. Вот только Антон более ждать не мог.
На секунду промелькнула мысль, что не стоит бередить потерянную память (прошлое должно оставаться в прошлом), что это ничего не даст, а только принесет новые вспышки боли. Но папки манили. В отличие от того, что было в его голове, что он считал «битыми файлами», эти бумаги были реальными, осязаемыми и видимыми носителями информации. И что бы ее извлечь, не требовалось напрягать извилины где-то «закоротившего» мозга, достаточно было просто прочитать.
Дрожа от предвкушения, Антон сел за стол.
Он отложил блокноты в сторону и разложил папки перед собой. Каждая была пронумерована.
В первой лежали несколько тетрадных листов, полностью покрытых мелким подчерком. Паста от времени выцвела и приобрела светло-сиреневый оттенок. Пробежав взглядом по строчкам, Антон понял, что не везде может разобрать свой детский подчерк.
«Ладно, расшифровкой займемся позже», подумал он и улыбнулся.
Отложив первую папку, он взял вторую.
Внутри были такие же вырванные из тетради и полностью исписанные листы.
В третьей уже лежала целая тетрадка и несколько маленьких листков с пометками.
В четвертой и пятой добавились белые листы формата A4 с отпечатанным на машинке текстом.
Шестая оказалась пустой.
И какого? проговорил он, осматривая папку со всех сторон. Ни пометки, ни заметки. Хм, он заглянул в седьмую. Здесь начатый рассказ.
Он вновь взглянул на папку 6.
«Так, почему же ты пустая?»
За спиной скрипнула дверь, заставив Антона вздрогнуть от неожиданности.
Ты чего? спросила Дина, входя в комнату.
Да так, задумался.
Ты забыл, и она положила на стол пожелтевший от времени лист с машинописным текстом. Коробку я вынесла.
Девочка коротко взглянула на папки и, ничего больше не говоря, вышла, прикрыв за собой дверь.
Когда листок лег на стол, внутри Антона что-то сжалось, а в голове стало пусто. Слова дочери он слышал, словно они доносились из другой части дома, а о том, что она ушла, заметил только когда закрылась дверь.
Вернулось тревожное чувство, отдаваясь в висках отдаленным боем. А где-то посреди пустоты в его голове зазвучал странный мотив. Он казался знакомым, но Антон знал, что слова утеряны, и вспоминать их совсем не хотелось.
Взяв лист в руки, он заметил, что его пальцы дрожат.
«Что за бред, подумал мужчина. Это что страх? Из-за этой сраной страницы? Бред».
Тьма как нечто материальное. Не отсутствие света, а словно вырванная из него плоть, кровоточащая ослепительной чернотой. Зияющая рана на теле пространства.
Словно живая разумная тварь, стремящаяся к распространению и сохранению, она заполняет все, до чего не дотягивается свет. Гнездится в потаенных углах, дремлет и выжидает своего часа.
И стоит солнцу зайти, как она появляется во всей своей красе.
Тьма разумна?
Нет?
Только не в этом месте.
Здесь ей даны сила и воля. Власть ночью и хитрость днем. Она безгранична.
И это мы сделали ее такой. Мы даровали ей свободу, наполнили ее злобой и нашими кошмарами. Именно мы поверили в ее материальность. Мы дали ей все то, в чем она нуждалась. И, получив бесперебойный источник питания, тьма разрослась, она эволюционировала, и стала опасна.
На протяжении веков мы кормили ее, лепили каждый мускул. Создавали все новые и новые легенды, скрывали страшные тайны. И продолжали оставаться невозмутимыми, даже не представляя насколько гигантским является глубоководный спрут на поверхности океана.
Мы забылись, и, превратив кошмар в игру, сами отдали себя ей на съедение.
Потеряв сначала город, а затем самих себя, мы в последствии потеряли и наших детей.
Тьма прибрала все.
Антон выпустил страницу из ослабевших пальцев. Его взор заполнила белая пелена. Гулкий бой в висках сменился тяжелыми ударами. БУХ-БУХ, словно молот, бьющий по наковальне. А в ушах начал нарастать монотонный свист. По спине прокатился холод и, затаившись в затылке, острым щупом кольнул его сознание, погружая все вокруг в темноту.
