Кара - Феликс Разумовский 24 стр.

 Сделайте все как надо, месье,  на прощание янки-наниматель крепко пожал руку Язве Господней,  и вы уподобитесь самому Тутанхамону.

Мишель Богарэ был тактичный человекон не стал уточнять, что именно общего с давно умершим фараоном намечалось у него самого в перспективе, а, взвесив на руке задаток, вежливо улыбнулсяодними усамии отчалил с достоинством.

Между тем стало ясно, что ничего путного при такой жаре получиться не могло, и Язва Господня, бросив карты на стол, поднялся:

 Игра не клеится, господа.

У себя в номере штабс-капитан залез под холодный душ, затем под противомоскитный полог над кроватью и проспал до самого вечера, обливаясь потом, без сновидений. Ужинали молча все в той же душной ресторации «Континенталя», без аппетита. Глядя на сцену, где тощая, то ли загорелая, то ли грязнаяне понятьдевица изображала танец живота, Хованский поморщился: «Тьфу ты, вот гадость-то».

Утро следующего дня выдалось кошмарнымранним, жарким и суетливым каким-то до крайности. Туристов разбудили ни свет ни заря, накормили в душном мареве ресторации плотным завтраком с белым вином и, не позволив даже частично переварить съеденное, потащили на западный берег осматривать древние погребения.

Угрюмо взирал штабс-капитан на широкие лодки с треугольными парусами, на силуэты верблюдов вдалеке, на фигуры женские в черном со связками тростника на головах и чувствовал совершенно явственно, как весь этот Египет подкатывает ему тошнотным липким комом под самое горло. А дома березы глядятся в замокревшую душу озер, туманные утренники пахнут грибною прелью, и где-то вдалеке баламутит сердечный покой паникерша кукушка. Ах, гореть вам навечно в адском пламени, проклятые большевики!

Между тем, переправившись на западный берег Нила, туристы двинулись по центральной дороге к горному массиву. На юге виднелись развалины храма, построенного некогда в честь побед Рамзеса Третьего, неподалеку от него стояли два колоссальных изваяния Аменхотепа II, причем одна из статуй, изуродованная, обладала чудесным свойством: как только на нее падали лучи восходящего солнца, слышались звуки, подобные тем, что издают лопнувшие струны арфы.

Дорога постепенно поднималась в гору. Наконец взору открылся находившийся между отвесными скалами причудливый храм царицы Хатасу, которая прославилась тем, что, еще будучи принцессой, выловила из нильских вод корзинку с новорожденным Моисеем и пропасть младенцу не дала.

Наконец, когда солнце застыло на небе раскаленной огненной сковородкой, ведомые экскурсоводом туристы оказались у входа в гробницу Тутанхамона. Ничего такого особенногомрачная дыра в скале, уходящая полого вниз, рядом палатка сторожей-арабов да кучи выбранных из расчищенной галереи камней.

 Согласитесь, господа, трудно даже представить, что там,  экскурсовод ткнул пальцем куда-то себе под ноги и неожиданно криво улыбнулся,  находятся богатства, которым нет цены.  После чего вытер покрытый пылью лоб и приготовился вести туристское стадо назад в гостиницу, на кормление.

 А скажите-ка, почтеннейший,  сделав равнодушное лицо, месье Богарэ лениво посмотрел куда-то в скалистую даль,  столько добра, а охраняют его всего-то несколько арабов, неужели не страшно?

 Видите ли, месье, Говард Картерочень ловкий человек, он долго изучал здешнюю жизнь и прекрасно знает, чего хочет.  Экскурсовод пожал тощими плечами и, глянув на серебряные карманные часы, заторопился:Вперед, господа, сегодня в меню молодая гусятина, повар готовит ее божественно.  Как бы в завершение разговора он тронул месье Богарэ за рукав:А от услуг английских военных он отказался, это я знаю наверняка.

Обед действительно был неплох: жаркое из серны, куропатки, речная рыба а ля-Капри,  и после отличного кофе с ликером бандиты поднялись в номер Язвы Господней.

 Будь я проклят, господа, если это не самое понтовое дело в моей жизни!  Богарэ начал издалека, и глаза его заблестели:Я селезенкой рыжье чую и говорю вам: его там немерено.

В конце концов операцию по изъятию ценностей было решено провести нынешней ночью под видом похода в бордель, добытое надежно перепрятать и, на время затаившись, дать нанимателю знать, чтобы «шинковал капусту». А уж как оттащить отвернутое, пускай подсуетятся сам, не маленький.

