Вокруг скамейки на траве была разбросана ее одежда, чулки, туфлиодна здесь, другая там, сережки, ожерелья и браслеты, сумочка, авоська и их содержимое, бесчисленные свертки и товары. Словно, возвращаясь из похода за покупками, это создание услыхало чей-то зов и тотчас уронило все на землю, осознав, что следует освободиться от любых предметов или знаков, связывающих его с Землей, и теперь ждало введения в царство Луны.
Что случилось? выдавил я из себя. Могу я чем-нибудь помочь?
Help? переспросила девушка, не опуская обращенных кверху широко раскрытых глаз. Nobody can help. Никто тут ничего не может сделать. И было ясно: говорит она не о себе, а о Луне.
Та круглилась, вся дырявая как терка, у нас над головой, грозя обрушиться, как прохудившаяся крыша. Вдруг в зоопарке заревели звери.
Это конец? спросил я машинально, сам не зная, что имел в виду.
Она ответила: «Начало» или что-то вроде (говорила девушка, почти не разжимая губ).
Чего именно? Конца или чего-нибудь другого?
Она встала и пошла по траве. Длинные волосы медного цвета струились по ее плечам. Вид у нее был настолько беззащитный, что я ощутил потребность как-то охранить, прикрыть ее и протянул к ней руки, словно желая удержать ее от падения или отвести от нее то, что может ее ранить. Но прикоснуться не осмеливался, всякий раз мои руки застывали в считанных сантиметрах от нее. Шагая за ней по газонам, я заметил, что и девушка стремится защитить что-то хрупкое, что может упасть и разбиться, и поэтому необходимо проводить его туда, где оно сможет осторожно опуститься, что-то, чего она коснуться не могла, могла только сопровождать своими жестами, Луну.
Луна как будто растерялась и, сойдя с орбиты, не ведала, куда податься; ее бросало в разные стороны, словно сухой листок. Казалось, она то отвесно падала на Землю, то дрейфовала, то входила в штопор, так или иначе, теряла высоту. На миг мне показалось: сейчас рухнет на отель «Плаза», но она направилась по коридору между двумя небоскребами и скрылась в направлении Гудзона, но вскоре появилась из-за облака по другую сторону реки, заливая известково-белым светом Гарлем и Ист-Ривер, и, будто подхваченная ветром, покатилась к Бронксу.
Tammuz. Таммуз. Мордехай Ардон. 1962
Вон она! воскликнул я. Вон, останавливается!
Нет, она не может! возгласила девушка и побежалаобнаженная, босаяпо лужайкам.
Куда ты? В таком виде нельзя! Стой! Слышишь? Как тебя зовут?
Она выкрикнула что-то вроде «Дайана» или «Диана», может, и не имя, а призыв. И испарилась. А я снова сел в машину и стал в поисках ее прочесывать аллеи Сентрал-парка.
Фары освещали ограждения, пригорки, обелиски, но девушки Дианы нигде не было. Решив, что я заехал слишком далеко, оставив ее где-то позади, я повернул назад, и тут у меня за спиной раздался голос:
Нет, она там, езжай вперед!
За мною на откинутом капоте сидела та самая девушка, указывая в направлении Луны.
Я хотел сказать ей, чтобы она слезла, что я не могу везти ее на виду у всех нагую, но не решался отвлечь от созерцания светоносного пятна, которое то исчезало, то снова появлялось над дальним концом авеню. К тому же, как ни странно, ни один прохожий этого видения женского пола, восседавшего поверх автомобиля, вроде бы не замечал.
Проехав одним из мостов, соединяющих Манхэттен с континентом, мы помчались по многополосной автостраде в окружении других машин. Опасаясь взрывов смеха и грубых шуток тех, кто ехал в них, я не смотрел по сторонам. Но когда одна из этих машин обогнала нас, я от удивления чуть не вылетел в кювет: на крыше ее на корточках сидела еще одна нагая девушка с распущенными волосами, которые развевались на ветру. Уж не моя ли пассажирка перескочила туда на ходу, подумал я, но стоило мне чуть скосить глазаи я почти уткнулся носом в Дианины колени. При этом в поле моего зрения оказалось еще множество девиц, у которых с розоватой или смуглой кожей контрастировали только золотистые или темные пряди, прильнувших в самых странных позах к радиаторам, вцепившихся в окошечки и «дворники» Вокруг не видно было ни одной машины, где не восседали бы таинственные пассажирки, устремленные вперед и заставлявшие шоферов ехать за Луной.