Глава вторая
Газеты
1
Он бежал.
Нет, убегал.
Но от чего? Антон понимал, что за ним никто не гонится. Он был уверен в этом. Но обернуться и удостовериться в отсутствии погони не мог, как не мог и остановиться. Сделай он так, и все будет кончено. Это он знал. И был уверен в этом.
Стоит ему обернуться, и, чем бы ни было то, от чего он убегал, он окажется с ним лицом к лицу.
Пока он бежит он в безопасности. Пока он не смотрит назад за его спиной никого и ничего нет.
Мама всегда говорила, что под кроватью никто не живет. Что ночью никто не вылезет из приоткрытого шкафа. Что монстров не существует. И он всегда хотел ей верить. Ей, а не своему чутью. Не своему воображению, рисовавшему яркие и отчетливые картины скрюченных пальцев, тянущихся из-под кровати к его высунутой из-под одеяла лодыжке.
Ей и только ей он доверял своих монстров. И она приходила и без страха смотрела на них, не видя их, и делая их беспомощными. Только рядом с ней они всегда были не реальны. Но когда она выключала свет и уходила, он обязательно накрывался одеялом с головой, не допуская даже мысли, что хоть какая-то часть его тела останется открытой.
Но сейчас он не в кровати, чтобы укрыться от своих страхов. Здесь ему негде прятаться от монстров. И все что он может это бежать. Бежать и не оборачиваться. Потому что стоит ему обернуться и
Нет, монстров не существует! Так говорила мама.
Но одеялом нужно накрываться полностью. Поскольку, когда она уходит, они возвращаются.
Противное липкое чувство охватывает его с головы до ног. Он чувствует, что больше не может бежать. Его тело цепенеет, и он падает.
Падает и кричит:
Мама!
Антон вздрогнул от ощущения падения. В пересохшем горле застрял крик. А затекшее тело заныло от боли.
Веки показались ему тяжелыми, налитыми свинцом. Ему стоило не малых усилий, чтобы их открыть. Яркий свет единственной лампочки без абажура ударил по глазам, и инстинктивно он дернул рукой, чтобы их прикрыть.
Господи, проговорил он, отводя взгляд от потолка, и с недоумением уставился на возвышающийся над ним стол. Какого?
«Я не в кровати, вот черт, подумал он, поворачиваясь на бок и пытаясь встать. Снова упал в обморок? Второй раз за сегодня это не к добру».
Тело ныло от долгого лежания на полу, а ноги не хотели слушаться. И чтобы подняться, ему пришлось ухватиться за край столешницы, подтягивая себя на руках.
«Разбит, как после хорошей пьянки, но мозг работает».
Сев на стул, он взглянул на разложенные папки, поверх которых, привлекая его внимание, лежал пожелтевший лист.
«Что же в тебе такого? подумал Антон. Какую память ты пытаешься во мне разбудить, черт бы тебя побрал?»
Отведя взгляд от листка, он отодвинул штору и выглянул в окно. За стеклами зияла непроницаемая чернота.
Вот и ночь на дворе, пора ложиться баиньки.
Он вложил листок в папку с наработками и сложил все свои детские рукописи в нижний ящик стола.
Что ж
Отведя руку от ящика, Антон замер. Его внимание привлекла тень. Она казалась смолянисто черной, и неправдоподобно резко контрастировала с освещенной частью пола. Сквозь нее не проглядывало ничего: тонули ножки стола, за четкой границей полностью терялся рисунок ковра, и его ноги
«Господи!» взмолился Антон, а волосы на его затылке встали дыбом он не видел своих ног. Все что было ниже колен тонуло в непроницаемой тьме.
Он пошевелил правой ступней, но не заметил и малейшего движения. Зато почувствовал, как тяжело ему это далось. И теперь словно сотни медицинских игл впились в его ноги, накачивая их расплавленным свинцом, давя снаружи и распирая изнутри.