За ужином месье Богарэ лихо крутил усы, смачно смеялся в ответ на сальные ремарки окружающих и, клятвенно пообещав не обойти вниманием изобретения двух великих людейКондома и Нагана, отчалил с друзьями навстречу ночным утехам.

Вечерний воздух напоминал собой влажный горячий компресс, с темной поверхности нильских вод слышались какие-то всплески. Когда, очутившись на западном берегу, негодяи двинулись к скалам, огромные южные звезды уже вовсю высыпали на низком фиолетовом небе. Луна была яркойблизилось полнолуние. Двигаясь в ее молочном свете среди тысячелетних развалин, штабс-капитан почему-то вспомнил чертовщину арабских сказока ну как сейчас ифрит какой прилетит?

Ни хреначуть впереди уверенно шагал месье Богарэ с хорошо обкуренной трубкой в зубах, слева ритмично звенели о древние камни подковы Хорька, и Хованский вдруг отчетливо понял, что в нынешней жизни места для чудес не осталось.

Наконец впереди высветилась темно-красная точка прогоревшего костра, походка негодяев сделалась, как им казалось самим, по-тигриному неслышной, и вскоре они уже могли рассмотреть бородатое лицо застывшего неподвижно у тлеющих углей араба в чалме.

 Месье, он ваш.  Богарэ медленно провел пальцами поперек своего горла, красноречиво посмотрев Хорьку в глаза, и тут же перевел взгляд на Хованского:Ну а мыв палатку.

Где-то далеко пронзительно закричала ночная птица тетис. Инстинктивно обернувшись, штабс-капитан вдруг заметил, как рука араба стремительно взметнулась к чалме. Раздался свист секущего ночной воздух железа, но прежде чем бородатая фигура успела вскочить на ноги, Хованский всадил финку сидящему точно в глазглубоко и твердо. Со стороны палатки послышался чмокающий звук разбиваемого черепа, на секунду показалось, будто раздавили кошку, и сразу же из-за полога появился месье Богарэ носовым платком он аккуратно вытирал кастет. В его руке вспыхнул фонарик, и когда желтое пятно света остановилось на лежащем неподвижно теле, Язва Господня неожиданно вспомнил Богао, мои дьеи, медленно опустившись на колени, уставился в искаженное смертью лицо Хорька.

Бритвенно-острый, похожий на серп, массивный метательный нож угодил тому точно в горло. Закрыв выкатившиеся глаза отднокорытника, Богарэ яростно хлопнул кулаком о ладонь:

 Похороним его позже, вперед, месье.

Было слышно, как сильным ударом ноги он своротил хлипкий досчатый щит, частично закрывавший проход, зашуршали под его подошвами мелкие камешки в галерее, и спускавшийся следом Хованский вдруг различил какой-то свист. Сразу же диким голосом закричал Язва Господня, раздались удары железа по живому, и в свете упавшего на землю фонарика штабс-капитан увидел, как Богарэ с бешеной силой вколачивает кастетом в стену гибкое, стремительно извивающееся тело.

 Мишель!  Хованский кинулся вперед, но ему никто не ответил. Подхватив внезапно обмякшее тело патрона за плечи, Семен Ильич вдруг понял, что держит в руках труп.

Осторожно разжав пальцы, он бережно опустил мертвеца на пол и, подобрав упавший фонарь, почувствовал противный холодок, разлившийся между лопаток.

У стены все еще слабо шевелила хвостом огромная оливково-черная гадина, длиной никак не менее четырех метров. Переведя взгляд на выгнувшегося дугой Богарэ, Хованский тяжело вздохнул: «Ах, патрон, патрон». Укус кобры пришелся тому прямо в лицо, однако Язва Господня был мужественным человеком и перед смертью нашел в себе силы превратить голову твари в мокрое место. Натурально в мокроештабс-капитан скользнул лучом по влажным потекам на скале и неожиданно придвинулся поближе: а это еще, черт возьми, что такое?

Мишель Богарэ бил кастетом с такой силой, что тысячелетние камни не выдержали и стена подалась, обнаружив в своей глубине наличие ниши. «Ну-ка».  Стараясь не наступать дохлой гадине на хвост, штабс-капитан легко расширил отверстие, затем внимательно прислушался к наружным звукам и наконец, направив в пролом луч фонаря, нащупал в толще стены небольшую, судя по весу, деревянную шкатулку. Открыть ее тем не менее не удалоськрышка просто рассыпалась под пальцами Хованского в труху. Посмотрев на содержимое ларца, он поморщилсяпохоже на чьи-то мощи, стоило только время терять и возиться со стеной. Однако присмотревшись, он заметил, что черные как смоль останки украшены перстнем с красным сверкальцем. Не колеблясь, он потянулся за ним. Раздался треск распавшейся в прах истлевшей человеческой плоти, и, повертев жуковину в лучах фонарясеребряная вроде,  штабс-капитан, чтобы находку не потерять, насадил ее себе на палец, тут же о ней забыл и двинулся разбираться с Тутанхамоном.