Та явно призвала их, оказавшись под угрозой. Сколько же их было, лунных дев? Всё новые машины с ними вливались в эту автостраду на каждом перекрестке, каждом перепутье, из всех кварталов города они стекались к месту, над которым, казалось, замерла Луна. Выехав из города, мы оказались перед кладбищем автомобилей.
Дорога исчезала среди гористой местности с лощинками, хребтами, перевалами, вершинами. Но то был не естественный земной рельеф, а горы выброшенного добра. Сюда свозилось все, что город-потребитель после недолгого употребления извергал, чтоб сразу наслаждаться пользованием новыми вещами.
Много лет вокруг бескрайнего кладбища машин росли навалы негодных холодильников, пожелтевших номеров журнала «Лайф», перегоревших лампочек. Поэтому теперь, когда над этой проржавелой, так сказать, пересеченной местностью склонялась Луна, то сплющенный металл вспучивался наподобие прилива. Они были похожиодряхлевшая Луна и этот земной панцирь из отбросов. Цепь из гор металлолома, замкнув круг, образовала амфитеатр, напоминавший кратеры вулканов или лунные моря. Казалось, что планета и висящий над ней спутник отражаются друг в друге.
Моторы всех наших машин заглохлидля машин нет ничего страшнее, чем их кладбища. Диана вышла, следом прочие Дианы. Но, похоже, их порыв ослабевал: шаги их были неуверенными, словно, оказавшись среди этих изуродованных железяк, они вдруг осознали свою наготу; многие, вздрагивая как от холода, скрещенными руками прикрывали себе грудь. Они стали карабкаться на гору отработавших вещей. Преодолев гребень амфитеатра, спустились внутрь и там образовали большой круг. И одновременно все воздели к небу руки.
Луна дернулась, как будто откликаясь на их жест, и на мгновение показалось, будто она снова обретает силы и взмывает вверх. Девушки стояли подняв руки, обратив к Луне лица и груди. Об этом ли просила их она? Они ли были ей нужны, чтоб удержаться в небе? Я не успел задуматься, поскольку появился кран.
Кран был сконструирован и изготовлен по велению властей, которые задумали очистить небо от неэстетичного излишества. Это был бульдозер с торчавшим вверх подобием крабьей клешниобширный и приземистый как краб; приблизившись на гусеницах к месту запланированной операции, он стал как будто еще более плоским, распластался по земле. Быстро крутанулся ворот, и стрела с ковшом взлетела в небо. Кто бы мог подумать, что у крана может быть такая длинная стрела! Он разинул свой зубастый ковш, теперь похожий больше на акулью пасть. Луна была как раз напротив, она заколыхалась, будто желая ускользнуть, но кран, словно магнитом, притянул ее к себе и захватил ковшом, челюсти которого сомкнулись с резким «крак!». На миг нам показалось, будто Луна раскрошилась как безе, но нет, осталась целой, половина внутри ковша, другая снаружи, вытянувшись как зажатая в зубах большая сигара. Закапал пепельного цвета дождик.
Теперь кран силился сорвать Луну с орбиты и стащить ее вниз. Ворот стал вращаться в противоположном направлении, на этот раз с большим трудом. Диана и ее подруги замерли с воздетыми руками, словно надеясь, что их круг окажется сильнее вражеской агрессии. Только когда частицы Луны посыпались на их лица и груди, они пустились врассыпную. Диана резко вскрикнула.
В этот миг плененная Луна утратила остатки блеска, превратившись в черную бесформенную породу, и могла бы загреметь на Землю, не будь она зажата створками ковша. Организаторы мероприятия заранее приготовили внизу стальную сетку, длинными гвоздями прикрепив ее к земле по краям площадки, на которую кран теперь медленно укладывал свой груз.
На земле стало видно, что это щербатая глыба песчаникатакая тусклая, что было совершенно непонятно, как она когда-то освещала небо. Раскрыв челюсти ковша, кран начал отъезжать на гусеницах и от непривычной легкости чуть не опрокинулся. Организаторы, державшие сеть наготове, окутали ею Луну. Та попыталась вырваться из этой смирительной рубашки, рывком, похожим на подземные толчки, низвергнув с гор отбросов целые лавины пустых консервных банок. Наконец все успокоилось. Очистившееся небо омывали струи света из рефлекторов. Тем временем уже светало.