Антон дернулся, пытаясь вскочить на ноги, но рухнул вместе со стулом на пол. Нижние конечности не хотели слушаться. Они казались пластиковыми, не сгибаемыми протезами.
Он взглянул на свои обессилившие ноги, боясь, что не увидит их и теперь, когда он полностью оказался на свету. Но они были на месте, целехонькие и свои настоящие.
Чувство тяжести и болезненное покалывание начало проходить. Вернулась свобода движения, и Антон встал на ноги.
Подняв стул, он задвинул его под стол. И все, что оказалось в тени, утонуло в ней без следа.
Он осмотрелся. Все углы комнаты терялись в непроглядной тьме, хотя они должны были освещаться равномерно. Разноцветные корешки книг на полках сверкали яркими красками, словно кто-то выкрутил контраст на полную. Но в пространстве между книгами и нависающими над ними полками зияла смолянистая чернота.
Антон вгляделся внимательнее в эту черноту. И то, что он увидел, показалось ему еще более нереальным и не имеющим смысла. Тьма пульсировала.
Нет, хриплым голосом проговорил он. Это просто плод моего воображения. Я просто ударился головой, когда упал в обморок. Банальное сотрясение. Вспомни аварию, как у тебя все плыло перед глазами, когда ты выбрался из чертовой машины.
Он больно ударил себя ладонями по вискам.
«Это не лучший фрагмент твоей жизни».
Первое, что он тогда увидел, была окровавленная голова его жены, пробившая лобовое стекло, и он сблеванул на асфальт.
«Хватит, он вновь осмотрел комнату, отгоняя от себя картину из прошлого, и остановил свой взгляд на тьме полок. Это другое. Все вокруг четкое и статичное. И только эта тень С ней что-то не так».
Да что, черт побери, могло быть с ней не так? Антон мог подумать, что он спятил. Что, вызывавшие в нем обрывки смутной памяти, непонятные тексты на пожелтевших страницах, вызвали рвоту не бурных воспоминаний, а сумасшествия. «Битые файлы» привели не к «синему экрану смерти», а к «глюкам» и сбоям в системе.
Но разве он что-то вспомнил? Разве он вообще пытался что-то вспомнить?
Ответ пришел неожиданным ощущением страха. Детского ужаса перед темнотой и таящихся в ней жутких тварей. Тварей, которых, как говорила мама, не существует. Но он всегда знал, что они есть. Да, их не было, когда мама была рядом (и он хотел верить ей), но когда она уходила
Его никогда не хватала за голую лодыжку высовывающаяся из-под кровати холодная рука. Никто не смотрел на него из темного угла своими желтыми, полными голода глазами. И никто и никогда не выпрыгивал на него темным вечером из шуршащих кустов. Так же как никто и никогда не пытался сожрать его в полутемном подвале. Но он всегда знал, что там в темноте что-то есть. Оно не следит, ему это не надо, оно и так знает о нем все. И оно, конечно же, не будет выпрыгивать и хватать его, если есть хоть толика света, приводящая к его обнаружению. Эти монстры хитры и умеют ждать.
Разве не так он думал в детстве, когда ложился спать, полностью укутавшись одеялом, и только тогда зовя маму, что бы она выключила свет в его спальне? Потому что если он выключит свет сам, то может не успеть добежать до кровати. Опять же, он не верил, что даже тогда кто-то выскочит и утащит его, но возможность того, что он почувствует холодные пальцы на своей лодыжке, брали верх над всеми его умозаключениями.
«Но это всего лишь детские страхи», подумал Антон.
И все же он чувствовал, что боится. Да он знает, что ни под кроватью, ни в шкафу (которого, в общем-то, и нет в его комнате), ни где бы то ни было, никого нет. Монстров нет. Единственные монстры это люди. Но они не станут хватать тебя, пока ты, выключив свет, бежишь до кровати и с большого расстояния (с которого только можешь допрыгнуть) прыгаешь в нее, моментально прячась под одеяло. Нет, эти монстры спокойно подойдут к тебе, пока ты дрожишь под спасительным одеялом и так же спокойно стянут его с тебя. Некоторым даже не нужно ждать, пока ты окажешься в темноте.