- Сука! Молохсука!- орал не в себе он. Бурлящая в нём злость искала выхода, а ярость требовала разрушения. Если бы перед ним сейчас предстали два этих человека, он бы с удовольствием чиркнул по ним очередью из автомата, чтобы те корчились в агонии, умоляли о пощаде. Это очередное по новизне чувство разрывало его изнутри, перемалывало в фарш бывшего Сергея, маминого любимого мальчика, неизвестно как угодившего в армию из тёплого родительского дома. Поступи так Молох сутки назад, когда Сергей безумным сурком ползал по перепаханному минами полю, он бы безвольно сдох. И пускай его находят солдаты, лупят его до смерти, да пускай расстреляют. То теперь, ощутив в сердце вкус маленьких побед, душа его протестовала.
Под градом тяжёлых ударов фанера треснула, и этот звук подействовал на него отрезвляюще. Он замер, неловко держа автомат навесу. А в ушах продолжал стоять гул и его собственный крик. Высоко вздымалась грудь, сердцу, казалось, не хватает места в грудной клетке , и оно вот -вот взорвётся. Во рту почувствовался вкус крови, из уголка губ потекла липкая красная струйка. Всё, хана!
Он не представлял, что делать дальше. Нет еды, воды, дай бог, на один глоток, патронов два рожкаминута пальбы. Новичок, в жёсткой и уже сложившейся структуре Зоны, он был обречён. Нет друзей, боевых товарищей нет. Человек, с которым они плечо к плечу так недолго сражались, гниет в пяти километрах отсюда. А другоймерзкий зверёк, Молох, матёрая блядская гадина, его просто использовал. Дурачок! Какой же ты, Серёжа, дурачок.
Перед глазами встали лица мамы и отца, по щеке потекла слеза. Сергей не попытался её вытереть, и она повисла на подбородке. Ведь им наверняка доложили, что сын пропал без вести, Боже! О чём они думали с Максом? Захотелось вкусить сталкерского хлеба? На, жри, смотри не подавись! Он«отмычка», гнутая никчёмная вещь.
Мягкий нефизический холод вдруг заполнил его внутри, вытесняя наружу всё то, что было в нём более или менее тёплого и светлого. Где-то там далеко с укором смотрела мама. И, дрожа как слепой котёнок, боясь озвучить вслух принятое где-то в глубине решение, он онемевшими непослушными пальцами расшнуровал левый ботинок, упираясь в его задник носком правого, с натягом скинул его с ноги.
Тот упал на пол. Снял автомат с предохранителя, рывком передернул затвор. В ночной могильной тишине его металлический лязг прозвучал оглушительно и безапелляционно, как от падающего ножа гильотины. Серый задрожал, всхлипнул. Он всунул ствол автомата себе в рот и, только ощутив специфический металлический привкус с примесью пороховой гари, вдруг ясно осознал, что он делает. Его плечи затряслись. Ствол застучал по зубам, угрожая их выломать. И он рывком, не столько опасаясь смерти, сколько остановиться в нерешительности, попробовал засунуть большой палец ноги под спусковую скобу. Что, конечно, благодаря темноте, его состоянию и детскому навзрыд рёву получилось не сразу. Наконец, палец коснулся спускового крючка, тело, сведённое судорогой, застыло, не решаясь сделать то единственное и последнее в его жизни действо.
Он замычал, закрыл глаза, сжал веки в безумном спазме. НО..
Но не пропала пред глазами мама. Её странные прищуренные глаза пылали строгой теплотой. Не было в них укора, только печаль. Они пилили Сергея, раскладывали его на массу противоречивых трепещущих осколков. Сергей напряг палец на спуске и..
В ДВЕРЬ КУНГА ЗАСКРЕБЛИСЬ! Осторожно, как кошка пытается донести коготками до своего хозяина сообщение - пусти, мол, дружок.
Сергей, вмиг позабыв о самоубийственном решении, распахнул глаза и вперил взгляд в темноту. Дрожащие зубы продолжали сжимать болванку дульного тормоза.
ШКРЯБ-ШКРЯБ, ШКРЯБ-ШКРЯБ! Коготки нежно поглаживали поверхность двери.
Сергей, стараясь не шуметь - даже дыхание стало тихим словно он втягивал воздух кожей - вытащил большой палец ноги из под скобы, а автомат в его руках принял более естественное для оружия положениестволом к источнику звука.
ШКРЯБ-ШКРЯБ! Вдруг звуки затихли. Прошло долгих две бесконечных, максимум три минуты, и Сергей уж начал себя убеждать, что неведомая тварь ушла. Он сидел, пялился в темноту, приклад упёрся в плечо, а цевье лежало на согнутой в локте левой руке. Ствол часто, в такт беснующегося тела, колебался.