С рассветом обнаружилось: на кладбище машин прибавилась еще одна развалина. Потерпевшая крушение Луна почти не отличалась от других отбросовона была того же цвета, выглядела так же безнадежно, и так же невозможно было представить ее новой. Снаружи вокруг кратера земных отходов зазвучали голоса: там пробуждалась выявленная рассветными лучами жизнь. Среди остовов автомобилей, перекошенных колес и сплющенных кусков металла двигались какие-то бородачи.
В грудах вышвырнутых городом вещей обитала популяция людей, тоже выброшенных на обочину, или выбросившихся по своей воле, или просто утомившихся мотаться, продавая и покупая новые вещи, обреченные тотчас устареть, людей, решивших, что лишь выброшенное и составляет истинное богатство мира. Отощалые бородачи с запущенными патлами теперь стояли и сидели вдоль всего амфитеатра, окружавшего Луну. В этой толпе в рванье или каких-нибудь странных хламидах находились также и Диана и другие обнаженные девушки. Приблизившись к Луне, они стали высвобождать стальные нити сети из-под прижимавших их к земле гвоздей.
Вдруг, как аэростат, освободившийся от тросов, Луна взвилась над головами девушек и над подобием трибуны с бомжами и зависла, сдерживаемая стальной сетью, которой управляли Диана и ее подруги, то натягивая, то, напротив, отпуская нити. И когда все девушки вдруг побежали, Луна отправилась за ними.
Едва Луна пришла в движение, в груде отбросов стало образовываться некое подобие волны: со скрипом принялись выстраиваться в шествие сплющенные как фисгармонии кузова, покатились, грохоча, дырявые жестянки, то ли увлекаемые чем-то, то ли сами увлекая все за собой. Следуя за вызволенной из отбросов Луной, все эти вещи и все люди, уже смирившиеся было с тем, что выброшены на обочину, опять пустились в путь и устремились к богатейшим городским кварталам.
В то утро город праздновал День Потребительского Благодарения. Этот праздник, учрежденный, чтобы дать возможность покупателям выразить их благодарность Производству, неустанно удовлетворявшему все их желания, отмечался в ноябре. Каждый год крупнейший магазин города устраивал парад: шагавшие за оркестром девушки, все в блестках, тянули за собой по главной улице огромный дирижабль в виде яркой куклы. Вот такое шествие в то утро двигалось по Пятой авеню: вертела жезлом мажоретка, грохотали большие барабаны, сотворенный из воздушных шариков гигант, изображавший Довольного Покупателя, реял среди небоскребов, послушно следуя на поводке за ехавшими на блестящих мотоциклах девушками в кепи, с галунами и эполетами.
Тем временем другой кортеж пересекал Манхэттен. Облупленная и заплесневелая Луна тоже плыла меж небоскребами, ведомая нагими девушками; следом, в окружении все разраставшейся безмолвной свиты, поспевала вереница изуродованных легковушек и остовов грузовиков. К тем, кто при Луне был с первых утренних часов, прибавлялись тысячи людей всех цветов кожи, целые семьи с чадами всех возрастовособенно теперь, когда кортеж двигался вокруг Гарлема по самым людным кварталам, населенным неграми и пуэрториканцами.
Лунная процессия, проследовав зигзагом до Бродвея, незаметно слилась с другой, тащившей своего гиганта из воздушных шариков по Пятой авеню.
На Мэдисон-сквер шествия скрестились и слились в одно. Довольный Покупатель, наверное, от столкновения с колкой поверхностью Луны, исчез, он стал резиновою тряпкой. Теперь на мотоциклах ехали Дианы, тянувшие Луну за разноцветные ленты. Стало их по крайней мере вдвое больше, видимо, добавились мотоциклистки, сбросившие униформу и кепи. То же самое произошло с машинами и мотоциклами из лунной свиты, так что нельзя было понять, где старые, а где новые: смятые колеса, ржавые «дворники» виднелись по соседству с зеркальным блеском хромировки и эмалировкой.
Там, где процессия уже прошла, витрины зарастали плесенью и паутиной, лифты небоскребов издавали скрип и стоны, рекламные плакаты выцветали и желтели, в холодильниках полки для яиц превращались в инкубаторы, телеэкраны демонстрировали атмосферные бури. Пришедший враз в негодность город, которому отныне было место лишь на свалке, сопровождал Луну в ее последнем путешествии.
Под звуки оркестра, ударявшего в канистры для бензина, шествие дошло до Бруклинского моста. Диана подняла жезл мажоретки, и ее подруги закружили ленты в воздухе. Луна с разгона перелетела через гнутое решетчатое ограждение моста, упала камнем в воду и пошла ко дну, вздымая на поверхность мириады пузырьков.