Глава десятая

Месяц месор выдался удушливо жарким. В неподвижном воздухе не ощущалось ни ветерка, все вокруг покрывал серый слой пыли. Казалось, что светлые лики богов отвратились от земли египетской навсегда. Однако, как ни старалось солнце, жар его лучей под своды царского дворца в Фивах не проникал, и повелитель принимал старейшину врат храма Амона-Ра в прохладе своих любимых покоев.

Это было просторное двухэтажное помещение, на алебастровых стенах которого в ярких красках и золоте представала печальная история двадцатой династиипоследней в эпоху Нового Царства. Давно прошли времена Рамзеса Великого, когда трепетали враги и строились новые храмы, былое могущество кануло в Лету. Государство теперь даже не могло сохранить посмертный покой вершителей истории своей.

У северной стены зала стояла малахитовая статуя бога-шакала Инпу, неподалеку от нее находился выполненный в виде усеченной пирамиды алтарь, а чуть поодаль, ближе к центру, блистала золотом роскошная мебель из черного дерева, инкрустированная слоновой костью и драгоценными камнями. Курились сладкие благовония из Аравии, мягко шелестело опахало из перьев птицы филис. Благодаря акустике слова фараона доносились, казалось, откуда-то сверху.

Нынешний повелитель ЕгиптаХерихор Iеще не так давно носил титул Са-Амона, то есть Верховного жреца храма Амона, и был мужчиной высокого роста, очень крепким, с могучей выпуклой грудью. Происхождения он был самого подлого, и только дерзкий ум, железная воля да терпеливое боголюбие помогли ему добиться всего в этой жизни.

Перед лицом фараона усаженный в знак особого расположения не на пол, а на роскошную, украшенную нефритовыми вставками скамью, расположился старейшина врат храма Амона благой Унамонморщинистый, сгорбленный жрец, последний из ходящих по водам Нила.

Речь шла о безрадостномпростой народ напрочь утратил былое благочестие, Египет раздирала смута, а царская казна была пуста, подобно древней обворованной гробнице.

 Известно ли тебе, солнцеподобный, что злодеи входят в сговор со стражей и оскверняют могилы даже в Долине царей? Если мы не прекратим это, Гор не допустит наши тени к трону Осириса.

 Я читаю в сердце твоем, достопочтимый.  Херихор взмахом бровей удалил из покоев носителя опахала и чуть понизил голос:Ты ждешь от меня одобрения мудрости твоей.

 Истину ты сказал, повелитель двух стран.  Унамон оторвался от созерцания своих сандалий, которые ему было разрешено не снимать при входе во дворец, и посмотрел фараону в лицо.  Недалеко от храма царицы Хатшепсут я приказал устроить глубокую шахту, переходящую в просторное хранилище.  Старый жрец тяжело вздохнул.  Рабы, рубившие скалу, не пережили захода солнца. Той же ночью послушники и младшие жрецы перенесли в тайник останки Великого Рамзеса, отца его Сети и других царей во множестве, всего числом тридцать семь, однако сами ушли за горизонт еще до утраих убил персик.

Унамон вторично вздохнул:

 Вход в шахту запечатан и неприметен, а тайну знают теперь только двое.

Низко склонившись, он вытащил из складок одежды небольшую табличку с местоположением захоронения. Едва только фараон всмотрелся в нее, как глина начала крошитьсячерез минуту на царской ладони лежала лишь горстка сухой пыли.

Секунду висела тишина. Почувствовав, что разговор не закончен, Херихор вытер руку концом своего клафта:

 Слушаю тебя, источник мудрости.

 Быть может, тебе интересно знать, фараон,  старый жрец вернулся на свою скамью, и голос его сделался печален,  одна лишь гробница осталась нетронутой в Долинецаря Тутанхамона из восемнадцатой династии. Вот уже два века стоит она открытой, но любого, попавшего внутрь, ожидает смерть. Говорят, что грабители, двести лег назад сломавшие печати, умерли мгновенно. Рабы, по моему приказу завалившие подземный ход и запечатавшие его, ушли в поля Осириса, едва успев закончить трудв мучениях. Видимо, со временем заклятье слабеет.