Скажи кто Сергею, что буквально пять минут назад он намеревался взорвать себе голову, то послал бы паршивца нахрен. Сейчас, когда неясная, едва осязаемая опасность затаилась за тонкими фанерными стенками кунга, всё его сознание, чувства, осязание сплотились вокруг одногосохранить тело Сергея Приходько в целостности, а, желательно, и его бессмертную душу в довесок. Страх смёл с затаенных полочек ненужную, наносную шелуху: о смысле жизни, о месте человека в мире и среди людей, бесконечной человеческой подлости в борьбе за власть, жратву и самок. Даже извечный славянский вопрос «Что делать» мог вызвать только истерический смех. Что делать? Жить, хотя бы секунду жить. Максимально долго, и невероятно качественно. Хорошо рассуждать об опасном будущем, когда угроза гипотетична, она где-то там и просто возможна. Но только смерть с косой повисает в сантиметре от вашего уха, куда деваются те любители «костлявой» прожженные самоубийцы?
Минуту, вторую ничего не происходило. Дыхание Сергея начинало успокаиваться. Он попробовал убедить себя, что это был ветер, сквозняк. Мало ли, что могло вызвать такие звуки. Выругав себя за малодушие, он, сжав зубы, мысленно выругался, опустил ствол автомата, и собирался уже вздохнуть с облегчением. Как вдруг дверцу кунга сотряс сильный удар. Будку зашатало, как, собственно, и весь остов грузовика. Не помня себя от страха, Сергей высоко по бабьи завизжал и, вжимаясь в гнутый стеллаж, словно способен пройти сквозь него спиной, спазматично, не прицеливаясь, вжал до упора спусковой крючок «калаша». Грянул громкий и неожиданно долгий, на полмагазина выстрел. Одуревший от оглушительного, усиленного в десятки раз замкнутым пространством будки звука, Сергей с замершим сердцем наблюдал, как перекошенная до этого верхняя створка двери медленно сползает вниз, открывая недопустимо огромную - кажется, слон зайдётщель. Он судорожно вдохнул пропахший пороховой гарью воздух, дёрнул кадыком, сглатывая слюну. Слегка отступила глухота.
Створка висела теперь на недобитом фрагменте петли, и не представляла собой особой преграды для того, кто притаился в ночи по ту сторону фанеры.
Сергей снова сглотнул. Оглушительно стучали зубы, и гулял в руках автомат. Он даже не замечал, что снова едва слышно на фоне зубной дроби поскуливает.
Надо бы сменить магазин, - пронеслось в мозгу, но он не смог оторвать рук от автомата, чтобы нашарить второй магазин в подсумке. Вдруг, в сумрачном свете Луны мелькнула тень. Сергей судорожно дёрнул спуск. На этот раз очередь получилась разумно короче, в три-пять патронов. Но, как и следовало ожидать, положительного результата не принесла. Скорее наоборот: хлипкая дверь, получившая минимум два попадания, сорвалась вниз и задела его нехитрое рукоделие, державшее нижнюю створку. Трухлявый кабель оборвался. Обе створки с неприятным металлическим скрежетом грохнулись вниз. Дверной проём был открыт, он предстал перед Сергеем жуткими воротами в Ад. И тот, кто пытается добраться до него, спокойно сделает это. Если только он не сможет сменить магазин. СМЕНИ ЖЕ ЕГО БОЛВАН!
Он резко оторвал взмокшую ладонь от пистолетной рукоятки и дрожащими пальцами вытащил рожок из подсумка. Неловко отсоединил полупустой, тот с тупым стуком упал под ноги и куда-то укатился. Судя по звуку, недалеко. Не сводя взгляда с дверного проема, он попытался воткнуть полный рожок в окошко приемника. Тщетно. А в голове застучала фраза пословицы: « На переправе коней не меняют, на переправе коней не меняют, на пере..»
Внизу, в прямоугольнике двери, блеснуло стёклышко, и Сергею вдруг показалось, что детские кошмары, когда-то сводящие его с ума, одним махом подмяли под себя твёрдую суть реальности. На грань света вытекла неестественная фигура: низко стелется по земле, кверху торчат острые локти, над выдвинутым вперед плечом вздымается колено. Эдакий паук с человеческой головой, в рваной, висящей на единственном ухе противогазной маске. Одно стекло треснуло, второго нет вообще, а в глазнице под ним чёрная непонятная пустота. Сергей застыл, а затем, заорав от дикого ужаса, наконец, загнал непослушный магазин в приёмник, дёрнул затворную рамубывший в патроннике патрон вылетел и глухо ударился о борт машины, но следующий из магазина тут же занял его место в стволе. И опять резиновая натянутость событий вдруг сорвалась и понеслась вперед яркими всполохами и неясными картинами, где нет места мыслям и переживаниям, и ты, ничего не державший тяжелее ложки и не имевший никаких достойных страхов, кроме того, что скажет соседка по парте, если сжать ладонью её голую ляжку - жутко, но как хочется то!- ясно представляешь, что делаешь и зачем. А мозг, понимая глубоко внутри, что, возможно, придётся сдохнуть, начинает выдавать верные решения.