Девушки тем временем не отпускали ленты, а, напротив, крепко в них вцепились, и Луна увлекла их за собой, так что и они перелетели через парапеты, описали траектории ныряльщиц и исчезли под водой.
Пораженные, стояли мы перед Бруклинским мостом и молами, разрываясь между желанием нырнуть за ними следом и верой в то, что они снова, как бывало, возникнут перед нашими глазами.
Долго ждать нам не пришлось. По морю пошли концентрические волны. В центре круга появился остров, который стал расти и превратился в гору, в полушарие, в шар, лежавший на воде, нет, даже над водой висевший, нет, восходивший в небо, словно новая Луна. Я говорю «Луна», хотя она была похожа на Луну не больше той, которая недавно на глазах у нас ушла под воду, но эта новая Луна была другая совершенно по-другому. Поднимаясь из воды, она тащила за собою шлейф сверкающих зеленых водорослей; струи бивших из нее фонтанов орошали лунные поляны, придавая им изумрудный блеск, а легкая как воздух лунная поросль, казалось, состояла не из растений, а из переливчатых павлиньих перьев.
Хорошенько рассмотреть мы не успели, так как диск с этим пейзажем быстро возносился в небо, и отдельные детали растворялись в общем впечатлении свежести и бурного расцвета. Сумерки сгущались, и подрагивавшие светотени сглаживали цветовые контрасты; лунные луга и леса превратились в чуть заметные выпуклости на натянутой поверхности сияющего круга. Но мы все-таки заметили между ветвей деревьев гамакиони качались на ветру, и в них удобно разместились девушки, приведшие нас сюда, среди которых я узнал Диану. Наконец-то успокоившись, она обмахивалась веером из перьев и, возможно, посылала мне привет.
Вон они! воскликнул я. Вон она! стали кричать мы все, и нашу радость от того, что мы нашли их, уже пронизывала мука от сознания того, что мы их потеряли, так как Луна, все выше возносившаяся в темном небе, дарила нам лишь отсвет солнца на своих озерах и лугах.
Мы стали в исступлении носиться по континенту, по саваннам и лесам, которые опять покрыли Землю, поглотив все города и улицы и уничтожив все следы того, что было. Мы трубили, поднимая к небу хоботы и длинные тонкие бивни и встряхивая длинной шерстью, покрывавшей наши крупы, с неистовой тоской, которую испытываем все мы, молодые мамонты, когда осознаем: хотя мы только начинаем жить, уже понятно, что желаниям нашим не исполниться.
Метеориты
В соответствии с новейшими теориями, Земля была вначале совсем маленьким холодным телом, а затем стала расти за счет включения метеоритов и метеоритной пыли.
Сначала нам казалось, что мы сможем содержать ее в порядке, рассказывал старый Qfwfq, именно по той причине, что она была невелика и можно было ежедневно всю ее и подметать, и протирать. Разного добра, конечно, падало на Землю уйма, будто и вращалась она только для того, чтоб собирать всю парившую в пространстве пыль, весь мусор. Ныне все иначеесть атмосфера, вы глядите на небо и говорите: о, какое чистое, какое ясное! Но поглядели бы вы, что летало у нас над головами, когда планета, следуя своей орбитой, попадала в какое-нибудь метеоритное облако и не могла из него выбраться! Метеориты состоят из белого порошка, похожего на нафталин, он образует крошечные гранулы, а иногда кристаллы покрупнее, будто бы с небес упала и разбилась люстра, среди которых попадались здоровенные булыжники, куски других планетных систем, огрызки груш, краны, ионические капители, старые номера «Геральд трибьюн» и «Паэзе сера»: ведь известно, что миры все время образуются и распадаются, при этом материал в ходу один и тот же. Так как Земля была в ту пору маленькой и юркой (она двигалась куда быстрее, чем теперь), от многого ей удавалось уклоняться: мы видели, как из глубин пространства приближался к нам какой-нибудь предмет, порхавший словно птица, это мог быть, например, чулок, или плывший с легкой килевою качкой, как однажды плыл рояль, который, поравнявшись в нами, проходил на расстоянии полуметра и исчезал, возможно, навсегда, где-то позади нас, в бездне мрака. Но чаще все-таки волна метеоритов обрушивалась именно на нас, вздымая густую тучу пыли и гремя жестянками; в такие моменты моей первой женой Xha овладевало внезапное возбуждение.