Заметив недоуменный взгляд Херихора, старый жрец поднялся со скамьи:

 Точно никто ничего не знает. Говорят, все дело в каком-то древнем перстне, появившемся еще во времена царя Мины. Двадцать веков прошло, целая вечность.

Не давая заглянуть себе в глаза, Унамон припал к ногам царя и медленно двинулся из зала прочь. Глядя на его сгорбленную, бессильную спину, вспомнил Херихор о былом величии жреческого сословия и в свою очередь тяжело вздохнул: «Ах, что же будет с тобой, бедная земля Египта».

Штабс-капитан успел сделать только пару шагов, не больше. Неожиданно перед его глазами вспыхнул ослепительный белый свет, и он увидел стремительный блестящий поток, надвигавшийся на него со страшной быстротой. Хованский закричал и побежал бешено, но гигантская волна легко подхватила его и понесла на своем гребне в направлении исполинского конуса мрака, занимавшего все видимое пространство впереди.

Густая темнота окутала его со всех сторон. Движение тем временем замедлилось, и штабс-капитан понял, что очутился в каменистой, сплошь покрытой невысокими холмами пустоши. Было сумрачноокрестности освещались лишь потоками лавы, выбегавшими из бесновавшегося неподалеку вулкана, громко шипели, струясь между острых обломков скал, огромные пятнистые гады, а во влажном воздухе разливалось плотное, ни с чем не сравнимое зловоние.

Чувствуя, что его может вытошнить в любую секунду, Хованский уставился себе под ноги и медленно побрел к соседнему холму, откуда доносились приглушенные стоны и отвратительные звуки рвотыхоть что-то человеческое. По пути он едва не наступил на грозно поднявшуюся у самых его ног гадину, в кровь ободрал, подскользнувшись на чем-то тягучем, локти и, заглянув наконец за обломок скалы, обомлел.

Там, за шикарно накрытыми столами, расположились господа и дамы комплекции впечатляющей, сразу видно, относившиеся к своим желудкам с уважением. Вот прямо на глазах штабс-капитана исходивший слюной сотрапезник смазал черной икрой расстегайчик с вязигой, смачно выкушав водочки, заглотил пирожок, и сейчас же его вывернуло наизнанку, оставив в качестве воспоминания о съеденном жгучий вкус желчи. Неподалеку от любителя зернистой давилась ватрушками с крепким чаем пожилая матрона, рядом с ней кого-то рвало шашлыком по-карски. Чувствуя, как желудок поднимается к горлу, Семен Ильич поспешил от пирующих прочь.

Однако далеко уйти не удалосьвнимание его привлекли страстные стоны. Миновав ближайшую скалу, штабс-капитан сразу же очутился в прелестном зеленом оазисе, заросшим финиковыми пальмами и тамариндами. Под сенью их раскидистых крон в позах весьма откровенных возлежали мужчины и женщины, с губ их слетали неясные звуки, а нагие тела, хоть и сплетались в истоме, но слиться, увы, не могли. Эрос здесь царствовал лишь наполовину.

Вглядевшись, Хованский заметил, что в самый желанный момент мужчины становились бессильны, а женские чресла сводила жестокая судорога, превращая их каждый раз в неприступную твердыню. Он также разглядел между стволов несчастных, изнемогавших от сладострастья, однако бессильных помочь себе: их женское начало сковали цепи поясов безбрачия.

На зеленой травке в самом центре оазиса тоже корежились людские тела, однако от страсти несколько иного рода. Это страдали обреченные на вечную ломку морфинисты: кто-то чихал без удержу, некоторые извивались ужом от сильной боли в желудке, а кое-кто уже жевал свои носки, пытаясь уловить в частицах пота хотя бы мизерные доли наркотика.

Миновал их Семен Ильич с отвращением. Оказавшись на окраине оазиса, увидел он стену ядовитого кустарника, уныло простиравшуюся вдоль линии горизонта. У корней кишело гадов ползучих во множестве, а откуда-то неподалеку доносилось скрежетание чего-то железного, сильно пахло серой, смолой, да громко гудело пламя. Внезапно раздались крики столь истошные, что у штабс-капитана между лопаток пробежала дрожь. Он замер на месте, очень сомневаясь относительно путешествия за колючую изгородь, и правильно сделал.

Невидимая сила стремительно швырнула его на землю, перед глазами снова вспыхнул яркий, похожий на солнечный, свет, и Семен Ильич ощутил себя лежащим в прохладе каменной галереи.