Сухо щёлкнул затвор, Сергей выстрелил, буквально, спустя мгновение. Одна из пуль, самая первая, рванула жуткое существо, проворачивая его в воздухе. Остальные же вспороли фонтанами землю далеко за спиной зверя. Снорк же, а это был он, оттолкнулся всеми четырьмя конечностями от стены и рванулся к Сергею. Тот заорал не своим голосом, упал на бок, одновременно поливая темноту свинцом.
Щёлкнул затвор, замерев в переднем положении - автомат умер. А Сергей, реально ощущая, как на голове шевелятся корни стриженых волос, смотрел в тёмную пустую глазницу противогаза. Он видел его всего мгновение, и вдруг на него обрушился страшный удар когтистой лапы. Он почувствовал, как рвётся воротник бушлата, а из щеки бьёт струёй кровь, инстинктивно выкинул вперёд обе руки с зажатым в них автоматом. Магазин с хрустом вонзился в чуждую плоть. А он зверея, с залитыми своей кровью глазами навалился на снорка и, не замечая града ударов , долбил того пустым автоматом: прикладом, магазином, стволом - с рёвом не менее оглушительным, чем за мгновение до этого дробь автоматных выстрелов.
За тот страх, что он испытал, за предательство Молоха, ужас чуть не совершенного самоубийства, за обоссаные штаны, и Макса, умершего с тупым, как этикетка рыбного магазина прозвищем «Лангуст». Снорк визжал под ним и изворачивался, рвал на Сергее одежду и его плоть. Но человеческая ярость, помноженная на огромное, безг- раничное желание выжить, перемалывала вдрызг кости мутанта. В короткий миг в их обоюдной борьбе ставший скользким от Серёгиной и звериной крови автомат вылетел из рук. Однако, это ничего не изменило - Сергей замешкался лишь на мгновение - жахнул того головой и сцепил обе руки на липкой жилистой шее. А потом произошло то, чего он от себя никак не ожидал. Поняв, что ему не передавить шею зверя, он вдруг сорвал маску противогаза за гофрированный хобот и впился тому в горло зубами. Отвратная горькая слизь набилась в рот. Снорк клокотал под ним, утробно рыкая и ворочаясь. Сергей откинулся назад, унося с собой во рту кусок чужой плоти. И тут же получил когтями по животу. Лапа животного застряла в ремнях разгрузки. НОЖ!вспыхнула в мозгу мысль. Сергей выдернул из ножен штыкон скользил в руке от заливающей всё кругом кровии всадил туда, где по его прикидкам располагалась голова чудовища. Тупой стук железа о пол. Зверь укусил его за руку. Нож выпал из ладони, но Сергей, не дав ему упасть на пол, успел перехватить тот другой, свободной рукой где-то посередине лезвия, и махнул им наотмашь. Зверь завыл. Сергей перехватил штык поудобнее и, уже не пытаясь попасть в голову, улёгся на того , кое как прикрыл голову согнутой рукой, левой, с ножом начал кромсать никак не желающее успокаиваться тело врага.
В тесном помещении, среди нагромождения стеллажей, где снорк не мог использовать основное свое преимуществоскорость и немыслимую ловкость, Сергею удалось редкое: сохранить свою шкуру. Он рубил и колол, не обращая внимания на то, что мутант перестал подавать признаки жизни. Штык он уже держал двумя руками. Поднимал его кверху и с силой падал вниз. В ответ получал сначала звук разрезаемой плоти, хруст костей, а затем только мокрое противное чавканье. Не видя ничего, не контролируя место, где он находился. Была только одна задачаподниматься и падать, подниматься и падать. Сколько это продолжалось, он позже не мог припомнить. Заботливый рассудок стёр этот момент и заставил его что-то осознавать, только когда он увидел себя на ногах, прислонившегося спиной к оголенному радиатору машины и жадно вдыхающего ночной, морозный воздух. Неполная Луна заливала все вокруг мёртвым светом, добавляя к сюриалистическому пейзажу, гнутым теням, своей и чужой крови, наполнявшей его одежду, руки, лицо, нож - он все так же цепко держал здоровой рукой - шарма тупых голливудских ужастиков с полчищами зомбаков. Эта ночь «от заката до рассвета» сложилась в его пользу.
Сергей сполз вниз, уселся прямо на сырую землю, склонив голову к коленям и охватив её руками. В левой, будто сросшийся с ней, блестел клинок штыка.
Сергея мутило и тело била мелкая дрожь. Адреналин начинал выходить, оставляя место пустоте, полной апатии. Думать о том, что случилось, просто не хотелось, как, впрочем, и шевелиться. Мелькнувшую было мысль, что хорошо бы найти автомат, Сергей попросту отпустил без осмысления, и она, само собой, исчезла. Гулко било сердце, звоном отдаваясь в голове. Сильно болела порванная щека. Кровь из неё не струилась ручьем, а лишь слегка сочилась, заливаясь тонкой дорожкой под воротник. Надо бы перевязать, - подумал он. И опять мысленно махнул рукой. Будь, что будет. Сделанное им и так превышало любые пределы его возможностей. Серёгаубийца снорка. Скажешь кому - не поверят. Может, правда найти автомат? И снова апатичный мысленный мах рукой. Не сейчас. Даже воспоминание о том, что рядом с оружием валяется ЭТО, пусть и убитое, заставляло тело сопротивляться. Будь, что будет. Как хорошо, что не хочется есть, ничего не хочется. Даже жить, думать о спасении, куда-то идти. Ничего. Только сидеть и молчать. Как молчит сейчас Зона. Тварь, которая его, наконец, приняла. Шуршат, колышимые ветром листья, скрепят кручёные стволы, где-то заливисто подвывают собаки. Не исчадия Зоны, а простые барбосы, одичавшие и озверевшие. Затаились в своих убежищах люди: авантюристы, беглые преступники, просто неприкаянные бродягивсе они боятся высунуть нос в это ночное, пульсирующее своей жизнью тело. Где слабо помогает оружие, и бродят по ночам от тени к тени воображаемые и настоящие призраки, охочие до неосторожных героев.
Серый и не заметил, как задремал, держа на грани восприятия монотонное шуршание Зоны. Буквально, двигая ушами, как собака на любой посторонний звук, вываливающийся из общей гармонии. А когда тревога его отпустила - сгорела, уставшая всего бояться осторожность, он, наконец, уснул. Глубоко и безмятежно. Будто мягкая перина покоя обволокла его, и накрыла радостная победная эйфория.
Ему снилась мама: она сгорбилась над грядкой на их мелком огородике и монотонно, травинку за травинкой, полола рядок с морковкой. Время от времени она выпрямлялась, держась обеими руками за больную спину, и поворачивала голову к калитке. Она зачем-то снимала розовую выцветшую бейсболку с глупым логотипом D&G , и открытыми, не затенёнными глазами тепло смотрела на него. Он видел её добрые голубые, как озёра глаза. Такие же бездонные и прозрачные. Они уже утратили молодую небесную ясность и становились по старчески бесцветными. Боже, но ведь у него такая молодая мама! У Сергея во сне сжалось сердце, он готов был разрыдаться. Как же ему хотелось все исправить, пережить заново тот самый миг, когда он ступил на порог военкомата и изменить, сделать всё по другому. Мама, мамочка! Она махала ему рукой, в жёлтой, перепачканной землёй перчатке, и приветливо улыбалась. Серый вздрогнул - вместо белых зубов, которыми так гордилась мать, зияла чёрная зловещая пустота, как та, что смотрела на него из- под треснутого стекла противогазной маски снорка. Он проснулся.
Глава 14
Ноздри щекотал запах горящего костра, прелой прошлогодней листвы и, о боже, горелого хлеба. Сергей открыл глаза, первое, что он увиделэто сутулая фигура человека, сидящего у небольшого костерка спиной к остову грузовика. Мокрый зелёный плащ, явно раньше теперешнему хозяину не принадлежалнастолько он был огромен. Человек сидел спокойно и неторопливо ворошил длинной сучковатой палкой сырые, еле горящие дрова. Сергей попытался сесть, взвыл от боли в боку и правой прокушенной руке, отчего неизвестный гость(а может и хозяин) этого местечка вальяжно повернулся в пол оборота.
- А, проснулся, служивый.- Улыбнулся он, в щелках прищуренных глаз мелькнул озорной огонёк. Незнакомец был стар, очень стар. Годков семьдесят пять, не меньше. Он выжидающе смотрел, слегка склонив голову к плечу. Глубокие, словно вырезанные резцом морщины у уголков глаз свидетельствовали о том, что старик часто и искренне улыбается. Это вселило в Сергея надежду, что, может, ему снова повезло и этот бичующий раритет поможет ему толком разобраться, что здесь и как.
- Давай, хлопчик, не робей.- Прошамкал старик и приглашающе помахал ему зажатым в ладони прутиком, на котором дымился пригоревший, золотистый в чёрном канте, горячий ломоть хлеба. Сергей что-то пробормотал в ответ, притом оглохнув от пальбы, сам не понял, что ответил. И неловко начал принимать вертикальное положение.